! Господствующее Божество просто не выдержало бы непрерывного напряжения, Ему страх неведом, как неведома и боль – и Оно бы не могло перенести ни страха, ни боли. Ведь Оно совсем изнеженно и беззащитно, не ведая за всю Свою долгую вечность ни малейшей борьбы и лишений.
* * *
От самого чердачного происшествия Левон пребывал в победительном настроении. Уверенность в себе – великая вещь, быть может, самая главная в жизни, всё остальное – немедленно прилагается: успех, любовь, деньги, слава. Ему задали экзамен на мужчину, на бойца, и он экзамен выдержал!
В школе его и раньше уважали, а теперь инстинктивно зауважали вдвойне, хотя никому он не рассказывал, естественно, как убивал подопытных бомжей. Иногда очень хотелось похвастаться – Галочке, например. Но сдерживался. И не потому что боялся: Галочка не заложит ментам! Но она могла не понять, могла переспросить презрительно: «Ну и что? Там же не десантники окопались, а жалкие бродяги». Она могла не понять, что на чердаке Левон не просто проверил на бомжах свою технику – он преступил глупую условность, он доказал себе, что имеет право отнять у бродяги ненужную жизнь!
В школе проходили «Преступление и наказание», училка как всегда твердила, какой гениальный классик написал такое – Достоевский в данном конкретном случае. Левону сразу не понравилось – ну прежде всего, потому что невыносимо длинно и скучно, хотя училка заискивающе намекала, что проходить им предстоит самый настоящий детектив. Да последняя Маринина пишет в сто раз лучше, не говоря уж о Чейзе! Но, преодолев скуку, Левон все-таки дочитал до морали: этот жалкий Родя раскаялся, согласился, что его жизнь ничуть не ценнее, чем жизнь никому не нужной противной старухи. Мучился совестью, ночей не спал и обрадовался каторге как единственному средству от бессонницы. Уже тогда Левон решительно не поверил.
Теперь же он мог бы заявить абсолютно авторитетно, если бы захотел, что Достоевский действительно наврал: ведь Левон тоже не дегенерат, не наркоман, изломанный до полного отупения; нет же, он – мальчик из вполне культурной семьи, и вот избавил город и мир от пары спившихся бомжей, после чего не почувствовал никаких неудобств со стороны совести. Гордость он испытал, и только гордость!
После уроков народ толпился перед вешалкой. Малыши орали и кидались ранцами, старшие солидно доставали сигареты, чтобы закурить прямо за дверями – там где кончается территория школы и начинается свободная жизнь.
Показалась Галочка, и Левон притянул её за руку с полной непринужденностью:
– Секешь? Народ физдит, что наш Мезень с мертвой бабой гребётся.
Галочка привыкла к собственному словарю Левона и находила его вполне приличным и даже остроумным: ведь он ни одного такого слова прямо не произносит. Другим бы мальчишкам поучиться.
– Заливает, – честно защитила она Дениса. – Я у него была, вокруг него там живых телок много. А выставил он эту нетленку для понта.
– Давай сходим вместе. Прикол какой-нибудь придумаем. Тоже нашёлся: гибрид Будды с Иудой!
Он не дождался ответа Галочки, потому что кто-то дернул его за рукав. Левон повернулся – это оказался Стас Викинг. Прежде Стас никогда не был замечен здесь в школе.
Левон успел ревниво заметить, что Галочка уставилась в красивого Стаса.
– Отойдем.
Они сделали два шага в сторону. Теперь никого не было рядом кроме барахтавшейся в ногах малышни – эти молекулы никогда не устают и не останавливаются.
– Колян сказал прийти сегодня в шесть.
Левон пожал плечами.
– Да я, вроде, занят.
– Колян оч-чень сказал.
Действительно, очень, если Стас заявился лично. И тут же слинял.
– Какие у тебя, Левончик, друзья красивые, – сказала Галочка.
Она влюблена в Серёжу, конечно, так что забыла даже Рема, но все равно может заметить и других клевых мальчиков. Имеет полное право.
Левон будто бы прочитал её мысли, предложил насмешливо:
– Имеешь полное моральное и физическое право с ним познакомиться.
Но идти к Денису больше не приглашал: придётся вместо этого пойти послушать, чего нужно Коляну.
В шесть он пришел как было сказано. Все уже были на месте – восемь человек. Ваня Морький радостно сплюнул:
– Слышно, пойдем чичмеков мочить!
Левон пожал плечами: экзамен он, вроде бы, сдал, а работать по вызову, вроде бы, не нанимался.
К народу вышел сам мэтр Акиро, почтительно сопровождаемый Коляном.
