Нечто белое длинное и тонкое пронеслось по рыночной площади, обогнуло церковь Михаила Архангела и собор Троицы, а затем ударило в стену Крома. Взрыв сбил Бэгнолла с ног, и тут же он увидел, как вторая белая стрела повторила курс своей предшественницы и тоже ударила в Кром. Второй взрыв швырнул на землю Эмбри.
— Летающие бомбы! — закричал ему в ухо пилот.
Бэгнолл слышал Эмбри как с очень большого расстояния. После двух взрывов его уши будто заткнуло ватой.
— Долгое время они не трогали Кром. Должно быть, они нашли предателя, который сообщил им, что штаб находился здесь.
Русский, обозленный необходимостью служить рядом с нацистами? Солдат вермахта, вынужденный помогать войскам Красной Армии, которую он ненавидел острее, чем любых ящеров? Бэгнолл не знал и догадывался, что никогда не узнает. В конце концов, это не имеет значения. Главное — это произошло, разрушение сделано.
Он поднялся на ноги и побежал назад к крепости, которая когда-то была сердцевиной, вокруг которой рос город Псков. Огромные серые камни устояли против стрел и мушкетов. Против взрывчатых веществ, доставленных с большой точностью, они были бесполезны, а может быть, даже хуже: когда они обрушивались, то губили тех, кого пощадил взрыв. Во время блицкрига — как давно это было! — кирпичные здания в Лондоне стали смертельными ловушками.
Над развалинами начал подниматься дым. Стены Крома были каменными, но внутри находилось очень много дерева… и в каждой лампе горел огонь, который теперь распространяется по горючему материалу.
Крики и стоны раненых достигли слуха ошеломленного Бэгнолла. Он увидел руку, зажатую между двумя каменными блоками. Чертыхаясь, они с Эмбри откатили один блок в сторону. Низ камня был в крови. Немецкий солдат, раздавленный этими глыбами, уже не нуждался в помощи.
Мужчины и женщины, русские и немцы, бежали спасать своих товарищей. Некоторые, более предусмотрительные, чем остальные, тащили бревна, чтобы поднимать тяжелые камни. Бэгнолл присоединился к одной такой команде. С грохотом вывернули камень. У парня, стонавшего внизу, была раздроблена нога, но он еще мог выжить. Они нашли Александра Германа. Левая рука была раздавлена, но в остальном он почти не пострадал. Красное месиво под соседней глыбой размером с автомобиль — все, что осталось от Курта Шилла и Николая Васильева.
Между камнями начало пробиваться пламя. Слабое потрескивание, которое сопровождало огонь, могло бы звучать весело, но оно вызывало ужас. Солдаты, попавшие в каменные ловушки, кричали: пламя достигало их, прежде чем к ним могли подобраться спасатели. Дым становился все гуще, он душил Бэгнолла, заставляя течь слезы, и жег легкие так, словно они сами горели. Джордж словно работал внутри дровяной печи. Все чаще он чувствовал запах горящего мяса. Слабея — потому что он знал, что это было за мясо, — он все же старался спасти как можно больше людей, сколько будет в его силах.
Мало, мало. Ручные насосы гнали воду в огонь из реки, но не справлялись. Пламя заставляло спасателей отступать от пострадавших, спасая собственную жизнь.
Бэгнолл в безнадежном отчаянии посмотрел на Кена Эмбри. Лицо пилота было измученным и черным от сажи, на которой стекавшие капли пота прочертили несколько чистых полосок. У него был ожог на щеке и порез под глазом с другой стороны. Бэгнолл был уверен, что сам выглядит не лучше.
— Какого черта мы теперь будем здесь делать? — спросил он. Его рот был полон дыма, словно он разом выкурил три пачки сигарет. Когда он сплюнул, слюна оказалась темно-коричневой — почти черной. — Германский комендант мертв, один из русских командиров тоже, второй ранен…
Эмбри вытер лоб тыльной стороной ладони. Поскольку она была такой же грязной, как и лоб, цвет не изменился ни там, ни тут.
— Будь я проклят, если знаю, — устало ответил пилот. — Собрать все по кускам и продолжить, сколько сможем, я полагаю. А что еще?
— Здесь — ничего, — сказал Бэгнолл. — Но вот оказаться в Англии в весеннее время…
Мечта улетучилась, размозженная, словно рука Александра Германа. Остались только руины Пскова. Ответ Эмбри был лучшим из возможных. Несмотря на то, что оставался гнусным.
* * * Возвещавшие налет сирены вопили, как грешники в аду. о котором с таким удовольствием рассказывали польские католические священники. Мойше Русецкий не верил в вечное наказание. Теперь, пережив воздушные налеты в Варшаве, Лондоне и Палестине, он начал подозревать, что ад в конечном счете может оказаться чем-то реальным.
