В неприкосновенности остался только главный замысел: теперь возникнет мысль, что Бодейсия неуклюжим образом предала Экзархию, и у Гильдии не останется другого выхода, кроме как полностью капитулировать перед Саймоном, со всеми дополнительными унижениями, которые, по его мнению, не поставят под угрозу миссию, ради Джиллит...
Что-то вдруг заслонило ему вид на дворец. Он в тревоге оторвал глаза от бинокля.
Предмет, возникший между ним и заливом, оказался всадником - вернее, аптериксом с головой идиота, на котором сидел человек. Саймон был взят ими в кольцо, острия их копий целили ему в грудь, флажки волочились по пыльной виоловой траве. Одна из _п_е_р_с_о_н_ Саймона припомнила, что флажок нужен для того, чтобы не дать копью пройти тело насквозь, и оружие можно было легко вытащить и вновь использовать, но внимание Саймона было поглощено более непосредственной угрозой.
Флажки украшала эмблема Руд-Принца; но все воины отряда были вомбисами.
Саймон покорно встал, символически прорычав что-то скорее для себя, чем для впечатляющих протейских существ и их толстых птиц. Он удивился, как ему никогда раньше не приходило в голову, что вомбис может так же чувствовать его, как он чувствует их.
Но сейчас это больше не имело значения. Небрежность наконец дала свои столь запоздалые плоды.
8
Его поместили голым в сырую камеру: узкое помещение, по стенам которого, покрытым пожелтевшей штукатуркой, беспрерывно сочилась вода и стекала вниз, уходя в водостоки по краям. Он мог определить, когда наступал день, так как в каждой из четырех стен имелись мутные окошки с толстыми стеклами, в которых возникал и исчезал наружный свет. По частоте этих изменений он мог бы с точностью рассчитать, в каком именно месте на Бодейсии он находится, будь у него хоть малейшее сомнение, что он в Друидсфолле. Сырая камера представляла собой обратный вариант подземной темницы, помещенной высоко над поверхностью Бодейсии, скорее всего гипертрофированный зубец одной из башен Управления Предателей. По ночам с потолка сияло пятое окошко, за которым находилась натриевая лампа, окруженное легким облачком пара от пытавшейся сконденсироваться на нем влаги.
Побег был бессмысленной фантазией. Вознесенная в небо сырая камера даже не имела традиционного облика стен этого здания, не считая одного пятна на штукатурке, которое могло сойти за нижнюю часть детской ступни; в остальном прожилки на стенах были издевательски бессмысленными. Единственный выход вел вниз, в отверстие, через которое его засунули сюда, и которое теперь было заткнуто, как дырка неработающего туалета. Если бы ему удалось голыми руками разбить одно из окошек, он оказался бы голый и исцарапанный на самой высокой точке Друидсфолла, с которой не было выхода.
А он был гол. Они не только выдернули ему все зубы в поисках спрятанных ядов, но и разумеется, забрали его пряжку. Он надеялся, что они начнут экспериментировать с пряжкой - это означало бы верную смерть для всех - но они, очевидно, оказались умнее. Что касается зубов, они вырастут, если он не погибнет, в этом одно из немногих положительных свойств преобразующей сыворотки, но пока что его голые десны невыносимо ныли.
Они не заметили противоядия, находившегося в крошечной гелевой капсуле в мочке левого уха и замаскированного под сальную кисту - левого, потому что к этой стороне обычно относятся небрежно, как будто она всего лишь зеркальное изображение правой стороны человека, производящего досмотр - и это немного успокаивало. Уже через несколько дней гель растворится, Саймон лишится своих многочисленных ложных обликов, и ему придется признаться, но пока он мог чувствовать себя спокойно, несмотря на холод осклизлой, ярко освещенной камеры.
Он использовал время, пытаясь извлечь пользу из недостатков: в данный момент используя свои единственные внутренние ресурсы - бессмысленное бормотание других своих личностей - стараясь угадать, что они некогда означали.
Кто-то говорил:
- Но, я подразумеваю, вроде, понимаешь...
- Куда они направляются?
- Да.
- Не послать ли их - ха-ха-ха!
- Куда?
- Во всяком случае, ну, ах.
Другие:
- Но мамин день рождения 20 июля.
- Ведь он знал, что неизбежное может случиться...
- У меня от этого череп затрещал и кровь свернулась.
- Откуда у тебя эти безумные идеи?
А другие:
- Оправдать Сократа.
- До того, как она чокнулась, она была замужем за мойщиком окон.
- Я не знаю, что у тебя под юбкой, но на нем белые носки.
- А потом она издала звук, как испорченный круговорот.
А другие:
- Пепе Сатан, пепе Сатан алеппе.
