– большее значение, чем тетиному наследству. Но наследство-то было фактически у Зямы в руках – и потому можно было провозглашать что угодно!
– В Нью-Йорк ты поедешь один. Потому что тебе одному принадлежит все наследство, – объявила Берта Ароновна. – Меня в завещании нет – и мне незачем появляться. Мозолить глаза!
Мозолить глаза было, как считала Берта Ароновна, еще опасней, чем в них бросаться.
– Но Зяма не владеет английским языком, – напомнил окончательно расхрабрившийся муж.
– Он не владеет языком, но владеет тремя миллионами!
Фраза тоже была напыщенной, но не вписывалась в суть диалога. За собой Берта Ароновна не признавала сбоев и оговорок. А если изредка и отступала, то на прочные, заранее подготовленные позиции.
– Ты полагаешь, я не подумала о переводчике? Это смешно!
На самом деле она забыла.
– Или о переводчице… – проявлял застоявшуюся инициативность Ниел. – У нас на первом этаже живет Рива.
– Это смешно! – Берта Ароновна часто вспоминала о смехе, вовсе не собираясь смеяться. – Ты, стало быть, додумался… А я – нет?!
Монополия на озарение и бесспорные мысли принадлежала исключительно ей.
– Я с утра до вечера говорила, что надо изучать английский язык, – обратилась она к Зяме. – А ты изучал французский… Зачем? Ты ждал наследство из Франции?
– Из Америки я тоже не ждал.
Это была правда. Но правду о том, что про английский мама ни разу не заикалась, Зяма произнести не посмел.
Кандидатура же Ривы на роль переводчицы являлась по всем параметрам идеальной: она была вызывающе некрасива. И это выглядело благородным с ее стороны. Нелюбимых женщин Берта Ароновна очень любила.
– Она умница! – восклицала Зямина мама. Женский ум, по ее мнению, магнетическими свойствами не обладал. – И заклинаю: не проявляй, пожалуйста, самостоятельности. Она же – юрист… Ничего без нее не подписывай!
Зяма давно уяснил, что не проявлять самостоятельности гораздо удобней, чем ее проявлять.
Встреча в аэропорту имени Кеннеди превзошла все Ривины ожидания. Вялотекущий по жизни Зяма ничего особенного и не ожидал. Их встретили адвокат покойной тети и двоюродной бабушки, а также его жена. Оба как бы прикрывали грудь букетами по-американски неохватной величины. У американцев все неохватно: автомобили, ресторанные порции и букеты.
– С момента вступления на американскую землю твоим языком буду я! – наставительно произнесла Рива еще в самолете.
«Временно слушайся ее, как меня! Она все схватывает на лету…» – в Тель-Авиве сказала мама. Таким образом, к чрезвычайным полномочиям переводчицы приплюсовались и властные полномочия Берты Ароновны.
Зяма послушно кивнул, поскольку привык, чтобы его освобождали от умственных и физических напряжений. Ему не являлось в голову, что от бездействия и застоя слабеют целые государства и органы власти. Не говоря уж о других органах! Формально Зяма окончил университет, но с рождения учился лишь у Берты Ароновны. Он вроде бы прошел стажировку в адвокатуре, но всерьез стажировался лишь у своей мамы. Зяма обожал подчиняться: самостоятельность грозила ответственностью. По этой причине в армии он служил с удовольствием.
Сметливая Рива, проживавшая и взраставшая с Зямой в одном подъезде, давно уж разглядела и раскусила его психологические особенности. И спускаясь по трапу, предупредила:
– Ты только улыбайся, пожимай руки и подписывай. А я тебе буду подробно переводить.
– Подробно не надо, – попросил Зяма.
Достаточно было нагрузки, которая предстояла его рукам: подписывать, пожимать!
Супруга адвоката протянула цветы Зяме. И сопроводила их белозубостью, охватившей все лицо без остатка. А сам адвокат жизнерадостно вручил букет Риве:
– Это – жене!
Рива вспыхнула, словно обожженная внезапной идеей.
– Я пока еще только невеста! – объявила она. Поскольку, как предупреждала Берта Ароновна, умела хватать на лету. В данном случае она, кажется, решила схватить ее сына.
– Невеста? О’кей!
Адвокат столь одобряюще хлопнул Зяму по плечу, точно и сам не прочь был жениться на Риве. А супруга его вновь превратилась в сияющее белозубие, как это умеют делать только американцы.
– Наш дорогой наследник с английским языком совсем не в ладах? – спросил адвокат.
– Мой жених абсолютно все понимает. Но разговорный, увы, не постиг, – уточнила Рива.
Зяма закивал и заулыбался. Адвокат же вновь воскликнул «О’кей», будто знание родного ему языка как бы «наполовину» было явлением положительным.