– Наша спайка, проверенная жизнью, не кончается, – сказал мэтр. – Она не прервется никогда. Боевые искусства рождают настоящих мужчин, настоящие мужчины крепки в дружбе. Воин должен уметь повелевать и уметь повиноваться. Я в вас верю и за вас поручился. Подробности вам добавит Колян.
Некстати вспомнилось известное выражение: «Прокурор добавит!»
Мэтр величественно удалился, а Колян сразу словно вырос и расширился в плечах.
– Значит так, мужики, не расходимся. Через час или раньше подадут тачки, поедем на точку. Надо посветить лицами. Ну может, придётся и слегка разобраться. Курите пока.
То есть Левона приняли за пушечное мясо. Ну и всех остальных тоже. Но он ходил сюда не за этим. Быком он быть быть не собирался ни для какой крыши.
С полной непринужденностью – уверенность в себе не покинула его и здесь, в этой его alma mater – он подошел к Кляну:
– Мы так не договаривались, шеф. Я ходил учиться. За все заплачено. Спасибо за науку и я пошёл.
Колян нехорошо улыбнулся:
– Не скачи слишком быстро, мальчик. Пошёл? Вот и пошли. Мэтр тебя очень любит, рад будет посидеть вместе.
И настойчиво подтолкнул к кабинету мэтра Акиро, где Левон ещё не бывал ни разу.
Кабинет оказался пуст и прост: канцелярский стол, два стула, кушетка. А говорили, тут собрана вся восточная роскошь!
Мэтр сидел за столом и вполне прозаически писал что-то на старом – Левон разглядел сразу – компьютере.
– Вот, мэтр, посмотри: говорит, он дружить с нами не договаривался.
– Нехорошо, юноша. Дружба – высшая добродетель.
– Сказали, куда-то ехать, с кем-то разбираться. Я не бык – ходить на разборки.
– А ты чего хочешь? С пеленок в авторитеты? Ты пройди снизу доверху, Сам Суворов начинал служить солдатом, – крайне неожиданно сослался мэтр.
– А зачем мне проходить и служить? Я учился для себя.
– Для себя – нехорошо. Надо для коллектива, – вмешался Колян. – Сразу видно: молодой. Мы на комсомоле воспитаны, у нас коллективизм в крови. А теперь без комсомола гнилые индивидуалисты вырастают.
И Колян укоризненно покачал головой.
– Не надо мне никакого коллективизма!
Уверенность в себе стремительно убывала, но Левон ещё хорохорился – внешне.
– А ты уже в коллективе, мальчик, – ласково сообщил мэтр. – В дружном и крепко спаянном. Тебя ведь менты ищут по мокрому делу, а дружный коллектив тебя прикрывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
* * *
От самого чердачного происшествия Левон пребывал в победительном настроении. Уверенность в себе – великая вещь, быть может, самая главная в жизни, всё остальное – немедленно прилагается: успех, любовь, деньги, слава. Ему задали экзамен на мужчину, на бойца, и он экзамен выдержал!
В школе его и раньше уважали, а теперь инстинктивно зауважали вдвойне, хотя никому он не рассказывал, естественно, как убивал подопытных бомжей. Иногда очень хотелось похвастаться – Галочке, например. Но сдерживался. И не потому что боялся: Галочка не заложит ментам! Но она могла не понять, могла переспросить презрительно: «Ну и что? Там же не десантники окопались, а жалкие бродяги». Она могла не понять, что на чердаке Левон не просто проверил на бомжах свою технику – он преступил глупую условность, он доказал себе, что имеет право отнять у бродяги ненужную жизнь!
В школе проходили «Преступление и наказание», училка как всегда твердила, какой гениальный классик написал такое – Достоевский в данном конкретном случае. Левону сразу не понравилось – ну прежде всего, потому что невыносимо длинно и скучно, хотя училка заискивающе намекала, что проходить им предстоит самый настоящий детектив. Да последняя Маринина пишет в сто раз лучше, не говоря уж о Чейзе! Но, преодолев скуку, Левон все-таки дочитал до морали: этот жалкий Родя раскаялся, согласился, что его жизнь ничуть не ценнее, чем жизнь никому не нужной противной старухи. Мучился совестью, ночей не спал и обрадовался каторге как единственному средству от бессонницы. Уже тогда Левон решительно не поверил.
Теперь же он мог бы заявить абсолютно авторитетно, если бы захотел, что Достоевский действительно наврал: ведь Левон тоже не дегенерат, не наркоман, изломанный до полного отупения; нет же, он – мальчик из вполне культурной семьи, и вот избавил город и мир от пары спившихся бомжей, после чего не почувствовал никаких неудобств со стороны совести. Гордость он испытал, и только гордость!
После уроков народ толпился перед вешалкой. Малыши орали и кидались ранцами, старшие солидно доставали сигареты, чтобы закурить прямо за дверями – там где кончается территория школы и начинается свободная жизнь.