- Ну, это смог бы любой.
- ЭВАКУИРУЙТЕ МАРС!
- И тут она мне говорит, она говорит...
- ...если он склонится к этому.
- Со всей любовью.
А... но в этот момент затычка начала поворачиваться, а из разбрызгивателей наверху, прежде поддерживавших сырость, повалили густые клубы какого-то газа. Им надоело ждать, пока Саймон устанет от себя, и они решили начать вторую стадию допроса.
9
Его допрашивали, одетого в больничный халат, настолько изношенный, что в нем было больше крахмала, чем ткани, в личном кабинете Верховного Предателя - обманчиво пустой, только трубчатые стеллажи и кожаные кресла, приветливой комнате, которая могла бы успокоить новичка. Их было только двое: Валкол, в своем обычном балахоне, и "раб", ныне в одеждах высокородного аборигена созвездия Возничего. Выбор костюма казался странным, поскольку считалось, что аборигены свободны, и таким образом, становилось не ясно, кто из них на самом деле хозяин, а кто раб; Саймон не думал, что эта идея принадлежит Валколу. Он также заметил, что вомбис по-прежнему не дал себе труда изменить лицо, по сравнению с тем, что носил на борту "Караса", выражая тем самым полнейшую самоуверенность, и Саймон мог только надеяться, что она окажется неоправданной.
Заметив направление его взгляда, Валкол сказал:
- Я попросил этого джентльмена присоединиться ко мне, чтобы убедить тебя, если вдруг у тебя возникли бы сомнения, в серьезности этой беседы. Я полагаю, тебе известно, кто он.
- Я не знаю, кто "он", - ответил Саймон с чуть заметным ударением. Но полагаю, что будучи вомбисом, он представляет Зеленого Экзарха.
Губы Верховного Предателя слегка побелели. Ага, значит он этого не знал!
- Докажи, - сказал он.
- Мой дорогой Валкол, - вмешалось существо. - Умоляю, не позволяй ему отвлекать нас на пустяки. Подобное нельзя доказать без сложнейших лабораторных анализов, это всем известно. И это обвинение служит ответом на наш вопрос, то есть, он знает, кто я - иначе зачем бы он пытался меня дискредитировать?
- Слушайся хозяина, - сказал Саймон. - В любом случае, давайте продолжим - в этом халате холодновато.
- Этот джентльмен, - продолжал Валкол, будто и не слышал ни одного из четырех предыдущих высказываний, - Чаг Шарани из Экзархии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
Что-то вдруг заслонило ему вид на дворец. Он в тревоге оторвал глаза от бинокля.
Предмет, возникший между ним и заливом, оказался всадником - вернее, аптериксом с головой идиота, на котором сидел человек. Саймон был взят ими в кольцо, острия их копий целили ему в грудь, флажки волочились по пыльной виоловой траве. Одна из _п_е_р_с_о_н_ Саймона припомнила, что флажок нужен для того, чтобы не дать копью пройти тело насквозь, и оружие можно было легко вытащить и вновь использовать, но внимание Саймона было поглощено более непосредственной угрозой.
Флажки украшала эмблема Руд-Принца; но все воины отряда были вомбисами.
Саймон покорно встал, символически прорычав что-то скорее для себя, чем для впечатляющих протейских существ и их толстых птиц. Он удивился, как ему никогда раньше не приходило в голову, что вомбис может так же чувствовать его, как он чувствует их.
Но сейчас это больше не имело значения. Небрежность наконец дала свои столь запоздалые плоды.
8
Его поместили голым в сырую камеру: узкое помещение, по стенам которого, покрытым пожелтевшей штукатуркой, беспрерывно сочилась вода и стекала вниз, уходя в водостоки по краям. Он мог определить, когда наступал день, так как в каждой из четырех стен имелись мутные окошки с толстыми стеклами, в которых возникал и исчезал наружный свет. По частоте этих изменений он мог бы с точностью рассчитать, в каком именно месте на Бодейсии он находится, будь у него хоть малейшее сомнение, что он в Друидсфолле. Сырая камера представляла собой обратный вариант подземной темницы, помещенной высоко над поверхностью Бодейсии, скорее всего гипертрофированный зубец одной из башен Управления Предателей. По ночам с потолка сияло пятое окошко, за которым находилась натриевая лампа, окруженное легким облачком пара от пытавшейся сконденсироваться на нем влаги.
