И не было сегодняшней пустоты, потому что
было огромное, неохватываемое глазом будущее. Сейчас я, может быть, вечен,
но будущего уже нет. Странная штука, не правда ли?
* * *
Внимательно слежу за тем, как растет _ощущение_. Это не глаза и не
уши, - это нечто новое, чего я не знал раньше. Я начинаю осязать на
расстоянии, независимо от препятствий, и уже сейчас способен различить
примятую слоем снега траву, камни, остекленевших в спекшемся пироге земли
букашек. Я не понимаю дум своих соседей и потому стараюсь поменьше
беспокоить их. С проснувшимся любопытством я занимаюсь исследованием
земных толщ и не отвлекаюсь на постороннее. Никогда не догадывался, что
подобное занятие может оказаться столь увлекательным. Все свои находки я
тщательно сортирую, после чего стараюсь воссоздать их нехитрую
предысторию. Иногда получается весьма занятно, но чаще всего до того
грустно, что о придуманном хочется поскорее забыть.
_Ощущение_ растет чрезвычайно быстро, что заставляет всерьез
беспокоиться. До каких пределов оно разовьется? Непривычные возможности
попеременно и пугают, и радуют. Но пока я предпочитаю не торопиться и
продолжаю осваиваться в своем черном мире.
Все чаще навещают мысли о духах, привидениях и прочей мистической
чепухе. Впрочем, чепухой я это уже не называю. Возможно, потому, что
надеюсь на сокровенное.
Вот она человеческая суть! Пятиться до последнего, отрицая все и вся,
и лишь когда притиснет к двери, за которой преисподняя, - устремляться в
метафизику, с готовностью забывая о логике атеизма, о пылающих кострах
консервативной истории. За свое сокровенное мы бьемся любой ценой. И если
не спасает материализм, впадаем в религию, в мистику, во что угодно.
Допустить существование смерти - труднее, нежели поверить в самый
сказочный вымысел. Именно по этой причине мы частенько прозреваем, только
оказываясь на смертном одре. Нечто подобное произошло и со мной. Я
перестал быть скептиком и давным-давно уже не атеист. Меня можно брать
голыми руками. Я готов к приятию самых безумных реалий. Лишь бы они только
были!
Все чаще меня с непреодолимой силой тянет наверх, под открытое небо,
но я боюсь поддаться соблазну. Боюсь не самого соблазна, а того, что все
обернется обманом и ничего не выйдет. Слишком уж заманчиво убедить себя в
том, что придет час и невесомым облаком я выскользну из-под земли, чтобы
снова, пусть на короткий промежуток времени, очутиться в прежнем родном
окружении. Я буду лишен зрения, но я смогу чувствовать! Какая, в сущности,
разница - как глядеть на мир. Главное - не покидать его.
Может быть, я раб и вся моя тоска - всего-навсего тоска по тюрьме, из
которой я вырвался, но даже если это и так, то что же с этим делать? Я
любил тот свой мир. Ругал последними словами и все равно любил. В этой
самой любви я сейчас и признаюсь.
* * *
Это походило на ожог! Боль, о которой я стал уже забывать. Почти
физическая. Шок и желание вскрикнуть.
Человек подошел к могиле и торопливо положил что-то на камни. Цветы?
Ну да! Конечно!.. Еще теплые, с трепетным ароматом жизни. А рядом он. Или
она?.. Господи! Здесь, у могилы дышало живое существо, а я даже не мог его
окликнуть и поприветствовать.
Застигнутый врасплох, я ошеломленно следил за происходящим, и весь
мой покой погибал, рушился, пожираемый жарким пламенем. Расплавленная
волна протопила землю, обратив ее в пар, в бурлящий хаос. После холода,
мерзлых деревьев и мертвецов - это казалось страшным.
Родной, близкий человек, посланец из дорогого мне мира. Как мог я
забыть о них! Как мог позволить себе успокоиться! Остановив бег мыслей, я
впитывал огненные потоки, покрываясь болезненными волдырями. И слушал, как
там, в стучащем надо мной сердце я снова метался на мокрых простынях,
горел температурой и бредил. Я был живым в этом сердце! И, ветвясь,
прорывалось вширь мое _ощущение_. С треском потянулись зыбкие нити,
извиваясь и лопаясь, стремясь к обжигающему теплу. Человек уходил. Уже
уходил!.. Я не успевал за ним, и снег таял у оградки, исходил паром от
моих усилий. С беззвучным стоном я втянул стебельки цветов в раздавшуюся
почву и выпростал из них корешки. Я знал: теперь им не погибнуть. Жар,
зародившийся в земле, обогреет цветы, будет вовремя поить растопленным
снегом.
