Давай, давай, сама кровь протестовала, чем больше они уставали, тем быстрее хотелось им кончить. После этого они уходили, подгоняемые непонятной для них быстрой речью: Марш отсюда, черномазые, все смуглые люди — негры для тех, кто родился в Бретани и похваляется своей чистой, но сволочной расой.
Потом наступил год, когда Антонио May-Темпо решил больше не ездить во Францию, к тому же и здоровье у него сдало. С тех пор он стал кроликом у себя дома. С этого сучка я уже не сорвусь, ногтями буду землю царапать — возвращается вол в свою борозду и всегда в знакомый желоб, — буду вместе с Мануэлем Эспадой и другими резать пробку, жать, подстригать деревья, полоть, как только люди не устают от такого однообразия, все дни похожи друг на друга, всегда живешь впроголодь и всегда думаешь, как бы хоть что-нибудь заработать на завтрашний день, страшная эта угроза — завтрашний день: ведь он, как и день вчерашний, никакой надежды не принесет, будь она проклята, такая жизнь.
Всюду та же Франция, ну, не Бретань, так Прочие, какая разница, и поместье Карриса — Франция, хот на карте это и не так, но нет с Антонио Мау-Темпо Мигеля Эрнандеса, с ним теперь Мануэл Эспада, не только зять, но и друг, несмотря на то, что характеры у них разные, сейчас они на сдельщине, на уборке урожая, давайте поглядим, каково это. Здесь же Грасинда Мау-Темпо наконец-то беременная, а то она уже думала, что детей у нее не будет, время уборки все трое проживут в заброшенной хижине, которую Мануэл Эспада прибрал для жены — тут уже пять или шесть лет никто не жил, развелась всякая живность, змеи и ящерицы, и мусору накопилось, — и, когда все было в полном порядке, Магрл Эспада принес охапку тростника и бросил ее на пол, лег отдохнуть, да чуть не заснул, в хижине было свежо, потому что он все вымыл, стены в ней были земляные, а вокруг изгородь из дрока, крышей служила солома, и вдруг по ней проползла змея толщиной в эту руку, отнюдь не самую худую. Грасинде Мау-Темпо об этом не сказали, как знать, что бы с ней сталось, но, может быть, она не обратила бы на этот случай особого внимания, здешние женщины из-за таких мелочей в обморок не падают, а когда она пришла, хижина была прибрана, одни нары приготовлены для супружеской пары, другие Мануэл Эспада устроил для зятя и, чтобы отделиться, повесил всего-навсего кусок мешковины, что поделать, жизнь у батраков не слишком нравственная. Не проклинайте их за это, падре Агамедес, эти люди приходят сюда не за тем, о чем вы думаете, если и они вытянутся иногда на постели, так только чтобы не умереть, а поговорим-ка лучше об оплате, им причитается столько-то в день в течение одной недели и пятьсот эскудо, если к субботе все будет кончено. Кажется, слишком сложно, но нет ничего проще. Неделю Мануэл Эспада и Антонио Мау-Темпо будут жать днями и ночами, вполне ясно, что под этим подразумевается, и, когда у них уже не останется сил после целого дня работы, они пойдут в хижину поесть, а потом снова вернутся на поле работать — жать, а не маки рвать, — жать целую ночь, а когда взойдет солнце, они снова пойдут в хижину перекусить, а если прилягут отдохнуть минут на десять каждый на свои нары, то грудь их будет раздуваться, как мехи, а потом они встанут и проработают целый день, потом придут поесть и будут работать всю ночь, мы понимаем, что никто нам не поверит, это, мол, не люди, нет, именно люди, животные бы уже давно подохли, прошло три дня, два привидения ходят по наполовину сжатому полю. Как думаешь, сделаем? Должны сделать. Грасинда Мау-Темпо полет рис, она беременна, когда она не может полоть, она ходит за водой, а когда за водой не может ходить, готовит еду, а когда не может готовить, возвращается на прополку, живот ее отражается в воде, она родит лягушонка.
Кончилась жатва, и кончилась вовремя, приехал Жилберто и заплатил, перед ним стоят два призрака, но он уже много таких видел, и Антонио Мау-Темпо отправился работать в другой конец этой убийственной Франции. В заброшенной хижине остались жить Мануэл Эспада и его жена, Грасинда Мау-Темпо, до тех пор, пока ей не пришло время рожать. Мануэл Эспада доставил ее домой, а сам вернулся в поместье Карриса, к счастью, у него была работа. Если кому все это покажется неинтересным, значит, ему надо содрать с глаз чешую или пробить, как тому кролику, дырку в ухе, если ее еще нет и он видит ее только в ушах у других.
