он еще не видел удивительных часов.
— При первом ударе двенадцати, мистер Мидуинтер, — сказал майор с жаром, — не спускайте глаз с фигуры Времени: она укажет своей косой на стеклянный пьедестал, потом вы увидите, как за стеклом появится карта, на которой будет напечатано число и день. При последнем ударе двенадцати коса Времени примет свое прежнее положение, и часы заиграют любимый марш моего прежнего полка, а потом настанет последнее представление: будочки, которые вы видите с каждой стороны, откроются в одно время, в одной вы увидите часового, а из другой капрал с двумя рядовыми пройдет через платформу сменить часового, а потом исчезнет, оставив нового часового на его посту. Я должен попросить у вас извинения за последнюю часть представления. Механизм несколько сложен, и в нем есть недостатки, которых, к стыду моему, я не мог еще до сих пор устранить. Иногда фигуры идут не правильно, а иногда и правильно. Надеюсь, что они постараются, так как вы их видите в первый раз.
Когда майор, стоя возле своих часов, сказал последние слова, три слушателя, собравшись на противоположной стороне комнаты, увидели, как часовая и минутная стрелки указали на двенадцать. Первый удар раздался, и Время, повинуясь сигналу, привело в движение свою косу: число и день присутствующие увидели сквозь стекло. Мидуинтер встретил их появление шумным выражением удивления, которое мисс Мильрой приняла за грубую насмешку над занятием ее отца. Аллэн, видя, что она обиделась, старался умерить Мидуинтера, дотронувшись до локтя своего друга. Между тем представление в часах продолжалось. При последнем ударе двенадцати Время опять приподняло свою косу, куранты заиграли марш старого полка майора, а смена часовых началась колебанием будочек и внезапным исчезновением майора позади часов.
Будочка с правой стороны платформы отворилась так аккуратно, как только можно было желать. Дверь с другой стороны, однако, оставалась упорно закрытой. Не ведая об этой остановке, капрал с двумя рядовыми появились на своем месте и со строгой дисциплиной перешли через платформу. Все трое, дрожа всеми членами, наткнулись на запертую дверь и не произвели далее ни малейшего давления на неподвижного часового, скрывавшегося внутри. В механизме слышалось бряцание ключей и инструментов майора. Капрал и двое рядовых вдруг вернулись назад через платформу, хлопнув дверью. Именно в эту самую минуту другая дверь отворилась в первый раз, и непослушный часовой появился на своем посту, ожидая, чтобы его сменили. Он должен был ждать. В другой будке ничего не происходило, слышался только стук в дверь, как будто капрал и его рядовые с нетерпением просились, чтобы их выпустили. Опять в механизме послышалось бряцание инструментов майора, Капрал и его рядовые были выпущены на свободу и бешено промчались по платформе. Но как они ни торопились, до сих пор медленный часовой на другой стороне вдруг назло им оказался еще проворнее. Он исчез, как молния, в своей будке, затворив за собой дверь, капрал и рядовые во второй раз наткнулись на нее, и майор, обойдя вокруг часов, невинно спросил своих зрителей, не угодно ли им сказать ему, все ли происходило без ошибки?
Нелепость представления, увеличенная вполне серьезным вопросом майора Мильроя, была так непреодолимо смешна, что гости громко расхохотались, и даже мисс Мильрой при всем своем уважении к обидчивой гордости отца, когда дело шло о его часах, не могла удержаться, чтоб не разделить веселость, возбужденную катастрофой с марионетками. Но есть границы даже для свободы смеха, и эти границы так давно уже нарушались одним членом маленького мужского общества, что другие двое немедленно смолкли. Лихорадка ложной веселости Мидуинтера перешла в чистый бред, когда кончилось представление. Приступы его смеха следовали один за другим с такой силой, что мисс Мильрой с испугом отскочила от него, и даже терпеливый майор бросил на него взгляд, ясно говоривший: «Уйдите отсюда!» Аллэн в первый раз в жизни с благоразумным побуждением схватил Мидуинтера за руку и насильно вытащил его в сад, а потом в парк.
— Боже мой! Что сделалось с вами? — воскликнул он, отступив при виде измученного лица Мидуинтера, на которое пристально взглянул в первый раз.
С минуту Мидуинтер не мог отвечать. Истеричный приступ перешел из одной крайности в другую. Он прислонился к дереву, зарыдал, с трудом перевел дух и протянул руку с безмолвной мольбой к Аллэну дать ему время.
