ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Какие?
– Средние, обычные. И они не интересуют меня, поскольку им некуда взлететь. Но те, кто грезит при свете солнца… с теми хлопотно, дружище.
– Разве ты не входишь в их число?
– Если бы я не признавал неугомонности своей натуры, кто-нибудь мне поверил бы?
– Только не я.
– Вот ты и ответил.
Дроу помолчал, глядя на горизонт, за который медленно садилось солнце. Энтрери смотрел туда же.
– Я знаю еще кое-что о дневных мечтателях, – проговорил, наконец, Джарлакс.
– Сгораю от желания узнать, – без всякого интереса отозвался убийца.
– Только тех, кто грезит днем, можно назвать живыми в подлинном смысле слова. – Он через плечо посмотрел на Энтрери и встретился с ним взглядом. – Поскольку лишь они видят в жизни какую-то цель и всеми способами стремятся взлететь над обычным существованием.
Энтрери слушал, не шелохнувшись.
– Ты тоже грезишь при свете дня, – уверенно закончил Джарлакс. – Но только в тех редких случаях, когда твоя приверженность – чему, кстати, я никак понять не могу – ослабевает и ты вырываешься из тисков железной дисциплины.
– Может, подчинение жесточайшей дисциплине – и есть моя мечта?
– Нет, – ни мгновения не задумываясь, ответил дроу. – Самоконтроль – это не порождение воображения, друг мой, это, наоборот, боязнь прихотей воображения.
– Так что же, способность грезить и наличие воображения для тебя одно и то же?
– Само собой! Грезы рождаются в глубине сердца и просачиваются наружу через заслоны здравого смысла. Без сердца…
– Остается лишь самоконтроль? – договорил за него товарищ.
– И только-то. О таком выборе можно лишь сожалеть.
– Не нужна мне твоя жалость, Джарлакс!
– Мечтатели, конечно же, стремятся овладеть всем, что видят.
– И я тоже.
– Нет, ты стараешься владеть собой, и больше ничем, а все потому, что боишься мечтать. Ты все время душишь голос сердца.
Энтрери глядел на него хмуро и сердито.
– Я не критикую, это всего лишь наблюдение, – сказал Джарлакс, поднимаясь и отряхивая штаны. – Или предположение. Ты настолько преуспел в самоконтроле, что мог бы достичь и чего-то более значительного, чем слава неумолимого убийцы.
– Почему ты думаешь, что мне нужно что-то еще?
– Я знаю, что тебе нужно больше, чем есть, как и любому человеку, – промолвил Джарлакс и стал спускаться по скале. – Ответ на вопрос, как жить, а не просто существовать, – в твоем сердце, Артемис Энтрери, если только ты удосужишься туда заглянуть.
Он помолчал, глядя на Энтрери, вперившего в него тяжелый взор, а потом бросил ему флейту, точную копию той, что лежала на коленях убийцы.
– Вот тебе настоящая, – сказал Джарлакс. – Это ее несколько веков назад сотворил Идалия, а Ильнезара подарила тебе.
Джарлакс знал, что Идалия вложил в инструмент способность открывать человеческие сердца, но ни словом не обмолвился об этом убийце, а всего лишь повернулся и пошел прочь.
Оставшись один, Энтрери некоторое время переводил взгляд с одной флейты на другую. То, что Джарлакс стащил такую ценную вещь и сделал точную копию, его не удивляло. Хотя нет, не точную, тут же мысленно поправил он себя. Звук у подделки был пустой, хотя внешне оба инструмента ничем не отличались. В чем же разница? Может, в том, что в подлинную мастер вложил частицу своей души?
Вертя флейту в руках и проводя пальцами по гладкому дереву, Энтрери чувствовал скрытую в этой хрупкой вещи силу. Он взял в другую руку поддельный инструмент, поднял оба и закрыл глаза, пытаясь на ощупь определить настоящий. Ему это не удалось.
Лишь когда он извлек первую ноту, сомнений не осталось: звучание подлинной флейты захватило его без остатка, увлекая в какой-то другой мир.
– Мудрый совет, – неожиданно услышал Джарлакс чей-то голос, когда зашагал по тропинке вниз.
Нисколько не удивившись, дроу в знак приветствия коснулся полей широченной шляпы и спросил Мариабронна:
– Ты что же, подслушивал чужой разговор?
– Каюсь, виноват, – пожал плечами следопыт. – Я проходил мимо, когда услыхал твой голос. Я думал идти себе дальше, но твои слова меня заинтересовали. Видишь ли, я когда-то уже слышал нечто подобное, но тогда я был молод и только готовился вступить в большой мир.
– А тот, кто тебе это сказал, случайно не предупредил, как опасно иногда подслушивать?
Мариабронн едва не рассмеялся, но сделал вид, что закашлялся.
– А ты занятный, темный эльф. Ты не похож ни на кого из тех, кого я знаю, внешне, по крайней мере. Интересно, ты один такой особенный или нет?
– Ты хочешь сказать, особенный среди низших рас, вроде людей.
На сей раз Мариабронн рассмеялся в голос.
– Я знаю о случае с Коленоломами, – сказал он.
– Понятия не имею, о чем ты.
– Ладно врать-то, – уверенно сказал следопыт. – Довольно умно было вызвать волка и оставить немного ушей, чтобы Хобарт вас не заподозрил, а себе забрать остальные, в надежде побыстрее прославиться.
– Пустые домыслы.
– Это не домыслы, Джарлакс, а вычисления. Не так уж трудно было все сопоставить.
– И поэтому ты следишь за каждым моим шагом, – полувопросительно сказал дроу.
– Не только я, – чуть поклонившись, согласился Мариабронн.
Лишь благодаря большому усилию воли паника, на мгновение овладевшая темным эльфом, не отразилась на его лице.
– Нам известно, что ты сделал, но не волнуйся, никто не собирается расправляться с тобой за это мелкое мошенничество. Учитывая, какой дурной славой пользуется твой народ, тебе просто необходимо было совершить нечто такое, что быстро завоевало бы тебе уважение, и ты это сделал. За желание стать в обществе равным среди равных, я не упрекну никого: ни человека, ни дроу.
– Но тебя пугает, что будет потом? – спросил Джарлакс с широкой улыбкой, за которой скрывалась сложнейшая гамма чувств, отчего улыбка казалась одновременно угрожающей и благодушной и совершенно не поддавалась истолкованию.
Следопыт равнодушно повел плечами, как будто это его совершенно не интересовало.
– У меня один-единственный критерий суждения – поступки. Знавал я хафлингов, которые не задумываясь могли перерезать горло ни в чем не повинному младенцу, и полуорков, которые пожертвовали бы собственной жизнью, чтобы этого самого младенца спасти. Твоя выходка с Коленоломами никому не причинила вреда, этот забавный отряд и так знаменит сверх меры, к тому же они сражаются не ради славы, а из любви к приключениям. Во всяком случае, Хобарт тебя простил. Когда сомнений не осталось, он даже поднял тост за твое хитроумие.
Глаза дроу зло вспыхнули – Джарлакс не привык к тому, чтобы события принимали оборот, которого он не предусмотрел. На мгновение ему даже вспомнилась покойница Мать Бэнр, самая коварная из всех темных эльфов, – ее ему никогда не удавалось обставить. Он быстро прокрутил в памяти все подробности разговора с хафлингом, пытаясь вычислить тот момент, когда Хобарту все стало понятно, и прикидывая, в чем же состояло его упущение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85