она все делала из своего.
- Нельзя же кое-как, Андрон Евстратыч, - уговаривала она старика своим уверенным тоном. - Пригодится еще Илья Федотыч… Все за ним ходят, как за кладом.
- Ох, знаю, Марьюшка… Да мне-то какая от этого корысть?.. Свою голову не знаю, как прокормить… Ты расхарчилась-то с какой радости?
- Нельзя, Андрон Евстратыч: порядок того требует. Тоже видали, как добрые люди живут…
Илья Федотыч за бутылкой хереса сообщил Кишкину последнюю новость, именно о назначении Оникова главным управляющим Балчуговских промыслов.
- А куда же Карачунский? - удивился Кишкин.
- Ну, это его дело… Может, ты же ему место-то приспособил своим доносом. Влетел он в это самое дело, как кур во щи… Ах, Андрошка, бить-то тебя было некому!..
- От бедности очертел тогда, - согласился Кишкин. - Терпел-терпел и надумал…
За бутылкой вина старики разговорились о старине, о прежних людях, о похороненном казенном времени, о нынешних порядках и нынешних людях. Илья Федотыч как-то осовел и точно размяк.
- Пожалеют балчуговские-то о Карачунском, - повторял секретарь. - И еще как пожалеют… В узле держал, а только с толком. Умный был человек… Надо правду говорить. Оников-то покажет себя…
- Народ изварначился ныне, Илья Федотыч…
- Ну, это тоже суди на волка и суди по волку. Промысла-то везде одинаковы, - сегодня вскачь, а завтра хоть плачь.
- Разжалобился ты что-то уж очень, Илья Федотыч… У себя в канцелярии так зверь зверем сидишь, а тут жалость напустил.
- Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше и спасения было больше, а мы ни богу свеча, ни черту кочерга. Вот хоть тебя взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь, с собой ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались - и конец.
- Тебе в попы идти, Илья Федотыч, - рассердился Кишкин. - В самый раз с постной молитвой ездить…
Это жалостливое настроение Ильи Федотыча, впрочем, сменилось быстро игривым. Он долго смотрел на Марью, а потом весело подмигнул и заметил:
- Игрушка?..
- Хороша Маша, да не наша… С мужем живет.
- Что же, это еще лучше, коли с мужем… хи-хи!.. Из-за мужа-то и хозяина пожалеет…
Илья Федотыч рано утром был разбужен неистовым ревом Кишкина, так что в одном белье подскочил к окну. Он увидел каких-то двух мужиков, над которыми воевал Андрон Евстратыч. Старик расходился до того, что, как петух, так и наскакивал на них и даже замахивался своей трубкой. Один мужик стоял с уздой.
- Грабить меня пришли?! - орал Кишкин. - Петр Васильич, побойся ты бога, ежели людей не стыдишься… Знаю я, по каким делам ты с уздой шляешься по промыслам!..
- Мы насчет работы, Андрон Евстратыч, - заявил другой мужик. - Чем мы грешнее других-прочих?.. Отвел бы делянку - вот и весь разговор.
Это были Петр Васильич и Мыльников, шлявшиеся по промыслам каждый по своему делу. На крик Кишкина собрались рабочие и подняли гостей на смех.
- Ты их обыщи, Андрон Евстратыч, - советовал кто-то. - Мыльников-то заместо коромысла отвечает у Петра Васильича.
- Ну и обыщи, коли на то пошло! - согласился Петр Васильич, распоясываясь. - Весь тут… Хоть вывороти.
- А мне надо сестрицу Марью повидать, - заявил Мыльников не без достоинства. - Кожин тебе кланяется, Андрон Евстратыч.
Выскочившая на шум Марья увела родственников к себе в горенку и этим прекратила скандал.
- Скупщики… - коротко объяснил Кишкин недоумевавшему гостю. - Вот этот, кривой-то, настоящий и есть змей… От Ястребова ходит.
