Первым заговорил Толмач:
- Извините, Александр Евгеньевич, можно вопрос? Кто этот столичный гость, если не секрет?
Плонский насторожился. Откуда знает? А если знает да спрашивает, то зачем? Что это может значить? Спросил:
- Почему "столичный"?
- Догадываюсь. Любопытный я, Александр Евгеньевич, все-то мне хочется знать. Да ведь и полагается.
- Все полагается знать прокурору.
- И бизнесмену тоже. Значит, секрет?
- Вообще-то секрет. Но тебе скажу. Наверху интересуются делом с кражей того золота. Слышал? В газетах было.
- Да, да!.. Лихое дело. Золото тогда все удалось вернуть?
- Почти.
- А этих лихих ребят всех взяли?
- Один в бегах, двое сидят в нашем специзоляторе. На днях отправляем их. Сверху забирают дело, слишком оно громкое.
- Ну и хорошо, что забирают. Баба с воза - кобыле легче.
- Вот именно.
Опять замолчали. Плонский корил себя за то, что болтает лишнее, и тягостно думал: выпить еще или закруглиться? Толмач сидел задумчивый, из-под густых бровей поглядывал на своих охранников.
Было уже свежо на открытом балконе. Солнце закатывалось за частокол труб омертвевших комбинатов. Снизу, от камня на площади, доносились крикливые голоса - там, как всегда, переругивались сторонники и противники того, в чем ни те, ни другие толком не разбирались.
- Извините, Александр Евгеньевич, я на минуту отойду.
Толмач встал и исчез за дверью. За ним вышел один из его охранников.
Через несколько минут Толмач вернулся один, шумно отдуваясь, уселся за стол, взял налитую рюмку.
- За здоровье нашего прокурора.
Плонский косо поглядел на него: и это знает? Хотя, кто этого не знает? Прокурора давно нет, и должен же он когда-нибудь появиться. Не тот, так другой.
- А я за твое дело, - сказал он, решив не вдаваться пока в подробности.
- Мне кажется, придет время, когда мы очень подружимся.
- Да мы и теперь...
- Не-ет, у нас, я думаю, все впереди. В будущем. Возможно ближайшем.
- Да мы и теперь, - пьяно повторил Плонский.
Выпив, он осоловело уставился перед собой. Мысли ворочались тяжело, но было в этих мыслях что-то такое, что его, как зампрокурора, не могло не интересовать.
* * *
В этой колонии все было серое - серые бараки, серая земля между ними, серые заключенные, каждое утро молчаливой толпой уходившие на работу и вечером возвращавшиеся к своим нарам.
А за проволочным забором бушевала тайга - густо зеленели разлапистые тисы, золотистые сосны, яркой белизной стволов выделялись березы. Казалось, природа забыла об извечном распределении растительности по климатическим поясам и перемешала все - северные лиственницы и южные лианы, мягкие бархатные деревья и кряжистые кедры, тенелюбивые ели и солнцелюбивые дубы.
А по эту сторону забора не росла даже трава. Прежде она, конечно, росла и здесь, но привыкшие к буйству таежных кустов и трав заключенные не берегли ее, и трава исчезла, обнажив сухую, окаменевшую на солнце почву.
Здесь всегда стояла тишина. Днем заключенные были на работе, а вечером, намаявшиеся на лесоповале, они засыпали, едва добравшись до своих нар. Только дважды в сутки, утром и вечером, начинал звенеть серый динамик, висевший на сером столбе возле караулки, и зычным голосом выкрикивал команды и распоряжения, пугая ворон, соек и прочую таежную мелочь.
Был полдень. Под столбом на сером вытертом чурбаке сидели два человека - здоровенный парень свирепого вида, каких любят брать в охранники нынешние коммерсанты, и хилый мужичонка с лицом, заросшим до такой степени, что маленькие глаза его, зажатые между низко надвинутой шапкой и поднявшейся до щек бородой, сверкали, словно из амбразуры. Перед ними стояли носилки с мотками проволоки и веревок.
Солнце припекало, но они не снимали ни шапок, ни телогреек, парились, привыкшие к неписаному закону зоны: твое - твое до тех пор, пока на тебе. Сидели и молчали, ждали, когда придет конвоир и поведет их с носилками через тайгу, через болота и мари, к тому пятачку, где на новой лесосеке строились новые бараки, в которые этой осенью им предстояло переселяться.
Впрочем, это была не колония, а "огрызок колонии", как выражался начальник их лесозаготовительного подразделения лейтенант Дуб, получивший эту кличку за фамилию Дубов. Сама колония находилась далеко, а это место называлось вахтовым участком, одним из тех, что кочевали с делянки на делянку. Хотя и это название не соответствовало, здесь, скорее, было что-то среднее между вахтой и поселением бесконвойников, свезенных сюда на "полуволю" за хорошее поведение. Они рубили лес, на двух вечно ломавшихся лесовозах тащили хлысты за 30 километров к узкоколейке, откуда другие такие же полувольные зэки отправляли их в райцентр. Поэтому начальником вахтового "огрызка" был всего лишь лейтенант. Хотя комплекцией и амбициями он вполне соответствовал званию полковника.
- Два зэка заменяют одну лошадь, - глубокомысленно изрек парень, пнув носилки.
Мужичонка никак не отозвался на реплику.
- Не надорвешься, Мухомор? - спросил парень, все так же не поворачивая головы.
И снова мужик промолчал.
- Тебе чего, язык прищемили?
- Кто? - устало отозвался мужик.
- Дуб или кто другой. Ты к начальству-то часто бегаешь.
- Надо, вот и бегаю.
- Сексотничаешь?
- Дур-рак!
Парень привстал угрожающе. Но в этот момент сверху послышалось очень похожее:
- Ар-рак!
На сером столбе сидела серая ворона и каркала, словно передразнивала. Мужик взглянул на нее, насмешливо блеснул глазами из своей амбразуры. Парень рассмеялся, сел, спросил миролюбиво:
- Давно сидишь, Мухомор?
- Недавно.
- И я недавно. Сколько тебе?
- Все мои.
- Я не про срок, про жизнь спрашиваю. Бородища больно здорова.
- От комаров спасает.
- Комаров боишься? Я же вот бреюсь.
- Здесь-то? - сказал мужик и огляделся. - Здесь не комары, а комарики.
- А где комары?
- В тайге.
- Это что - не тайга?
- Настоящей тайги ты не видывал.
- Еще как видывал! - горячо возразил парень.
- Да? - Мужик брезгливо осмотрел парня с ног до головы. - Что ты вообще-то видел в своей жизни?
- Побольше твоего. На золоте сиживал всей задницей.
- За что и сел.
- Ты откуда знаешь?
- Так сам говоришь. Все, кто меряет золото задницей, кончают одним и тем же.
- А ты за что сидишь?
- Я человека убил.
Парень недоверчиво посмотрел на мужика и хотел что-то сказать, но тут на пороге караулки показался Дубов, встрепанный, без фуражки, посмотрел на них, почесал щеку и спросил непонятно:
- Сидите? Ну, сидите, сидите.
Он повернулся, закрыл за собой дверь. И тут же снова выглянул.
- Сизов! Поди сюда. - И, не дожидаясь, когда мужичонка подойдет, спросил его: - Дорогу на новый участок знаешь?
- Нет, не знаю.
- А, черт! - выругался Дубов. - А ты? - крикнул он парню.
- Два раза гоняли.
- Не гоняли, а водили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49