– Мы замыслили скрепить свой брак в стране, где жила двоюродная бабушка моего жениха и тетя его мамы.
Рива уже не просто хватала, но и захватывала. Зяма опять закивал. Адвокат воскликнул «О’кей!»
– Я сказала им, что ты любил свою бабушку. И выражал эти чувства в письмах, – перевела Рива Зяме. – Что ты желал не наследства, а долгих лет ее жизни.
Зяма вздохул.
Кроме своей некрасивости, Рива обладала и другими достоинствами. Проистекавшими из достоинства основного… Ее, например, можно было без малейшего риска оставлять с мужчиной наедине. Она и попросила поселить их с Зямой в одном гостиничном номере. Хоть и в разных его комнатах.
– Нам необходима близость… Душевная! – пояснила она адвокату.
– О’кей! – понимающе согласился он.
– Так разумнее, – сказала Рива наследнику. – Вдруг тебе позвонят – и станут изъясняться на языке, которого ты не знаешь!
Наследник не возражал. Мама обучила его покорности.
Соблазнять Зяму Рива, конечно, и не пыталась… Она хранила свою, несколько затянувшуюся, девственную нетронутость для первой супружеской ночи… о которой Зяма еще не догадывался. Свою же мужскую нетронутость ему хранить было не к чему, ибо связи у Зямы случались. Связывала и развязывала Берта Ароновна.
– Пригласи девушку в кино, – предписывала она. – А потом проводи домой… Пусть покормит тебя! Так как будет уже поздно, можешь остаться. Не навсегда, конечно… а до утра! – То была полушутка. – Только не вздумай увидеть в ней будущую жену!
По поводу Ривы Зяма подобных указаний не получал. Мамино предписание было иным:
– Ничего сам не делай! Во всем доверяйся ей… Иначе ты сможешь не то сказать или не то – тьфу-тьфу-тьфу – подмахнуть на бумаге. Она все с ходу хватает!
Воспитанный в послушании, Зяма сам ничего и не предпринимал. Характер и воля от бездействия по-прежнему дистрофировались. И как ни поразительно, ему это все более нравилось: он был освобожден от решений, поступков…
Рива же, наоборот, скопив, подобно Зяминой бабушке, несметный запас женской энергии, перерабатывала ее в энергию изощренной находчивости. При этом любому поступку своему она находила достойное объяснение: разве такому неумехе, как Зяма, хоть с кем-нибудь будет удобнее, чем со мной?
1 2 3
– В Нью-Йорк ты поедешь один. Потому что тебе одному принадлежит все наследство, – объявила Берта Ароновна. – Меня в завещании нет – и мне незачем появляться. Мозолить глаза!
Мозолить глаза было, как считала Берта Ароновна, еще опасней, чем в них бросаться.
– Но Зяма не владеет английским языком, – напомнил окончательно расхрабрившийся муж.
– Он не владеет языком, но владеет тремя миллионами!
Фраза тоже была напыщенной, но не вписывалась в суть диалога. За собой Берта Ароновна не признавала сбоев и оговорок. А если изредка и отступала, то на прочные, заранее подготовленные позиции.
– Ты полагаешь, я не подумала о переводчике? Это смешно!
На самом деле она забыла.
– Или о переводчице… – проявлял застоявшуюся инициативность Ниел. – У нас на первом этаже живет Рива.
– Это смешно! – Берта Ароновна часто вспоминала о смехе, вовсе не собираясь смеяться. – Ты, стало быть, додумался… А я – нет?!
Монополия на озарение и бесспорные мысли принадлежала исключительно ей.
– Я с утра до вечера говорила, что надо изучать английский язык, – обратилась она к Зяме. – А ты изучал французский… Зачем? Ты ждал наследство из Франции?
– Из Америки я тоже не ждал.
Это была правда. Но правду о том, что про английский мама ни разу не заикалась, Зяма произнести не посмел.
Кандидатура же Ривы на роль переводчицы являлась по всем параметрам идеальной: она была вызывающе некрасива. И это выглядело благородным с ее стороны. Нелюбимых женщин Берта Ароновна очень любила.
– Она умница! – восклицала Зямина мама. Женский ум, по ее мнению, магнетическими свойствами не обладал. – И заклинаю: не проявляй, пожалуйста, самостоятельности. Она же – юрист… Ничего без нее не подписывай!
Зяма давно уяснил, что не проявлять самостоятельности гораздо удобней, чем ее проявлять.
Встреча в аэропорту имени Кеннеди превзошла все Ривины ожидания. Вялотекущий по жизни Зяма ничего особенного и не ожидал. Их встретили адвокат покойной тети и двоюродной бабушки, а также его жена. Оба как бы прикрывали грудь букетами по-американски неохватной величины. У американцев все неохватно: автомобили, ресторанные порции и букеты.
