Аудун, ты уже немного знаешь эту страну. Помнишь Бьёргюн и дни, что мы провели на том побережье? Помнишь, мы видели людей, которые ехали к ярлу Эрлингу, они везли дань, которую ярл требовал с них. Они все были под его пятой. И благодарили его за это, мечтая об одном — жить в мире. Согбенные мужчины и женщины тянулись по дорогам, благослови их, Господи, на их пути, этих людей с рабскими душами, хоть они и родились свободными. А люди, собранные в ополчение и в дружину, послушные каждому слову ярла Эрлинга Кривого, его мечу и его воле? Ты осмелишься выступить против них? Многие ли последуют за нами, если мы выступим против ярла?
Кое-кто, конечно, последует, и это прежде всего священник Симон и Сигурд из Сальтнеса. Я думал, Аудун, что если бы я все бросил и нанялся на корабль, что идет в Йорсалир, я мог бы вернуться оттуда со славой и добром. Тогда потом я мог бы заявить жителям этой страны, что требую признать меня конунгом и что я имею на это право. Но что-то говорит мне: Ты должен остаться, Сверрир.
Что-то говорит мне: Ты должен остаться в этой стране. Часто мне кажется, что это говорит Олав Святой, а он умел и говорить и действовать. Но я не всегда уверен, что со мной говорит именно он. Часто мне кажется, что я слышу голос своей глупости, своей страстной жажды стать великим и что этот голос обманывает меня. Я не знаю. А ты?
Скоро сюда прибудет ярл Эрлинг. Если мне повезет и я встречусь с ним лицом к лицу и не опущу перед ним глаз, значит, я для него более опасен, чем он для меня. А пузырь с ядом, Аудун, я ношу под одеждой на всякий случай.
Не думаю, что я окажусь так близко от кубка ярла, что смогу подмешать в него яд. К я не настолько глуп, чтобы просить незнакомых людей капнуть яду в кубок ярла или конунга. Нет, Аудун, я мог бы воспользоваться ядом лишь в том случае, если б поступил к ярлу на службу, познакомился бы с какой-нибудь его наложницей, овладел бы ею и избил ее, зажег бы в ней страсть и покинул ее со словами: Я или смерть! Моя любовь или моя ненависть! Вот тогда ей удалось бы капнуть этого опасного яда в нужный кубок.
Но что это даст? Разве за ярлом и конунгом не стоят люди, не такие ловкие, как ярл, но все-таки закаленные в борьбе и умеющие владеть оружием? Разве они не подхватят меч, выпавший из его рук? Мне не нравится намерение Симона отравить ярла. Это детское и непродуманное решение. Тот, кто хочет стать конунгом в этой стране, должен доказать, что он умеет сражаться. Должен пользоваться тем оружием, которое уважают настоящие мужчины. А отравить ярла и сказать, что отныне страной будет править конунг Эйстейн, это все детские игры, Аудун.
Я хочу встретиться с ярлом, чтобы померяться с ним взглядом, чтобы убедиться: этот человек повесил моего брата, но повесить меня ему не удастся. Я знаю, что уйду от ярла либо одержав тайную победу, либо проиграв у всех на глазах, и пузырь с ядом, что я ношу под одеждой, заставит меня принять правильное решение.
Я уже думал, что они, наверное, обыщут меня, прежде чем допустят до ярла. Именно поэтому я должен взять пузырь с собой и суметь спрятать его. Вполне возможно, они находили кинжалы и другое оружие у людей, которые шли к ярлу. И эти люди наверняка сами отведали той стали, что припасли для него. В этом ярл Эрлинг прав, и я не осуждаю его. Но именно поэтому я хочу иметь при себе смертоносное оружие и одержать свою первую победу над ярлом, не прибегая к нему, — или же умереть.
А после этой встречи, если я останусь в живых, я решу, уеду ли я из страны или вступлю в борьбу с ярлом.
Аудун, ты уже выбрал свой путь? Пойдешь ты со мной? Или?..
Он умолк, нас никто не слышал, возле строящейся церкви пылал костер, кто-то пел. Я сказал:
— Сверрир, я всегда последую за тобой твоим путем. На счастье или на несчастье я всегда последую за тобой твоим путем.
***
Мы стояли на горе в Тунсберге и смотрели, как корабли на веслах входят в гавань, их было много. Было еще рано, над фьордом и над землей лежала легкая пелена тумана, дым, поднимавшийся из волоковых окон, несло к нам наверх. Мы слышали пение гребцов и крики людей, мы видели их, но знакомых лиц среди них не было. Над боевыми кораблями, раскинув крылья, кричали любопытные чайки.
Вдруг Сверрир схватил меня за руку:
— Кажется, я знаю того человека!..
Я взглянул туда, куда он указывал, — на корабле ярла стоял молодой человек, это был Серк из Рьодара, с которым мы познакомились на Селье. Рядом с ним стоял его брат Эдвин, теперь они оба скинули с себя шкуру бондов и стали воинами. Потом мы увидели ярла Эрлинга.
Длинный корабль подошел к горе, на которой мы стояли. Ярл поднялся на кормовое возвышение и занял свое место. Теперь его могли видеть не только мы и люди, работавшие на горе, но и все собравшиеся на причалах, чтобы встретить ярла. Я видел его в первый раз. Он был не высокий, но широкоплечий, голова у него сидела криво, так что ошибиться было невозможно. Потом я видел ярла Эрлинга, когда он был уже мертв, тогда в радостном опьянении победой, забыв о подобающем почтении, я хотел повернуть его голову так, как было задумано Богом. Но даже после смерти голова ярла опять приняла прежнее, кривое положение.
Рожок на корабле ярла подал свой сильный и властный голос, ему ответили рожки с берега. Это был знак, что шествие может начаться, шествие в честь прибытия ярла Эрлинга в Тунсберг. В этом городе ярл тоже выиграл не одно сражение и видел, как текли реки крови. Шествие двигалось с юга, от Стрэтета, и мы побежали вниз, чтобы встретить его.
Кажется, я уже говорил, что конунг Магнус прибыл в Тунсберг еще в начале лета. Он собирался найти берестеников и перебить их. Но не преуспел в этом. Его истинной страстью были женщины. Мелкие отряды бунтовщиков, осевшие в той округе, так и не отведали его меча. Таких же людей, как Сверрир и я, тайно живших в Тунсберге, никто не искал, дабы накинуть им на шею петлю, украшавшую каждую добрую виселицу. Теперь конунг Магнус счел уместным устроить своему отцу пышную встречу, чтобы смягчить справедливый укор, который мог сорваться с губ ярла, и заставить этот укор звучать, подобно пению ангелов.
Первой шла дружина, это были только молодые воины. Кое-кого из них я уже видел за те недели, что мы прожили в Тунсберге. Большей частью это были сыновья знатных людей страны, сыновей простых бондов среди них почти не было. Все они были обучены учтивости и умели убивать, не обнаруживая ни чувств, спрятанных в сердце, ни дрожи в руках. Все они были на одно лицо — одинаково подстриженные и ухоженные бороды, одинаково причесанные волосы. Они и говорили одинаково твердыми, громкими голосами, и пили одинаково, и одинаково отличались выносливостью. Ноги их часто бывали стерты в кровь во время долгих походов. Они спали со всеми девушками, с какими хотели, и не заботились о том, что дарят стране сыновей и дочерей, не знающих своих отцов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69