- Ну, у хлеба не без крох, - равнодушно заметил секретарь. - А я думал, что тебя уж режут…
- И зарежут…
Мыльников сидел в горнице у сестрицы Марьи с самым убитым видом и говорил:
- Вот, Марьюшка, до чего дожил: хожу по промыслам и свою Оксю разыскиваю. Должна же она своего родителя ублаготворить?.. Конечно, она в законе и всякое прочее, а целый фунт золота у меня стащила…
- Мало ли что зря люди болтают, - успокаивала Марья. - За терпенье Оксе-то бог судьбу послал, а ты оставь ее. Неровен час, Матюшка-то и бока наломает.
- Прямо убьет, - соглашался Мыльников. - Зятя бог послал… Ох, Марьюшка, только и жисть наша горемычная.
- Пировал бы меньше, Тарас… Правду надо говорить. Татьяну-то сбыл тятеньке на руки, а сам гуляешь по промыслам.
Мыльников удрученно молчал и чесал затылок. Эх, кабы не водочка!.. Петр Васильич тоже находился в удрученном настроении. Он вздыхал и все посматривал на Марью. Она по-своему истолковала это настроение милых родственников и, когда вечером вернулся с работы Семеныч, выставила полуштоф водки с закуской из сушеной рыбы и каких-то грибов.
- Не обессудьте на угощении, гостеньки дорогие… - приговаривала она.
- Ах, Марьюшка, родная сестрица! - ахнул Мыльников. - Вот когда ты уважила…
Семеныч чувствовал себя настоящим хозяином и угощал с подобающим радушием. Мыльников быстро опьянел, - он давно не пил, и водка быстро свалила его с ног. За ним последовал и Семеныч, непривычный к водке вообще. Петр Васильич пил меньше других и чувствовал себя прекрасно. Он все время молчал и только поглядывал на Марью, точно что хотел сказать.
- Очертел Шишка-то… - заговорил наконец Петр Васильич, когда остался с глазу на глаз с Марьей. - Как зверь накинулся даве на нас…
- Его не обманешь: насквозь видит каждого.
- Видит, говоришь? - засмеялся Петр Васильич. - Кабы видел, так не бросился бы… Разве я дурак, чтобы среди бела дня идти к нему на прииск с весками, как прежде? Нет, мы тоже учены, Марьюшка…
- Спрятал в лесу где-нибудь весы-то свои?
- Обыкновенно… И Тарас не видал, потому несуразный он человек. Каждое дело мастера боится… Вот твое бабье дело, Марья, а ты все можешь понимать.
Петр Васильич придвинулся к ней поближе и спросил шепотом:
- А есть у тебя какое-нибудь женское дело с Шишкой?
Марья отрицательно покачала головой и засмеялась.
- Себя соблюдаешь, - решил Петр Васильич. - А Шишка, вот погляди, сбрендит… Он теперь отдохнул и первое дело за бабой погонится, потому как хоша и не настоящий барин, а повадку-то эту знает.
- Так поглядывает, а чтобы приставал - этого нет, - откровенно объяснила Марья. - Да и какая ему корысть в мужней жене!.. Хлопот много. Как-то он проезжал через Фотьянку и увидел у нас Наташку. Ну, приехал веселый такой и все про нее расспрашивал: чья да откуда…
- Про Наташку, говоришь? Польстился, значит…
- Не корыстна еще девчонка, а ему любопытно. Востроглазая, говорит… С баушкой-то у него свои дела. Она ему все деньги отвалила и проценты получает…
- Так, как… Ума последнего решилась старуха. Уж я это смекал… Так, своим умом дошел… Ах, пес! Ловко обошел мамыньку… Заграбастал деньги. Пусть насосется хорошенько… Поди, много денег-то у старого черта?
- А кто его знает… Мне не показывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
- Нельзя же кое-как, Андрон Евстратыч, - уговаривала она старика своим уверенным тоном. - Пригодится еще Илья Федотыч… Все за ним ходят, как за кладом.