Побег был бессмысленной фантазией. Вознесенная в небо сырая камера даже не имела традиционного облика стен этого здания, не считая одного пятна на штукатурке, которое могло сойти за нижнюю часть детской ступни; в остальном прожилки на стенах были издевательски бессмысленными. Единственный выход вел вниз, в отверстие, через которое его засунули сюда, и которое теперь было заткнуто, как дырка неработающего туалета. Если бы ему удалось голыми руками разбить одно из окошек, он оказался бы голый и исцарапанный на самой высокой точке Друидсфолла, с которой не было выхода.
А он был гол. Они не только выдернули ему все зубы в поисках спрятанных ядов, но и разумеется, забрали его пряжку. Он надеялся, что они начнут экспериментировать с пряжкой - это означало бы верную смерть для всех - но они, очевидно, оказались умнее. Что касается зубов, они вырастут, если он не погибнет, в этом одно из немногих положительных свойств преобразующей сыворотки, но пока что его голые десны невыносимо ныли.
Они не заметили противоядия, находившегося в крошечной гелевой капсуле в мочке левого уха и замаскированного под сальную кисту - левого, потому что к этой стороне обычно относятся небрежно, как будто она всего лишь зеркальное изображение правой стороны человека, производящего досмотр - и это немного успокаивало. Уже через несколько дней гель растворится, Саймон лишится своих многочисленных ложных обликов, и ему придется признаться, но пока он мог чувствовать себя спокойно, несмотря на холод осклизлой, ярко освещенной камеры.
Он использовал время, пытаясь извлечь пользу из недостатков: в данный момент используя свои единственные внутренние ресурсы - бессмысленное бормотание других своих личностей - стараясь угадать, что они некогда означали.
Кто-то говорил:
- Но, я подразумеваю, вроде, понимаешь...
- Куда они направляются?
- Да.
- Не послать ли их - ха-ха-ха!
- Куда?
- Во всяком случае, ну, ах.
Другие:
- Но мамин день рождения 20 июля.
- Ведь он знал, что неизбежное может случиться...
- У меня от этого череп затрещал и кровь свернулась.
- Откуда у тебя эти безумные идеи?
А другие:
- Оправдать Сократа.
- До того, как она чокнулась, она была замужем за мойщиком окон.
- Я не знаю, что у тебя под юбкой, но на нем белые носки.
- А потом она издала звук, как испорченный круговорот.
А другие:
- Пепе Сатан, пепе Сатан алеппе.
- Ну, это смог бы любой.
- ЭВАКУИРУЙТЕ МАРС!
- И тут она мне говорит, она говорит...
- ...если он склонится к этому.
- Со всей любовью.
А... но в этот момент затычка начала поворачиваться, а из разбрызгивателей наверху, прежде поддерживавших сырость, повалили густые клубы какого-то газа. Им надоело ждать, пока Саймон устанет от себя, и они решили начать вторую стадию допроса.
9
Его допрашивали, одетого в больничный халат, настолько изношенный, что в нем было больше крахмала, чем ткани, в личном кабинете Верховного Предателя - обманчиво пустой, только трубчатые стеллажи и кожаные кресла, приветливой комнате, которая могла бы успокоить новичка. Их было только двое: Валкол, в своем обычном балахоне, и "раб", ныне в одеждах высокородного аборигена созвездия Возничего. Выбор костюма казался странным, поскольку считалось, что аборигены свободны, и таким образом, становилось не ясно, кто из них на самом деле хозяин, а кто раб; Саймон не думал, что эта идея принадлежит Валколу. Он также заметил, что вомбис по-прежнему не дал себе труда изменить лицо, по сравнению с тем, что носил на борту "Караса", выражая тем самым полнейшую самоуверенность, и Саймон мог только надеяться, что она окажется неоправданной.
Заметив направление его взгляда, Валкол сказал:
- Я попросил этого джентльмена присоединиться ко мне, чтобы убедить тебя, если вдруг у тебя возникли бы сомнения, в серьезности этой беседы. Я полагаю, тебе известно, кто он.
- Я не знаю, кто "он", - ответил Саймон с чуть заметным ударением. Но полагаю, что будучи вомбисом, он представляет Зеленого Экзарха.
Губы Верховного Предателя слегка побелели. Ага, значит он этого не знал!
- Докажи, - сказал он.
- Мой дорогой Валкол, - вмешалось существо. - Умоляю, не позволяй ему отвлекать нас на пустяки. Подобное нельзя доказать без сложнейших лабораторных анализов, это всем известно. И это обвинение служит ответом на наш вопрос, то есть, он знает, кто я - иначе зачем бы он пытался меня дискредитировать?
- Слушайся хозяина, - сказал Саймон. - В любом случае, давайте продолжим - в этом халате холодновато.
- Этот джентльмен, - продолжал Валкол, будто и не слышал ни одного из четырех предыдущих высказываний, - Чаг Шарани из Экзархии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11