Могучее, неведомое, межзвёздное и… Нет! Сказки сбываются, но не такие же!
И между тем…
И между тем он, Лавров, ничего не подозревая, возжаждал тени, и она возникла. Пожелал перенестись по воздуху, и это тоже было исполнено.
Мир зиждется не на китах, к лучшему или к худшему, он покоится на парадоксах, хотя какой уж тут, к черту, покой!
— Поговорим, — устало сказал Лавров. — Свою историю, пожалуйста, от начала и до конца. Кто вы, откуда взялись, с какой звезды, как и зачем.
Он сел, невидяще глядя в даль, которая отныне была уже не только земной, человеческой. Так он слушал мерно звучащий в сознании голос, все более удивляясь тому, сколь неудивительно то, что он слышит, ибо когда что-то, пусть самое сказочное, романтическое и чудесное, осуществляется, то это всегда происходит весьма прозаическим, с участием бухгалтерского калькулятора образом. Иного завершения нет! Пусть наша земная цивилизация лишь подумывает об освоении ближних планет, а другая, безмерно могучая, уже распространилась в Галактике; обе вынуждены считаться с закономерностями прогресса и велениями экономики. Пусть освоением заняты не двурукие, а сторукие существа; без мощных, послушных машин им не обойтись. Пусть в одном случае разум вынужден довольствоваться примитивными роботами, тогда как сверхразум пользуется сверхроботами; те и другие со временем морально устаревают, причём быстрее всего устаревают как раз самые сложные, наиболее аккумулировавшие в себе достижения науки устройства. Что же делает земная цивилизация с теми космическими аппаратами, которые отслужили свой срок? Она их бросает на произвол судьбы, иное решение либо невозможно, либо невыгодно. И вообще, чем дальше, тем все больше обесцениваются вещи, все короче срок пользования ими, все легче мы с ними расстаёмся, будь то часы, телевизор или космический спутник. Однако слова “невозможно”, “невыгодно”, “устарело” знакомы любой цивилизации, каких бы высот она ни достигла, оттого всегда что-то будет выбрасываться за ненадобностью, как это происходит при ликвидации лагеря где-нибудь в Антарктиде.
А если это не просто машины и автоматы, чей срок службы недолог? Если это сверхкиберы? Брошенные по тем или иным причинам, предоставленные самим себе, самоподдерживающиеся, вечные по земным меркам и способные странствовать? Что происходит с ними, если весь смысл заложенного в них бытия сводится к выполнению команд, а более нет ни приказов, ни деятельности, ни хозяев?
Собаки, с горечью подумал Лавров. Сказочно могучие, сказочно много умеющие, заброшенные собаки! Дождались… Не пришелец со звёзд перед ним, не посланец с великой миссией — отслуживший своё инструмент, техногенный отброс исполинской цивилизации, бесприютный кибер, одинокий пёс, повсюду ищущий хозяина, любого хозяина, ибо только хозяин способен ему вернуть утраченный смысл существования.
Воистину: хочешь проникнуть в неведомое — ищи парадокс!
— Случайно ли вы натолкнулись на Землю? — глухо спросил Лавров.
— Нет. Признаки вашей деятельности заметны издали.
Да, конечно! — наши радиопередачи, должно быть, заполнили собой пространство до Беги и Фомальгаута. Лишь стоит зажечь свет в доме своём… И что же теперь? Вглядываясь во Вселенную, окликая звезды, мы брали в расчёт природу и разум, забыв или ещё не поняв, что не все и не всегда сводится только к природе и только к разуму.
Вот и дожили.
Тревожным шорохом в сознание проникли слова:
— Вы дважды отказали мне, не отвергайте в третий…
— Дважды? Когда же был первый раз?
— Когда я попытался дать знать о себе.
Ну конечно, тот давний голос на вершине холма! Первый отклик на смутное и неизбывное, чисто человеческое пожелание необычного. Может быть, это и есть пеленг всякого разума?
— Не отвергайте.
Лавров опустил голову. Ветер ли это свистит в ушах, или это вихрь самой истории? Отвергнуть! Принять! Тому разуму должно быть известно, что значит внезапно вмешаться в чужие дела, явиться в блеске всезвездного могущества, какой шок это вызовет, им, верно, выработано такое понятие, как “охрана самобытности и естественного порядка развития всякой цивилизации”. Но кого волнует судьба отброшенного инструмента, да и знают ли прежние хозяева этого кибера о существовании Земли? А в результате является джинн, которому надо сказать “да” или “нет”.
Все счастье разума в этом — в возможности выбирать своё будущее, и в этом же его несчастье.
Но почему же я, почему именно я?!
Боль в пальцах заставила Лаврова разжать кулак. С удивлением и испугом он уставился на ладонь, где лежали два камешка — белый и чёрный. Да когда же рука захватила их, чтобы сыграть в чёт-нечет?!
Возможно, давно. Трудно ли оценить главные последствия любого выбора и, содрогнувшись, положиться на волю случая? Выпадет “чёт” — и никакого потрясения жизни, только он, Лавров, будет знать, чего лишилась Земля и чего она избежала. “Нечет” — и джинн обретёт новых хозяев, и рванётся прогресс, и все нальётся свинцом перегрузок, и кто знает, к чему это приведёт.
Палящее солнце показалось Лаврову негреющим. Он с гневом отшвырнул камешки, они запрыгали по лаве, которая застыла здесь, когда человека не было ещё и в проекте. Все менялось, меняется, всегда будет меняться, и нечего обманывать себя, нечего надеяться, что кто-то другой решит более мудро. Решение было, оно, худо или хорошо, было однозначным, потому что человечество ещё никогда не отказывалось ни от чего нового. Ни разу за свою историю, никогда!
И кроме того, отвергать просящего и бездомного — это не по-человечески.
— Давай, — тихо сказал Лавров. — Будь с нами. Тень над ним взволнованно всколыхнулась.
— А другие? — радостно протрубил голос. — Другие, они близко и ждут, вы примете их?…

1 2 3