- Ох, знаю, Марьюшка… Да мне-то какая от этого корысть?.. Свою голову не знаю, как прокормить… Ты расхарчилась-то с какой радости?
- Нельзя, Андрон Евстратыч: порядок того требует. Тоже видали, как добрые люди живут…
Илья Федотыч за бутылкой хереса сообщил Кишкину последнюю новость, именно о назначении Оникова главным управляющим Балчуговских промыслов.
- А куда же Карачунский? - удивился Кишкин.
- Ну, это его дело… Может, ты же ему место-то приспособил своим доносом. Влетел он в это самое дело, как кур во щи… Ах, Андрошка, бить-то тебя было некому!..
- От бедности очертел тогда, - согласился Кишкин. - Терпел-терпел и надумал…
За бутылкой вина старики разговорились о старине, о прежних людях, о похороненном казенном времени, о нынешних порядках и нынешних людях. Илья Федотыч как-то осовел и точно размяк.
- Пожалеют балчуговские-то о Карачунском, - повторял секретарь. - И еще как пожалеют… В узле держал, а только с толком. Умный был человек… Надо правду говорить. Оников-то покажет себя…
- Народ изварначился ныне, Илья Федотыч…
- Ну, это тоже суди на волка и суди по волку. Промысла-то везде одинаковы, - сегодня вскачь, а завтра хоть плачь.
- Разжалобился ты что-то уж очень, Илья Федотыч… У себя в канцелярии так зверь зверем сидишь, а тут жалость напустил.
- Ох, помирать скоро, Андрошка… О душе надо подумать. Прежние-то люди больше нас о душе думали: и греха было больше и спасения было больше, а мы ни богу свеча, ни черту кочерга. Вот хоть тебя взять: напал на деньги и съежился весь. Из пушки тебя не прошибешь, а ведь подохнешь, с собой ничего не возьмешь. И все мы такие, Андрошка… Хороши, пока голодны, а как насосались - и конец.
- Тебе в попы идти, Илья Федотыч, - рассердился Кишкин. - В самый раз с постной молитвой ездить…
Это жалостливое настроение Ильи Федотыча, впрочем, сменилось быстро игривым. Он долго смотрел на Марью, а потом весело подмигнул и заметил:
- Игрушка?..
- Хороша Маша, да не наша… С мужем живет.
- Что же, это еще лучше, коли с мужем… хи-хи!.. Из-за мужа-то и хозяина пожалеет…
Илья Федотыч рано утром был разбужен неистовым ревом Кишкина, так что в одном белье подскочил к окну. Он увидел каких-то двух мужиков, над которыми воевал Андрон Евстратыч. Старик расходился до того, что, как петух, так и наскакивал на них и даже замахивался своей трубкой. Один мужик стоял с уздой.
- Грабить меня пришли?! - орал Кишкин. - Петр Васильич, побойся ты бога, ежели людей не стыдишься… Знаю я, по каким делам ты с уздой шляешься по промыслам!..
- Мы насчет работы, Андрон Евстратыч, - заявил другой мужик. - Чем мы грешнее других-прочих?.. Отвел бы делянку - вот и весь разговор.
Это были Петр Васильич и Мыльников, шлявшиеся по промыслам каждый по своему делу. На крик Кишкина собрались рабочие и подняли гостей на смех.
- Ты их обыщи, Андрон Евстратыч, - советовал кто-то. - Мыльников-то заместо коромысла отвечает у Петра Васильича.
- Ну и обыщи, коли на то пошло! - согласился Петр Васильич, распоясываясь. - Весь тут… Хоть вывороти.
- А мне надо сестрицу Марью повидать, - заявил Мыльников не без достоинства. - Кожин тебе кланяется, Андрон Евстратыч.
Выскочившая на шум Марья увела родственников к себе в горенку и этим прекратила скандал.