— Лучше бы вы не ухаживали за мной, когда у меня была горячка, — сказал он слабым голосом, как только был в состоянии заговорить. — Я безумен и несчастен, Аллэн. Я еще не совсем выздоровел. Подите и попросите их простить меня, мне стыдно идти просить прощения самому. Я не могу сказать, как это случилось, я могу только просить прощения у вас и у них.
Он быстро отвернулся, чтобы скрыть свое лицо.
— Не оставайтесь здесь, — продолжал он. — Не смотрите на меня, я скоро оправлюсь.
Аллэн все еще колебался и непременно хотел проводить Мидуинтера до дома.
— Вы разобьете мое сердце своей добротой, — запальчиво вскричал Мидуинтер. — Ради Бога, оставьте меня одного!
Аллэн воротился в коттедж и просил снисхождения к Мидуинтеру с серьзностью и простотой, которые тотчас возвысили его в уважении майора, но вовсе не произвели такого благоприятного впечатления на мисс Мильрой. Как мало ни подозревала этого она сама, но она уже настолько любила Аллэна, что ревновала его к другу.
«Как это нелепо! — думала она с сердцем. — Как будто папа или я придаем какую-нибудь важность такому человеку!»
— Вы перемените ваше мнение, майор Мильрой? — сказал Аллэн при расставании.
— С величайшим удовольствием, — отвечал майор, дружески пожимая ему руку.
— И вы также, мисс Мильрой? — прибавил Аллэн.
Мисс Мильрой сделала безжалостно бесцеремонный поклон.
— Мое мнение, мистер Армадэль, не имеет ни малейшей важности, — отвечала она.
Аллэн вышел из коттеджа, недоумевая насчет внезапной холодности к нему мисс Мильрой. Его великая идея примириться со всеми соседями, сделавшись женатым человеком, получила некоторое изменение, когда он запер за собой садовую калитку. Добродетель, называемая благоразумием, и сквайр торп-эмброзский вдруг познакомились в этом случае в первый раз, и Аллэн по обыкновению устремился очертя голову к нравственному улучшению, решившись ничего не делать второпях.
Но добродетель не всегда получает свою награду, и путь, ведущий к ней, замечательно дурно освещен для такого достойного уважения пути. Аллэн вдруг заразился унынием своего друга. Идя домой, он тоже начал сомневаться — совсем другим образом и совсем по другим причинам, — такую ли прекрасную будущность обещает жизнь в Торп-Эмброзе, какую она обещала сначала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
— При первом ударе двенадцати, мистер Мидуинтер, — сказал майор с жаром, — не спускайте глаз с фигуры Времени: она укажет своей косой на стеклянный пьедестал, потом вы увидите, как за стеклом появится карта, на которой будет напечатано число и день. При последнем ударе двенадцати коса Времени примет свое прежнее положение, и часы заиграют любимый марш моего прежнего полка, а потом настанет последнее представление: будочки, которые вы видите с каждой стороны, откроются в одно время, в одной вы увидите часового, а из другой капрал с двумя рядовыми пройдет через платформу сменить часового, а потом исчезнет, оставив нового часового на его посту. Я должен попросить у вас извинения за последнюю часть представления. Механизм несколько сложен, и в нем есть недостатки, которых, к стыду моему, я не мог еще до сих пор устранить. Иногда фигуры идут не правильно, а иногда и правильно. Надеюсь, что они постараются, так как вы их видите в первый раз.
Когда майор, стоя возле своих часов, сказал последние слова, три слушателя, собравшись на противоположной стороне комнаты, увидели, как часовая и минутная стрелки указали на двенадцать. Первый удар раздался, и Время, повинуясь сигналу, привело в движение свою косу: число и день присутствующие увидели сквозь стекло. Мидуинтер встретил их появление шумным выражением удивления, которое мисс Мильрой приняла за грубую насмешку над занятием ее отца. Аллэн, видя, что она обиделась, старался умерить Мидуинтера, дотронувшись до локтя своего друга. Между тем представление в часах продолжалось. При последнем ударе двенадцати Время опять приподняло свою косу, куранты заиграли марш старого полка майора, а смена часовых началась колебанием будочек и внезапным исчезновением майора позади часов.
