– О, да. Мы очень состоятельные. Пробковые прокладки, сама понимаешь. Я говорю: «Да, мы собираемся на танцы. А наш верный слуга побудет с детьми». Затем мы подъезжаем к станции, расположенной прямо в поле и…
– И я жду тебя там!
– Точно! Ты ждешь меня вместе с детьми. Вы приехали за мной на автомобиле марки «Джон О'Хара» выпуска двадцать второго года. Дети кричат: «Папа! Папа!» и бросаются мне в объятия. Я целую Фонди, он рассказывает мне о проданных подписках на журнал «Либерти» и о том, как он выиграл велосипед. Я целую Таск, и она рассказывает мне о том, как упала и ушибла колено и как ты должна была поцеловать его, чтобы оно скорее зажило. А потом я целую тебя.
– О, Юк. Мне это нравится.
– Хорошо. Теперь наша первая большая сцена в фильме, и мы должны сразу определить, какие у нас взаимоотношения. О'кей? А теперь давай. Ты говоришь первой.
ЭЛЕН: Здравствуй, о мой любимый. Тяжелый у тебя был день?
РИЧАРД: Да, моя самая любимая, у меня был тяжелый день. Сама понимаешь, нелегкое это дело – следить за изготовлением пробковых прокладок для крышек на бутылках «Мокси» – напитка, известного всему цивилизованному миру. Однако, что поддерживает меня в течении дня, так это мечта о возвращении домой, к моей самой дорогой жене и детям в мой собственный маленький домик с вьющимися розами на южной стороне… А как ты провела день, о, жена моя?
ЭЛЕН: Мясник обсчитал меня на два цента, когда взвешивал мне фунт свиных отбивных.
– Да, – кивнул он одобрительно, – очень хорошо. Я думаю это прекрасная заключительная реплика для этой сцены. Не подумай только, что я критикую тебя, Элен, Но я думаю ты могла бы играть с большим чувством. Я хочу сказать, что твоя реплика про свиные котлеты имеет огромное значение и если бы ты прочувствовала ее чуть глубже…
– Я попытаюсь, – покорно сказала она.
Они немного передохнули, съели по кусочку мяса, затянулись и выпили еще по глотку.
– Так вот, – торопливо сказал он. – Мы установили дух взаимной любви и понимания. Верно?
– Верно, шеф.
– Теперь мы у себя дома, в коттедже. Свиные котлеты уже съедены, мы с тобой, ты и я, поднялись в нашу спальню и одеваемся, чтобы отправиться на танцевальный вечер в клуб.
– Замечательно! Какая сцена! Критики будут от меня без ума! На мне будет белое кружевное белье и…
– На тебе будет сорочка.
– Сорочка?
– Да, сорочка. В те времена женщины носили сорочки. Это вроде как лифчик, комбинация и трусики – все вместе.
– Да, я знаю. Я такие видела. Они еще застегиваются сзади на крючочки.
– Да, верно. Ну, сцена начинается. Я говорю первый:
РИЧАРД: Мне уже больше не нужна ванная, моя драгоценная, на случай если ты желаешь туда войти.
ЭЛЕН: Нет, любовь моя, я уже закончила омовение. Сейчас сяду за туалетный столик с одним большим зеркалом посередине и двумя маленькими на петлях по бокам, и закончу свой туалет. Ты замечательно пахнешь сегодня, муж мой.
РИЧАРД: Да, жена моя. В качестве лосьона после бритья я воспользовался спиртовым настоем грушанки. Ты находишь это вызывающим?
ЭЛЕН: An contraire, свет моей жизни, an contraire note 20.
РИЧАРД: Танцевальный вечер в клубе начнется не раньше девяти, так что мы можем не торопиться.
ЭЛЕН (самодовольно): Да, можем не торопиться.
РИЧАРД: Ты выглядишь чертовски привлекательно при этом лунном свете, Аманда.
– Что? – спросила она, изумленная. – Что ты сказал?
– Прости. Это, так сказать, плагиат. Но я вырежу это в окончательном варианте. Итак, значит… говорю:
РИЧАРД: Итак, мы можем не торопиться. Тебе ведь не нужно одеваться прямо сейчас, жена моя?