Дверь его камеры открылась. В проеме стоял угрюмый охранник. В обеих руках он держал по автомату «стэн». Даже для него это было, пожалуй, многовато. Затем, к удивлению Русецкого, охранник протянул один автомат ему.
— Вот, возьмите, — нетерпеливо сказал он. — Вас освобождают.
Он вытащил из-за пояса пару магазинов и также отдал Русецкому. Судя по их весу, они были полностью снаряжены.
— Обращайтесь с ними бережно, как с женщиной, — посоветовал охранник.
— Они легко сгибаются, особенно в верхней части, и потом не получается правильной подачи.
— Что значит «освобождают»? — потребовал ответа Мойше почти с возмущением.
События опережали его. Даже с оружием в руках он не чувствовал безопасности. Они что, выпустят его из этой камеры, позволят дойти до угла и затем прошьют пулями? Подобные трюки устраивали нацисты.
Охранник раздраженно выдохнул.
— Не будьте глупцом, Русецкий. Ящеры вторглись в Палестину, не прерывая переговоров с нами. Похоже, они собираются победить здесь, поэтому мы делаем все, чтобы продемонстрировать им свою лояльность, — создаем англичанам неприятности, которые придутся по вкусу этим тварям. Но мы не хотим, чтобы вы оказались между нами и ящерами. Когда они потребуют выдать вас после окончания боев, мы не хотим оказаться в ситуации, когда вынуждены будем сказать либо «да», либо «нет». Вы — не наш. Теперь дошло?
Каким-то безумным образом Мойше понял. Еврейское подполье могло удерживать его, не признаваясь ящерам, что они это делают, но теперь это стало слишком рискованно.
— А моя семья? — спросил он.
— Я бы уже отвел вас к ним, если бы вы не тянули резину, — сказал охранник.
Мойше негодующе запротестовал, охранник попросту повернулся к нему спиной, предоставив Мойше сделать выбор — последовать за ним или остаться здесь. Он пошел.
Он шел по коридорам, которых не видел прежде. До сих пор они всегда сами приводили к нему Ривку или Рейвена, а не наоборот. Повернув за угол, он почти наткнулся на Менахема Бегина.
— Ну, вы были правы, Русецкий, — сказал лидер подполья. — Ящерам нельзя доверять. Мы будем вести себя с ними как можно лучше и тем самым сделаем их жизнь жалкой. Как вам это нравится?
— Могло быть и хуже, — ответил Мойше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191
— Летающие бомбы! — закричал ему в ухо пилот.
Бэгнолл слышал Эмбри как с очень большого расстояния. После двух взрывов его уши будто заткнуло ватой.
— Долгое время они не трогали Кром. Должно быть, они нашли предателя, который сообщил им, что штаб находился здесь.
Русский, обозленный необходимостью служить рядом с нацистами? Солдат вермахта, вынужденный помогать войскам Красной Армии, которую он ненавидел острее, чем любых ящеров? Бэгнолл не знал и догадывался, что никогда не узнает. В конце концов, это не имеет значения. Главное — это произошло, разрушение сделано.
Он поднялся на ноги и побежал назад к крепости, которая когда-то была сердцевиной, вокруг которой рос город Псков. Огромные серые камни устояли против стрел и мушкетов. Против взрывчатых веществ, доставленных с большой точностью, они были бесполезны, а может быть, даже хуже: когда они обрушивались, то губили тех, кого пощадил взрыв. Во время блицкрига — как давно это было! — кирпичные здания в Лондоне стали смертельными ловушками.
Над развалинами начал подниматься дым. Стены Крома были каменными, но внутри находилось очень много дерева… и в каждой лампе горел огонь, который теперь распространяется по горючему материалу.
Крики и стоны раненых достигли слуха ошеломленного Бэгнолла. Он увидел руку, зажатую между двумя каменными блоками. Чертыхаясь, они с Эмбри откатили один блок в сторону. Низ камня был в крови. Немецкий солдат, раздавленный этими глыбами, уже не нуждался в помощи.
Мужчины и женщины, русские и немцы, бежали спасать своих товарищей. Некоторые, более предусмотрительные, чем остальные, тащили бревна, чтобы поднимать тяжелые камни. Бэгнолл присоединился к одной такой команде. С грохотом вывернули камень. У парня, стонавшего внизу, была раздроблена нога, но он еще мог выжить. Они нашли Александра Германа. Левая рука была раздавлена, но в остальном он почти не пострадал. Красное месиво под соседней глыбой размером с автомобиль — все, что осталось от Курта Шилла и Николая Васильева.