* * *
Грасинда Мау-Темпо рожала в муках. Помочь ей пришла ее мать Фаустина и старуха Белизария, издавна занимавшаяся ремеслом повивальной бабки, на ее совести было несколько смертей и рожениц и младенцев, но зато весь Монте-Лавре был обязан ей красивыми пупками, вроде бы смешно, а на самом деле ничего смешного, сначала следовало бы провести акушерские исследования, узнать, каким образом она перевязывает пуповину, чтобы потом пупок стал так же прекрасен, как у красавиц из «Тысячи и одной ночи», это можно было бы проверить, если бы хватило дерзости и подвернулся случай поглядеть на обнаженные животы мавританских танцовщиц, которые таинственными ночами снимают свои одежды у источника Амиейро. Грасинда Мау-Темпо страдала не больше и не меньше, чем все остальные женщины со времен счастливого грехопадения Евы, мы говорим счастливого из-за получаемого от него удовольствия, но с этим мнением не согласен по долгу своему — и, возможно, по убеждению — падре Агамедес, хранитель самого древнего проклятия в истории человечества. Определил Иегова: Будешь рожать в муках, так и происходит всегда и со всеми женщинами, даже с теми, кто и не слышал имени Иеговы. В конце концов, боги злопамятнее людей. Люди, эти бедняги, способны, конечно, на ужасную месть, но если под настроение, в добрую минуту какая-нибудь мелочь растрогает их, то они падают в объятия врага и оплакивают странное свое несчастье — быть человеком, быть мужчиной, быть женщиной. Бог, Иегова или какой другой, никогда ничего не забывает: Получайте по заслугам, потому и длится это бесконечное мучение разверзающегося лона, откуда в нечистой крови и слизи вырываются на свет божий новые мужчины и женщины, все они одинаково жалки в эту минуту, но как по-разному принимают их, согревают дыханием, в такие разные пеленки их заворачивают! В то время, как истерзанная плоть матери истекает последним кровавым цветком, а вялая кожа опустевшего живота медленно поднимается и опадает складками, и начинает умирать юность.
А там, наверху, небесные ложи пусты, ангелы отдыхают после обеда, гневливый Иегова никак не дал понять, что почувствовал человеческую покорность, и никто не призвал небесных пиротехников изготовить и запустить какую-нибудь новую звезду, которая бы сияла три дня и три ночи над развалившимся домом, где живут Грасинда Мау-Темпо и ее муж, Мануэл Эспада, а теперь еще их дочь, Мария Аделаида, ибо так нарекут ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Потом наступил год, когда Антонио May-Темпо решил больше не ездить во Францию, к тому же и здоровье у него сдало. С тех пор он стал кроликом у себя дома. С этого сучка я уже не сорвусь, ногтями буду землю царапать — возвращается вол в свою борозду и всегда в знакомый желоб, — буду вместе с Мануэлем Эспадой и другими резать пробку, жать, подстригать деревья, полоть, как только люди не устают от такого однообразия, все дни похожи друг на друга, всегда живешь впроголодь и всегда думаешь, как бы хоть что-нибудь заработать на завтрашний день, страшная эта угроза — завтрашний день: ведь он, как и день вчерашний, никакой надежды не принесет, будь она проклята, такая жизнь.
Всюду та же Франция, ну, не Бретань, так Прочие, какая разница, и поместье Карриса — Франция, хот на карте это и не так, но нет с Антонио Мау-Темпо Мигеля Эрнандеса, с ним теперь Мануэл Эспада, не только зять, но и друг, несмотря на то, что характеры у них разные, сейчас они на сдельщине, на уборке урожая, давайте поглядим, каково это. Здесь же Грасинда Мау-Темпо наконец-то беременная, а то она уже думала, что детей у нее не будет, время уборки все трое проживут в заброшенной хижине, которую Мануэл Эспада прибрал для жены — тут уже пять или шесть лет никто не жил, развелась всякая живность, змеи и ящерицы, и мусору накопилось, — и, когда все было в полном порядке, Магрл Эспада принес охапку тростника и бросил ее на пол, лег отдохнуть, да чуть не заснул, в хижине было свежо, потому что он все вымыл, стены в ней были земляные, а вокруг изгородь из дрока, крышей служила солома, и вдруг по ней проползла змея толщиной в эту руку, отнюдь не самую худую. Грасинде Мау-Темпо об этом не сказали, как знать, что бы с ней сталось, но, может быть, она не обратила бы на этот случай особого внимания, здешние женщины из-за таких мелочей в обморок не падают, а когда она пришла, хижина была прибрана, одни нары приготовлены для супружеской пары, другие Мануэл Эспада устроил для зятя и, чтобы отделиться, повесил всего-навсего кусок