Вилли некоторое время не мог заговорить и только переминался с ноги на ногу, наконец он собрался с духом и заговорил:
- Я насчет мисс Улы, милорд.
- Разумеется, я буду очень признателен, - сказал маркиз, - если ты скажешь мне что-нибудь, способное помочь найти ее.
- Она была очень добра ко мне, милорд.
- Знаю. Расскажи мне все, это поможет моим поискам.
Маркиз говорил мягким тоном, надеясь, что смущение не помешает мальчику сообщить все, что он знает.
Вилли набрал в легкие побольше воздуха.
- Так вот, милорд, когда я сказал мисс Уле, что я сирота, она ответила, что тоже сирота и очень горюет по своим папе и маме, как и я по своим родителям.
Он судорожно вздохнул, словно выпалил все это на одном дыхании, а маркиз сказал:
- Не торопись, я внимательно слушаю тебя.
- Мисс Ула сказала, что хотя мы их не видим, родители всегда следят за нами и по-прежнему любят нас. А я говорю: «В это трудно поверить, ведь я совсем один».
А она мне сказала:
«Ночью, ложась спать, я представляю, что я у себя дома, где была так счастлива, окруженная любовью родителей, и мне становится спокойно, словно они рядом».
Вилли снова умолк. Видя, что маркиз слушает его, он продолжал:
- И тогда она сказала: «Я люблю свой дом, и настанет день, я вернусь туда. Хотя родителей там больше нет, сами стены пропитаны их любовью. И пусть домик маленький и скромный, для меня он прекраснее огромных роскошных особняков».
Голос Вилли дрогнул.
- Когда она говорила это, милорд, у нее в глазах блестели слезы, и я подумал, если ей будет плохо, если она станет вдруг несчастна, она отправится именно туда - к себе домой!
Пораженный маркиз; посмотрел на мальчишку и сказал:
- Ну конечно! Какой ты молодец, Вилли, что додумался до этого и не побоялся обратиться ко мне. Я сейчас же еду в Вустершир, где она когда-то жила с родителями, и если я найду ее, ты получишь награду.
- Мне не нужно никакой награды, милорд, - ответил Вилли. - Я только хочу знать, что мисс Ула жива и с ней все в порядке. С тех пор, как умерла моя мама, никто не был так добр ко мне.
Его голос задрожал; и словно не желая показать маркизу свои слезы, паренек, вытирая кулаком глаза, выбежал из комнаты.
Уле, медленно продвигавшейся к родным местам с цыганским табором, казалось, что дни тянутся бесконечно долго.
Она не могла сказать, какой путь преодолели кибитки, сколько ночей провела она у костра в тихом лесу или в поле.
Ула спала в кибитке вместе с Зоккой и ее маленькой сестренкой. Девочки занимали одну кровать, она - другую.
Как и во всех кибитках, передвижных цыганских жилищах, в этой было безукоризненно чисто. Такой же, хотя и поношенной, была одежда, одолженная Уле Зоккой.
Девушки были примерно одного роста, и одежда юной цыганки подошла Уле. Хотя Ула не догадывалась об этом, она выглядела очень привлекательной в пышной красной юбке и белой блузке с бархатным лифом на шнуровке спереди.
Так как волосы у Улы были светлые, она всегда покрывала голову цветастым платком, даже несмотря на то, что, когда табор переезжал через какую-нибудь деревню, она пряталась в глубине кибитки.
Правда, светлые глаза и белоснежную кожу спрятать было нельзя.
Однако Ула настолько боялась быть обнаруженной своим дядей, что была готова в любой момент, завидев всадника или экипаж, юркнуть в кибитку.
Кроме того, девушка опасалась, что дядя пустит по ее следу полицию.
И она приходила в ужас от мысли, что еще настойчивее будет вести поиски принц Хасин.
Но если мысли о принце пугали Улу днем, заставляя вздрагивать при звуках незнакомого голоса, по ночам она думала только о маркизе Равенторпе.
Когда тишину в кибитке нарушало лишь ровное дыхание спящих девочек, Ула лежала, не в силах заснуть, и перебирала в памяти немногочисленные воспоминания о нем. Она знала, что бы ни случилось с ней, она будет любить маркиза до конца дней своих.
Ула любила в нем все: его смех, его проницательность и ум, его широкие плечи и сильные руки. Даже понимая, что это всего лишь игра на публику, она любила его ленивый взгляд из-под густых ресниц и ироничную речь.
- Я люблю его… люблю его! - шептала Ула, уткнувшись лицом в подушку.
Она гадала, вспоминает ли о ней маркиз с тех пор, как она исчезла. Или же он всецело поглощен леди Джорджиной Кавендиш или какой-то другой светской красавицей, жаждущей завладеть его вниманием.
Иногда Уле снилось, маркиз крепко сжимает ее в объятиях, и тогда ей не были страшны ни дядя, ни принц Хасин.
Но тут она вспоминала угрозы дяди подать на маркиза в суд за совращение несовершеннолетней.
Даже если графу не удастся доказать вину маркиза, судебное разбирательство вызовет страшный скандал в обществе, и маркиз пожалеет о своем великодушном поступке.
Из всего этого следует, говорила себе Ула, что она должна бежать не только от своего дяди и принца Хасина, но и от маркиза Равенторпа, которого бесконечно любит, чтобы не навлекать на него беду. Если их увидят вместе, это повредит репутации маркиза.
После таких мыслей Ула заливалась горькими слезами, ибо если ей никогда больше не суждено увидеть маркиза, мир превращался в мрачное и пустынное место, навеки лишенное солнечного света.
Но утром Ула убеждала себя, что ей нужно быть решительной и думать о своем будущем.
Она гадала, найдется ли в ее родной деревушке, где она прожила всю жизнь, какая-нибудь добрая душа, которая приютит ее до тех пор, пока она не найдет работу и не получит средства к существованию.
Ула не сомневалась, что старик Грейвз и его жена, работавшие у ее отца и удалившиеся на покой перед самой его гибелью, помогут ей.
Это были замечательные душевные люди. Грейвз, даже выйдя на пенсию, продолжал ухаживать за садом.
Старую миссис Грейвз, однако, так мучил ревматизм, что она уже не могла тереть полы и подниматься по лестнице на второй этаж, чтобы заправлять кровати в спальнях.
- Они очень любили папу и маму, - убеждала себя Ула. - Уверена, они помогут мне, но мне придется как можно быстрее заработать немного денег, так как старики не смогут долго кормить меня на небольшую пенсию, да и стыдно обременять этих добрых людей.
Однако ее утешали мысли о том, что многие прихожане отца, подобно Грейвзам, любили ее родителей. Несомненно, они помогут ей спастись от брака с таким отвратительным человеком, как принц Хасин.
В то же время Ула понимала, что ей придется быть очень осторожной и сделать все, чтобы не навлечь на этих людей неприятности и не дать им пострадать за проявленную к ней доброту от рук ее дяди.
А пока девушка с благодарностью пользовалась гостеприимством цыган.
Чтобы как-то отплатить им за еду и кров, Ула помогала женщинам плести ивовые корзины, в которых те разносили в деревнях прищепки и прочие самодельные мелочи, продавая их крестьянкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35