Между камнями начало пробиваться пламя. Слабое потрескивание, которое сопровождало огонь, могло бы звучать весело, но оно вызывало ужас. Солдаты, попавшие в каменные ловушки, кричали: пламя достигало их, прежде чем к ним могли подобраться спасатели. Дым становился все гуще, он душил Бэгнолла, заставляя течь слезы, и жег легкие так, словно они сами горели. Джордж словно работал внутри дровяной печи. Все чаще он чувствовал запах горящего мяса. Слабея — потому что он знал, что это было за мясо, — он все же старался спасти как можно больше людей, сколько будет в его силах.
Мало, мало. Ручные насосы гнали воду в огонь из реки, но не справлялись. Пламя заставляло спасателей отступать от пострадавших, спасая собственную жизнь.
Бэгнолл в безнадежном отчаянии посмотрел на Кена Эмбри. Лицо пилота было измученным и черным от сажи, на которой стекавшие капли пота прочертили несколько чистых полосок. У него был ожог на щеке и порез под глазом с другой стороны. Бэгнолл был уверен, что сам выглядит не лучше.
— Какого черта мы теперь будем здесь делать? — спросил он. Его рот был полон дыма, словно он разом выкурил три пачки сигарет. Когда он сплюнул, слюна оказалась темно-коричневой — почти черной. — Германский комендант мертв, один из русских командиров тоже, второй ранен…
Эмбри вытер лоб тыльной стороной ладони. Поскольку она была такой же грязной, как и лоб, цвет не изменился ни там, ни тут.
— Будь я проклят, если знаю, — устало ответил пилот. — Собрать все по кускам и продолжить, сколько сможем, я полагаю. А что еще?
— Здесь — ничего, — сказал Бэгнолл. — Но вот оказаться в Англии в весеннее время…
Мечта улетучилась, размозженная, словно рука Александра Германа. Остались только руины Пскова. Ответ Эмбри был лучшим из возможных. Несмотря на то, что оставался гнусным.
* * * Возвещавшие налет сирены вопили, как грешники в аду. о котором с таким удовольствием рассказывали польские католические священники. Мойше Русецкий не верил в вечное наказание. Теперь, пережив воздушные налеты в Варшаве, Лондоне и Палестине, он начал подозревать, что ад в конечном счете может оказаться чем-то реальным.
Дверь его камеры открылась. В проеме стоял угрюмый охранник. В обеих руках он держал по автомату «стэн». Даже для него это было, пожалуй, многовато. Затем, к удивлению Русецкого, охранник протянул один автомат ему.
— Вот, возьмите, — нетерпеливо сказал он. — Вас освобождают.
Он вытащил из-за пояса пару магазинов и также отдал Русецкому. Судя по их весу, они были полностью снаряжены.
— Обращайтесь с ними бережно, как с женщиной, — посоветовал охранник.
— Они легко сгибаются, особенно в верхней части, и потом не получается правильной подачи.
— Что значит «освобождают»? — потребовал ответа Мойше почти с возмущением.
События опережали его. Даже с оружием в руках он не чувствовал безопасности. Они что, выпустят его из этой камеры, позволят дойти до угла и затем прошьют пулями? Подобные трюки устраивали нацисты.
Охранник раздраженно выдохнул.
— Не будьте глупцом, Русецкий. Ящеры вторглись в Палестину, не прерывая переговоров с нами. Похоже, они собираются победить здесь, поэтому мы делаем все, чтобы продемонстрировать им свою лояльность, — создаем англичанам неприятности, которые придутся по вкусу этим тварям. Но мы не хотим, чтобы вы оказались между нами и ящерами. Когда они потребуют выдать вас после окончания боев, мы не хотим оказаться в ситуации, когда вынуждены будем сказать либо «да», либо «нет». Вы — не наш. Теперь дошло?
Каким-то безумным образом Мойше понял. Еврейское подполье могло удерживать его, не признаваясь ящерам, что они это делают, но теперь это стало слишком рискованно.
— А моя семья? — спросил он.
— Я бы уже отвел вас к ним, если бы вы не тянули резину, — сказал охранник.
Мойше негодующе запротестовал, охранник попросту повернулся к нему спиной, предоставив Мойше сделать выбор — последовать за ним или остаться здесь. Он пошел.
Он шел по коридорам, которых не видел прежде. До сих пор они всегда сами приводили к нему Ривку или Рейвена, а не наоборот. Повернув за угол, он почти наткнулся на Менахема Бегина.
— Ну, вы были правы, Русецкий, — сказал лидер подполья. — Ящерам нельзя доверять. Мы будем вести себя с ними как можно лучше и тем самым сделаем их жизнь жалкой. Как вам это нравится?
— Могло быть и хуже, — ответил Мойше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191