мешковины, что поделать, жизнь у батраков не слишком нравственная. Не проклинайте их за это, падре Агамедес, эти люди приходят сюда не за тем, о чем вы думаете, если и они вытянутся иногда на постели, так только чтобы не умереть, а поговорим-ка лучше об оплате, им причитается столько-то в день в течение одной недели и пятьсот эскудо, если к субботе все будет кончено. Кажется, слишком сложно, но нет ничего проще. Неделю Мануэл Эспада и Антонио Мау-Темпо будут жать днями и ночами, вполне ясно, что под этим подразумевается, и, когда у них уже не останется сил после целого дня работы, они пойдут в хижину поесть, а потом снова вернутся на поле работать — жать, а не маки рвать, — жать целую ночь, а когда взойдет солнце, они снова пойдут в хижину перекусить, а если прилягут отдохнуть минут на десять каждый на свои нары, то грудь их будет раздуваться, как мехи, а потом они встанут и проработают целый день, потом придут поесть и будут работать всю ночь, мы понимаем, что никто нам не поверит, это, мол, не люди, нет, именно люди, животные бы уже давно подохли, прошло три дня, два привидения ходят по наполовину сжатому полю. Как думаешь, сделаем? Должны сделать. Грасинда Мау-Темпо полет рис, она беременна, когда она не может полоть, она ходит за водой, а когда за водой не может ходить, готовит еду, а когда не может готовить, возвращается на прополку, живот ее отражается в воде, она родит лягушонка.
Кончилась жатва, и кончилась вовремя, приехал Жилберто и заплатил, перед ним стоят два призрака, но он уже много таких видел, и Антонио Мау-Темпо отправился работать в другой конец этой убийственной Франции. В заброшенной хижине остались жить Мануэл Эспада и его жена, Грасинда Мау-Темпо, до тех пор, пока ей не пришло время рожать. Мануэл Эспада доставил ее домой, а сам вернулся в поместье Карриса, к счастью, у него была работа. Если кому все это покажется неинтересным, значит, ему надо содрать с глаз чешую или пробить, как тому кролику, дырку в ухе, если ее еще нет и он видит ее только в ушах у других.
* * *
Грасинда Мау-Темпо рожала в муках. Помочь ей пришла ее мать Фаустина и старуха Белизария, издавна занимавшаяся ремеслом повивальной бабки, на ее совести было несколько смертей и рожениц и младенцев, но зато весь Монте-Лавре был обязан ей красивыми пупками, вроде бы смешно, а на самом деле ничего смешного, сначала следовало бы провести акушерские исследования, узнать, каким образом она перевязывает пуповину, чтобы потом пупок стал так же прекрасен, как у красавиц из «Тысячи и одной ночи», это можно было бы проверить, если бы хватило дерзости и подвернулся случай поглядеть на обнаженные животы мавританских танцовщиц, которые таинственными ночами снимают свои одежды у источника Амиейро. Грасинда Мау-Темпо страдала не больше и не меньше, чем все остальные женщины со времен счастливого грехопадения Евы, мы говорим счастливого из-за получаемого от него удовольствия, но с этим мнением не согласен по долгу своему — и, возможно, по убеждению — падре Агамедес, хранитель самого древнего проклятия в истории человечества. Определил Иегова: Будешь рожать в муках, так и происходит всегда и со всеми женщинами, даже с теми, кто и не слышал имени Иеговы. В конце концов, боги злопамятнее людей. Люди, эти бедняги, способны, конечно, на ужасную месть, но если под настроение, в добрую минуту какая-нибудь мелочь растрогает их, то они падают в объятия врага и оплакивают странное свое несчастье — быть человеком, быть мужчиной, быть женщиной. Бог, Иегова или какой другой, никогда ничего не забывает: Получайте по заслугам, потому и длится это бесконечное мучение разверзающегося лона, откуда в нечистой крови и слизи вырываются на свет божий новые мужчины и женщины, все они одинаково жалки в эту минуту, но как по-разному принимают их, согревают дыханием, в такие разные пеленки их заворачивают! В то время, как истерзанная плоть матери истекает последним кровавым цветком, а вялая кожа опустевшего живота медленно поднимается и опадает складками, и начинает умирать юность.
А там, наверху, небесные ложи пусты, ангелы отдыхают после обеда, гневливый Иегова никак не дал понять, что почувствовал человеческую покорность, и никто не призвал небесных пиротехников изготовить и запустить какую-нибудь новую звезду, которая бы сияла три дня и три ночи над развалившимся домом, где живут Грасинда Мау-Темпо и ее муж, Мануэл Эспада, а теперь еще их дочь, Мария Аделаида, ибо так нарекут ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90