Он вспомнил дни одиночества на большом корабле, и как он сначала смеялся над религией своего отца и над словами отца: «Уилл, никто не сможет пройти этот путь один».
А он рассмеялся и сказал, что он — одиночка. Но теперь, в безымянной теплоте от присутствия марсианина, он постиг истину.
Отец был прав.
Хорошо иметь друга. Особенно когда приближается Серый.
Петерсон сам удивлялся своей спокойной уверенности. Он безмятежно ждал.
Прохлада спустилась с холмов, и Претри вынес плед. Укутал исхудалые плечи старика и снова сел, подогнув все три ноги.
Они сидели в молчании, а равнину заливала темнота.
Прошло время, и Петерсон заговорил. Из тени прозвучал его голос, задумчивый и мягкий:
— Не знаю, Претри.
Ответа не было. Это был не вопрос.
— Просто не знаю… Стоило ли того все это? Годы в космосе, встреченные люди. Одиночки, которые умирали, и умирающие, которые не имели возможности остаться наедине с собой…
— Эту боль знают все народы, старик, — сказал Претри с глубоким вздохом.
— Я никогда не думал, что мне кто-нибудь нужен. Теперь знаю, Претри. Каждому кто-нибудь нужен.
— Многие понимают это слишком поздно, когда уже нет прока в этом знании. — Петерсону почти не пришлось учить марсианина-тот умел говорить по-английски, когда пришел. Еще одна загадка джилкита, но Петерсон над ней не думал. Много космонавтов и миссионеров успели побывать на Марсе.
Чужак напрягся, и его клешня тронула человека за плечо.
— Он приближается.
Дрожь ожидания охватила старика, мурашки близкого старта прошли по коже. Поднялась седая голова Петерсона, и через теплую мягкость пледа он ощутил холод. Значит, уже рядом.
— Он идет?
— Он пришел.
Они оба чуяли его, и Петерсон ощущал знание стоящего рядом джилкита. Он научился разбирать настроения чужака, как и тот привык понимать чувства землянина.
— Серый, — негромко позвал Петерсон, и голос мягко угас в вечернем воздухе, а лунные долины не ответили.
— Я готов, — произнес старик и протянул левую руку навстречу пожатию. Другой рукой он поставил на стол стакан с виски.
Окостенение проползло по телу, как будто кто-то взял его руку в свою. И, думая, что пора уходить, снова одинокий, он сказал:
— Прощай; друг Претри.
Но чужак не стал прощаться. Как сквозь туман, дошел до Петерсона голос джилкита:
— Мы идем вместе, друг Петерсон. Ко всем народам приходит Серый. Почему ты думал, что я уйду один? Друг нужен каждому.
— Серый, я здесь. Здесь. Я не один, Серый!
Странно, но Петерсон каким-то образом знал, что джилкит протянул клешню и что ее приняли.
Слепые глаза закрылись.
Тишина длилась долго, а потом осмелели сверчки и запели еще громче, а на веранде перед хижиной воцарились молчание и мир.
Ночь спустилась на опустелые земли. Ночь, но не тьма.

1 2