– С момента вступления на американскую землю твоим языком буду я! – наставительно произнесла Рива еще в самолете.
«Временно слушайся ее, как меня! Она все схватывает на лету…» – в Тель-Авиве сказала мама. Таким образом, к чрезвычайным полномочиям переводчицы приплюсовались и властные полномочия Берты Ароновны.
Зяма послушно кивнул, поскольку привык, чтобы его освобождали от умственных и физических напряжений. Ему не являлось в голову, что от бездействия и застоя слабеют целые государства и органы власти. Не говоря уж о других органах! Формально Зяма окончил университет, но с рождения учился лишь у Берты Ароновны. Он вроде бы прошел стажировку в адвокатуре, но всерьез стажировался лишь у своей мамы. Зяма обожал подчиняться: самостоятельность грозила ответственностью. По этой причине в армии он служил с удовольствием.
Сметливая Рива, проживавшая и взраставшая с Зямой в одном подъезде, давно уж разглядела и раскусила его психологические особенности. И спускаясь по трапу, предупредила:
– Ты только улыбайся, пожимай руки и подписывай. А я тебе буду подробно переводить.
– Подробно не надо, – попросил Зяма.
Достаточно было нагрузки, которая предстояла его рукам: подписывать, пожимать!
Супруга адвоката протянула цветы Зяме. И сопроводила их белозубостью, охватившей все лицо без остатка. А сам адвокат жизнерадостно вручил букет Риве:
– Это – жене!
Рива вспыхнула, словно обожженная внезапной идеей.
– Я пока еще только невеста! – объявила она. Поскольку, как предупреждала Берта Ароновна, умела хватать на лету. В данном случае она, кажется, решила схватить ее сына.
– Невеста? О’кей!
Адвокат столь одобряюще хлопнул Зяму по плечу, точно и сам не прочь был жениться на Риве. А супруга его вновь превратилась в сияющее белозубие, как это умеют делать только американцы.
– Наш дорогой наследник с английским языком совсем не в ладах? – спросил адвокат.
– Мой жених абсолютно все понимает. Но разговорный, увы, не постиг, – уточнила Рива.
Зяма закивал и заулыбался. Адвокат же вновь воскликнул «О’кей», будто знание родного ему языка как бы «наполовину» было явлением положительным.
– Мы замыслили скрепить свой брак в стране, где жила двоюродная бабушка моего жениха и тетя его мамы.
Рива уже не просто хватала, но и захватывала. Зяма опять закивал. Адвокат воскликнул «О’кей!»
– Я сказала им, что ты любил свою бабушку. И выражал эти чувства в письмах, – перевела Рива Зяме. – Что ты желал не наследства, а долгих лет ее жизни.
Зяма вздохул.
Кроме своей некрасивости, Рива обладала и другими достоинствами. Проистекавшими из достоинства основного… Ее, например, можно было без малейшего риска оставлять с мужчиной наедине. Она и попросила поселить их с Зямой в одном гостиничном номере. Хоть и в разных его комнатах.
– Нам необходима близость… Душевная! – пояснила она адвокату.
– О’кей! – понимающе согласился он.
– Так разумнее, – сказала Рива наследнику. – Вдруг тебе позвонят – и станут изъясняться на языке, которого ты не знаешь!
Наследник не возражал. Мама обучила его покорности.
Соблазнять Зяму Рива, конечно, и не пыталась… Она хранила свою, несколько затянувшуюся, девственную нетронутость для первой супружеской ночи… о которой Зяма еще не догадывался. Свою же мужскую нетронутость ему хранить было не к чему, ибо связи у Зямы случались. Связывала и развязывала Берта Ароновна.
– Пригласи девушку в кино, – предписывала она. – А потом проводи домой… Пусть покормит тебя! Так как будет уже поздно, можешь остаться. Не навсегда, конечно… а до утра! – То была полушутка. – Только не вздумай увидеть в ней будущую жену!
По поводу Ривы Зяма подобных указаний не получал. Мамино предписание было иным:
– Ничего сам не делай! Во всем доверяйся ей… Иначе ты сможешь не то сказать или не то – тьфу-тьфу-тьфу – подмахнуть на бумаге. Она все с ходу хватает!
Воспитанный в послушании, Зяма сам ничего и не предпринимал. Характер и воля от бездействия по-прежнему дистрофировались. И как ни поразительно, ему это все более нравилось: он был освобожден от решений, поступков…
Рива же, наоборот, скопив, подобно Зяминой бабушке, несметный запас женской энергии, перерабатывала ее в энергию изощренной находчивости. При этом любому поступку своему она находила достойное объяснение: разве такому неумехе, как Зяма, хоть с кем-нибудь будет удобнее, чем со мной?
1 2 3