Последние сантиметры. Хрустнули ребра преград, и раскручивающимся
серпантином чувственные волны взвились на волю. Туда! Вслед за уходящей
_жизнью_!..
Я _двигался_! И не ожившим зомби, не молочным призраком, - чем-то
иным. Гибкие призрачные нити струились по сугробам, огибая чугунные
оградки и постаменты, выползая на грязную дорогу. Я пытался перемещаться
вслед за человеком и я настиг его без особого труда. Он шел впереди,
явственно излучая боль, и гуттаперчевыми змеями за ним продолжало тянуться
мое _ощущение_. Я был все еще там, на кладбище, но я был уже и здесь. Его
ноги мелькали совсем рядом. Присматриваясь к ним, я стлался над самой
землей. Мне не мешали ни мерзлый асфальт, ни наледь, ни чужие путанные
следы.
* * *
Все переменилось. Абсолютно все!..
Могилы я больше не ощущаю. Разве что донесется иной раз отдаленный
вздох проседающих сосновых досок, а я давно уже здесь, наверху, и солнце,
приклеенное к пасмурному зениту, пощипывает меня острыми лучиками. Оно
ведет себя не совсем обычно - медленно с натугой мерцает - чаще всего
вяло, но порой неожиданно ярко. Мне оно представляется чьим-то сердцем.
Может быть, даже моим. Кто-то, шутя, подбросил его ввысь, а оно вдруг
раздумало падать.
Небо... Мягкое, выстеленное дымчатой ватой или солнечно-голубое. Моя
нынешняя акватория. А обнявшая гроб земля - давно позади. Возможно, это
вторая ступень - и далеко не последняя. Всякий взлет - это труд. Без него
можно навеки остаться в земле. Но мое освобождение состоялось. Выбираясь
на волю, я успел мельком впитать в себя образ скромного жестяного
памятника. Свежевыкрашенный, с маленькой, порозовевшей не то от мороза, не
то от волнения звездочкой.
Памятник.. То, к чему испытываешь робость, и что так напоминает своих
выстроившихся справа и слева коллег, различающихся разве что фотографиями
и короткими надписями. Каменные, железные, статные и невзрачные. Больше,
конечно, статных. Втайне люди всегда, вероятно, завидовали Рамзесам и
Хеопсам. А может быть, памятник в самом деле символизирует долг. То, что
недодано и недоплачено при жизни.
1 2 3 4 5 6
было огромное, неохватываемое глазом будущее. Сейчас я, может быть, вечен,
но будущего уже нет. Странная штука, не правда ли?
* * *
Внимательно слежу за тем, как растет _ощущение_. Это не глаза и не
уши, - это нечто новое, чего я не знал раньше. Я начинаю осязать на
расстоянии, независимо от препятствий, и уже сейчас способен различить
примятую слоем снега траву, камни, остекленевших в спекшемся пироге земли
букашек. Я не понимаю дум своих соседей и потому стараюсь поменьше
беспокоить их. С проснувшимся любопытством я занимаюсь исследованием
земных толщ и не отвлекаюсь на постороннее. Никогда не догадывался, что
подобное занятие может оказаться столь увлекательным. Все свои находки я
тщательно сортирую, после чего стараюсь воссоздать их нехитрую
предысторию. Иногда получается весьма занятно, но чаще всего до того
грустно, что о придуманном хочется поскорее забыть.
_Ощущение_ растет чрезвычайно быстро, что заставляет всерьез
беспокоиться. До каких пределов оно разовьется? Непривычные возможности
попеременно и пугают, и радуют. Но пока я предпочитаю не торопиться и
продолжаю осваиваться в своем черном мире.
Все чаще навещают мысли о духах, привидениях и прочей мистической
чепухе. Впрочем, чепухой я это уже не называю. Возможно, потому, что
надеюсь на сокровенное.
Вот она человеческая суть! Пятиться до последнего, отрицая все и вся,
и лишь когда притиснет к двери, за которой преисподняя, - устремляться в
метафизику, с готовностью забывая о логике атеизма, о пылающих кострах
консервативной истории. За свое сокровенное мы бьемся любой ценой. И если
не спасает материализм, впадаем в религию, в мистику, во что угодно.
Допустить существование смерти - труднее, нежели поверить в самый
сказочный вымысел. Именно по этой причине мы частенько прозреваем, только
оказываясь на смертном одре. Нечто подобное произошло и со мной. Я
перестал быть скептиком и давным-давно уже не атеист. Меня можно брать
голыми руками. Я готов к приятию самых безумных реалий. Лишь бы они только
были!