- Скупщики… - коротко объяснил Кишкин недоумевавшему гостю. - Вот этот, кривой-то, настоящий и есть змей… От Ястребова ходит.
- Ну, у хлеба не без крох, - равнодушно заметил секретарь. - А я думал, что тебя уж режут…
- И зарежут…
Мыльников сидел в горнице у сестрицы Марьи с самым убитым видом и говорил:
- Вот, Марьюшка, до чего дожил: хожу по промыслам и свою Оксю разыскиваю. Должна же она своего родителя ублаготворить?.. Конечно, она в законе и всякое прочее, а целый фунт золота у меня стащила…
- Мало ли что зря люди болтают, - успокаивала Марья. - За терпенье Оксе-то бог судьбу послал, а ты оставь ее. Неровен час, Матюшка-то и бока наломает.
- Прямо убьет, - соглашался Мыльников. - Зятя бог послал… Ох, Марьюшка, только и жисть наша горемычная.
- Пировал бы меньше, Тарас… Правду надо говорить. Татьяну-то сбыл тятеньке на руки, а сам гуляешь по промыслам.
Мыльников удрученно молчал и чесал затылок. Эх, кабы не водочка!.. Петр Васильич тоже находился в удрученном настроении. Он вздыхал и все посматривал на Марью. Она по-своему истолковала это настроение милых родственников и, когда вечером вернулся с работы Семеныч, выставила полуштоф водки с закуской из сушеной рыбы и каких-то грибов.
- Не обессудьте на угощении, гостеньки дорогие… - приговаривала она.
- Ах, Марьюшка, родная сестрица! - ахнул Мыльников. - Вот когда ты уважила…
Семеныч чувствовал себя настоящим хозяином и угощал с подобающим радушием. Мыльников быстро опьянел, - он давно не пил, и водка быстро свалила его с ног. За ним последовал и Семеныч, непривычный к водке вообще. Петр Васильич пил меньше других и чувствовал себя прекрасно. Он все время молчал и только поглядывал на Марью, точно что хотел сказать.
- Очертел Шишка-то… - заговорил наконец Петр Васильич, когда остался с глазу на глаз с Марьей. - Как зверь накинулся даве на нас…
- Его не обманешь: насквозь видит каждого.
- Видит, говоришь? - засмеялся Петр Васильич. - Кабы видел, так не бросился бы… Разве я дурак, чтобы среди бела дня идти к нему на прииск с весками, как прежде? Нет, мы тоже учены, Марьюшка…
- Спрятал в лесу где-нибудь весы-то свои?
- Обыкновенно… И Тарас не видал, потому несуразный он человек. Каждое дело мастера боится… Вот твое бабье дело, Марья, а ты все можешь понимать.
Петр Васильич придвинулся к ней поближе и спросил шепотом:
- А есть у тебя какое-нибудь женское дело с Шишкой?
Марья отрицательно покачала головой и засмеялась.
- Себя соблюдаешь, - решил Петр Васильич. - А Шишка, вот погляди, сбрендит… Он теперь отдохнул и первое дело за бабой погонится, потому как хоша и не настоящий барин, а повадку-то эту знает.
- Так поглядывает, а чтобы приставал - этого нет, - откровенно объяснила Марья. - Да и какая ему корысть в мужней жене!.. Хлопот много. Как-то он проезжал через Фотьянку и увидел у нас Наташку. Ну, приехал веселый такой и все про нее расспрашивал: чья да откуда…
- Про Наташку, говоришь? Польстился, значит…
- Не корыстна еще девчонка, а ему любопытно. Востроглазая, говорит… С баушкой-то у него свои дела. Она ему все деньги отвалила и проценты получает…
- Так, как… Ума последнего решилась старуха. Уж я это смекал… Так, своим умом дошел… Ах, пес! Ловко обошел мамыньку… Заграбастал деньги. Пусть насосется хорошенько… Поди, много денег-то у старого черта?
- А кто его знает… Мне не показывает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80