ЭЛЕН: О, нет, мой единственный мужчина, мне не нужно одеваться прямо сейчас. А дети в своих комнатах под наблюдением нашего верного слуги. У нас есть по крайней мере час.
РИЧАРД: В течение которого мы предадимся утехам?
ЭЛЕН: Истинно так.
РИЧАРД: Как прекрасна ты, сидящая в своем маркизетовом халатике на маленькой скамеечке перед туалетным столиком с одним большим зеркалом посередине и двумя маленькими на петлях по бокам. Говорил ли я тебе сегодня, что я люблю тебя?
ЭЛЕН: Ты говорил мне это трижды, но этого едва ли достаточно. В первый раз ты сказал мне это, когда уезжал утром на работу. Второй раз, когда звонил мне, вернувшись с ланча, и в третий раз, когда мы ехали домой со станции. Тем не менее, мой ненаглядный, я никогда не устаю слушать эти слова.
РИЧАРД: Эти три коротких слова?
ЭЛЕН: Эти три коротких слова.
РИЧАРД: Я люблю тебя.
– Боже мой! – сказала она.
РИЧАРД: То, что мы здесь с тобой в этом маленьком домике в пригороде Филадельфии, штат Пенсильвания, и у нас есть наши замечательные дети, и придает смысл производству крышечек для бутылочек «Мокси». Ты понимаешь?
ЭЛЕН: Полагаю, да.
РИЧАРД: Я люблю тебя и своих детей, и сейчас тысяча девятьсот двадцать пятый год, нет войны, все богаты, и становятся еще богаче, и пьют «Мокси». Редиска на твоем огороде уродилась хорошо, и из Фонди вырастет велосипедный магнат, а Таск выйдет замуж за сына контр-адмирала. Я это вижу. О, боже, дорогая моя, я так люблю тебя…
ЭЛЕН: А у меня есть мой собственный, единственный мужчина. Я просыпаюсь каждое утро и ты рядом. И у меня есть сын и дочь, и дом с розами на южной стороне, и редиска…
– Теперь я подхожу к тебе, – указал он, и ты поднимаешься, и мы обнимаемся. Мы выглядим как тот парень со скрипкой и женщина за пианино в рекламе духов. На мне серое шерстяное белье, кальсоны до колен. И вот…
РИЧАРД: Мадам, знаете ли вы, что одна из ваших молочных желез видна в вырез вашего пеньюара?
ЭЛЕН: Ты хочешь сказать, что у меня сосок торчит?
РИЧАРД: Мадам, неужели на вас нет лифчика?
ЭЛЕН: Нет и в помине.
– Теперь я начинаю вести тебя к кровати, потому что у нас есть целый час, чтобы предаться любви. И вот наступает ключевой момент – самый драматический момент во всем фильме. Потому что именно здесь ты говоришь…
– Знаю! Знаю! – весело закричала она, хлопая в ладоши. – Здесь я должна стонать: «Сейчас, сейчас, сейчас…»
– Точно. Думаешь, у тебя получится?
ЭЛЕН (стонет): Сейчас, сейчас, сейчас.
– Замечательно, – сказал он, направляясь в спальню. – Не будешь ли ты, моя маленькая домохозяйка из пригорода Филадельфии, столь любезна сбегать на кухню и соорудить нам еще по коктейлю. А пока я прикурю единственную оставшуюся у нас сигарету и разоблачусь.
– Да, о мой супруг, – покорно пробормотала она.
Когда она вернулась с коктейлями, дверь спальни была приоткрыта. Свет был выключен, шторы задвинуты. Но в бледном свете, пробивавшемся из гостиной, она видела, что он голый. Он стоял перед большим зеркалом на двери. Она вспомнила Гарри Теннанта, делавшего тоже самое, и на мгновение испугалась: почему все ее мужчины пытаются найти свое отражение в этом зеркале?
Но Бог щедро одарил ее добрым сердцем и веселым нравом, и она, отбросив темные мысли, скинула платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65