Все чаще меня с непреодолимой силой тянет наверх, под открытое небо,
но я боюсь поддаться соблазну. Боюсь не самого соблазна, а того, что все
обернется обманом и ничего не выйдет. Слишком уж заманчиво убедить себя в
том, что придет час и невесомым облаком я выскользну из-под земли, чтобы
снова, пусть на короткий промежуток времени, очутиться в прежнем родном
окружении. Я буду лишен зрения, но я смогу чувствовать! Какая, в сущности,
разница - как глядеть на мир. Главное - не покидать его.
Может быть, я раб и вся моя тоска - всего-навсего тоска по тюрьме, из
которой я вырвался, но даже если это и так, то что же с этим делать? Я
любил тот свой мир. Ругал последними словами и все равно любил. В этой
самой любви я сейчас и признаюсь.
* * *
Это походило на ожог! Боль, о которой я стал уже забывать. Почти
физическая. Шок и желание вскрикнуть.
Человек подошел к могиле и торопливо положил что-то на камни. Цветы?
Ну да! Конечно!.. Еще теплые, с трепетным ароматом жизни. А рядом он. Или
она?.. Господи! Здесь, у могилы дышало живое существо, а я даже не мог его
окликнуть и поприветствовать.
Застигнутый врасплох, я ошеломленно следил за происходящим, и весь
мой покой погибал, рушился, пожираемый жарким пламенем. Расплавленная
волна протопила землю, обратив ее в пар, в бурлящий хаос. После холода,
мерзлых деревьев и мертвецов - это казалось страшным.
Родной, близкий человек, посланец из дорогого мне мира. Как мог я
забыть о них! Как мог позволить себе успокоиться! Остановив бег мыслей, я
впитывал огненные потоки, покрываясь болезненными волдырями. И слушал, как
там, в стучащем надо мной сердце я снова метался на мокрых простынях,
горел температурой и бредил. Я был живым в этом сердце! И, ветвясь,
прорывалось вширь мое _ощущение_. С треском потянулись зыбкие нити,
извиваясь и лопаясь, стремясь к обжигающему теплу. Человек уходил. Уже
уходил!.. Я не успевал за ним, и снег таял у оградки, исходил паром от
моих усилий. С беззвучным стоном я втянул стебельки цветов в раздавшуюся
почву и выпростал из них корешки. Я знал: теперь им не погибнуть. Жар,
зародившийся в земле, обогреет цветы, будет вовремя поить растопленным
снегом.
Последние сантиметры. Хрустнули ребра преград, и раскручивающимся
серпантином чувственные волны взвились на волю. Туда! Вслед за уходящей
_жизнью_!..
Я _двигался_! И не ожившим зомби, не молочным призраком, - чем-то
иным. Гибкие призрачные нити струились по сугробам, огибая чугунные
оградки и постаменты, выползая на грязную дорогу. Я пытался перемещаться
вслед за человеком и я настиг его без особого труда. Он шел впереди,
явственно излучая боль, и гуттаперчевыми змеями за ним продолжало тянуться
мое _ощущение_. Я был все еще там, на кладбище, но я был уже и здесь. Его
ноги мелькали совсем рядом. Присматриваясь к ним, я стлался над самой
землей. Мне не мешали ни мерзлый асфальт, ни наледь, ни чужие путанные
следы.
* * *
Все переменилось. Абсолютно все!..
Могилы я больше не ощущаю. Разве что донесется иной раз отдаленный
вздох проседающих сосновых досок, а я давно уже здесь, наверху, и солнце,
приклеенное к пасмурному зениту, пощипывает меня острыми лучиками. Оно
ведет себя не совсем обычно - медленно с натугой мерцает - чаще всего
вяло, но порой неожиданно ярко. Мне оно представляется чьим-то сердцем.
Может быть, даже моим. Кто-то, шутя, подбросил его ввысь, а оно вдруг
раздумало падать.
Небо... Мягкое, выстеленное дымчатой ватой или солнечно-голубое. Моя
нынешняя акватория. А обнявшая гроб земля - давно позади. Возможно, это
вторая ступень - и далеко не последняя. Всякий взлет - это труд. Без него
можно навеки остаться в земле. Но мое освобождение состоялось. Выбираясь
на волю, я успел мельком впитать в себя образ скромного жестяного
памятника. Свежевыкрашенный, с маленькой, порозовевшей не то от мороза, не
то от волнения звездочкой.
Памятник.. То, к чему испытываешь робость, и что так напоминает своих
выстроившихся справа и слева коллег, различающихся разве что фотографиями
и короткими надписями. Каменные, железные, статные и невзрачные. Больше,
конечно, статных. Втайне люди всегда, вероятно, завидовали Рамзесам и
Хеопсам. А может быть, памятник в самом деле символизирует долг. То, что
недодано и недоплачено при жизни.
1 2 3 4 5 6