Показалась Галочка, и Левон притянул её за руку с полной непринужденностью:
– Секешь? Народ физдит, что наш Мезень с мертвой бабой гребётся.
Галочка привыкла к собственному словарю Левона и находила его вполне приличным и даже остроумным: ведь он ни одного такого слова прямо не произносит. Другим бы мальчишкам поучиться.
– Заливает, – честно защитила она Дениса. – Я у него была, вокруг него там живых телок много. А выставил он эту нетленку для понта.
– Давай сходим вместе. Прикол какой-нибудь придумаем. Тоже нашёлся: гибрид Будды с Иудой!
Он не дождался ответа Галочки, потому что кто-то дернул его за рукав. Левон повернулся – это оказался Стас Викинг. Прежде Стас никогда не был замечен здесь в школе.
Левон успел ревниво заметить, что Галочка уставилась в красивого Стаса.
– Отойдем.
Они сделали два шага в сторону. Теперь никого не было рядом кроме барахтавшейся в ногах малышни – эти молекулы никогда не устают и не останавливаются.
– Колян сказал прийти сегодня в шесть.
Левон пожал плечами.
– Да я, вроде, занят.
– Колян оч-чень сказал.
Действительно, очень, если Стас заявился лично. И тут же слинял.
– Какие у тебя, Левончик, друзья красивые, – сказала Галочка.
Она влюблена в Серёжу, конечно, так что забыла даже Рема, но все равно может заметить и других клевых мальчиков. Имеет полное право.
Левон будто бы прочитал её мысли, предложил насмешливо:
– Имеешь полное моральное и физическое право с ним познакомиться.
Но идти к Денису больше не приглашал: придётся вместо этого пойти послушать, чего нужно Коляну.
В шесть он пришел как было сказано. Все уже были на месте – восемь человек. Ваня Морький радостно сплюнул:
– Слышно, пойдем чичмеков мочить!
Левон пожал плечами: экзамен он, вроде бы, сдал, а работать по вызову, вроде бы, не нанимался.
К народу вышел сам мэтр Акиро, почтительно сопровождаемый Коляном.
– Наша спайка, проверенная жизнью, не кончается, – сказал мэтр. – Она не прервется никогда. Боевые искусства рождают настоящих мужчин, настоящие мужчины крепки в дружбе. Воин должен уметь повелевать и уметь повиноваться. Я в вас верю и за вас поручился. Подробности вам добавит Колян.
Некстати вспомнилось известное выражение: «Прокурор добавит!»
Мэтр величественно удалился, а Колян сразу словно вырос и расширился в плечах.
– Значит так, мужики, не расходимся. Через час или раньше подадут тачки, поедем на точку. Надо посветить лицами. Ну может, придётся и слегка разобраться. Курите пока.
То есть Левона приняли за пушечное мясо. Ну и всех остальных тоже. Но он ходил сюда не за этим. Быком он быть быть не собирался ни для какой крыши.
С полной непринужденностью – уверенность в себе не покинула его и здесь, в этой его alma mater – он подошел к Кляну:
– Мы так не договаривались, шеф. Я ходил учиться. За все заплачено. Спасибо за науку и я пошёл.
Колян нехорошо улыбнулся:
– Не скачи слишком быстро, мальчик. Пошёл? Вот и пошли. Мэтр тебя очень любит, рад будет посидеть вместе.
И настойчиво подтолкнул к кабинету мэтра Акиро, где Левон ещё не бывал ни разу.
Кабинет оказался пуст и прост: канцелярский стол, два стула, кушетка. А говорили, тут собрана вся восточная роскошь!
Мэтр сидел за столом и вполне прозаически писал что-то на старом – Левон разглядел сразу – компьютере.
– Вот, мэтр, посмотри: говорит, он дружить с нами не договаривался.
– Нехорошо, юноша. Дружба – высшая добродетель.
– Сказали, куда-то ехать, с кем-то разбираться. Я не бык – ходить на разборки.
– А ты чего хочешь? С пеленок в авторитеты? Ты пройди снизу доверху, Сам Суворов начинал служить солдатом, – крайне неожиданно сослался мэтр.
– А зачем мне проходить и служить? Я учился для себя.
– Для себя – нехорошо. Надо для коллектива, – вмешался Колян. – Сразу видно: молодой. Мы на комсомоле воспитаны, у нас коллективизм в крови. А теперь без комсомола гнилые индивидуалисты вырастают.
И Колян укоризненно покачал головой.
– Не надо мне никакого коллективизма!
Уверенность в себе стремительно убывала, но Левон ещё хорохорился – внешне.
– А ты уже в коллективе, мальчик, – ласково сообщил мэтр. – В дружном и крепко спаянном. Тебя ведь менты ищут по мокрому делу, а дружный коллектив тебя прикрывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91