Будочка с правой стороны платформы отворилась так аккуратно, как только можно было желать. Дверь с другой стороны, однако, оставалась упорно закрытой. Не ведая об этой остановке, капрал с двумя рядовыми появились на своем месте и со строгой дисциплиной перешли через платформу. Все трое, дрожа всеми членами, наткнулись на запертую дверь и не произвели далее ни малейшего давления на неподвижного часового, скрывавшегося внутри. В механизме слышалось бряцание ключей и инструментов майора. Капрал и двое рядовых вдруг вернулись назад через платформу, хлопнув дверью. Именно в эту самую минуту другая дверь отворилась в первый раз, и непослушный часовой появился на своем посту, ожидая, чтобы его сменили. Он должен был ждать. В другой будке ничего не происходило, слышался только стук в дверь, как будто капрал и его рядовые с нетерпением просились, чтобы их выпустили. Опять в механизме послышалось бряцание инструментов майора, Капрал и его рядовые были выпущены на свободу и бешено промчались по платформе. Но как они ни торопились, до сих пор медленный часовой на другой стороне вдруг назло им оказался еще проворнее. Он исчез, как молния, в своей будке, затворив за собой дверь, капрал и рядовые во второй раз наткнулись на нее, и майор, обойдя вокруг часов, невинно спросил своих зрителей, не угодно ли им сказать ему, все ли происходило без ошибки?
Нелепость представления, увеличенная вполне серьезным вопросом майора Мильроя, была так непреодолимо смешна, что гости громко расхохотались, и даже мисс Мильрой при всем своем уважении к обидчивой гордости отца, когда дело шло о его часах, не могла удержаться, чтоб не разделить веселость, возбужденную катастрофой с марионетками. Но есть границы даже для свободы смеха, и эти границы так давно уже нарушались одним членом маленького мужского общества, что другие двое немедленно смолкли. Лихорадка ложной веселости Мидуинтера перешла в чистый бред, когда кончилось представление. Приступы его смеха следовали один за другим с такой силой, что мисс Мильрой с испугом отскочила от него, и даже терпеливый майор бросил на него взгляд, ясно говоривший: «Уйдите отсюда!» Аллэн в первый раз в жизни с благоразумным побуждением схватил Мидуинтера за руку и насильно вытащил его в сад, а потом в парк.
— Боже мой! Что сделалось с вами? — воскликнул он, отступив при виде измученного лица Мидуинтера, на которое пристально взглянул в первый раз.
С минуту Мидуинтер не мог отвечать. Истеричный приступ перешел из одной крайности в другую. Он прислонился к дереву, зарыдал, с трудом перевел дух и протянул руку с безмолвной мольбой к Аллэну дать ему время.
— Лучше бы вы не ухаживали за мной, когда у меня была горячка, — сказал он слабым голосом, как только был в состоянии заговорить. — Я безумен и несчастен, Аллэн. Я еще не совсем выздоровел. Подите и попросите их простить меня, мне стыдно идти просить прощения самому. Я не могу сказать, как это случилось, я могу только просить прощения у вас и у них.
Он быстро отвернулся, чтобы скрыть свое лицо.
— Не оставайтесь здесь, — продолжал он. — Не смотрите на меня, я скоро оправлюсь.
Аллэн все еще колебался и непременно хотел проводить Мидуинтера до дома.
— Вы разобьете мое сердце своей добротой, — запальчиво вскричал Мидуинтер. — Ради Бога, оставьте меня одного!
Аллэн воротился в коттедж и просил снисхождения к Мидуинтеру с серьзностью и простотой, которые тотчас возвысили его в уважении майора, но вовсе не произвели такого благоприятного впечатления на мисс Мильрой. Как мало ни подозревала этого она сама, но она уже настолько любила Аллэна, что ревновала его к другу.
«Как это нелепо! — думала она с сердцем. — Как будто папа или я придаем какую-нибудь важность такому человеку!»
— Вы перемените ваше мнение, майор Мильрой? — сказал Аллэн при расставании.
— С величайшим удовольствием, — отвечал майор, дружески пожимая ему руку.
— И вы также, мисс Мильрой? — прибавил Аллэн.
Мисс Мильрой сделала безжалостно бесцеремонный поклон.
— Мое мнение, мистер Армадэль, не имеет ни малейшей важности, — отвечала она.
Аллэн вышел из коттеджа, недоумевая насчет внезапной холодности к нему мисс Мильрой. Его великая идея примириться со всеми соседями, сделавшись женатым человеком, получила некоторое изменение, когда он запер за собой садовую калитку. Добродетель, называемая благоразумием, и сквайр торп-эмброзский вдруг познакомились в этом случае в первый раз, и Аллэн по обыкновению устремился очертя голову к нравственному улучшению, решившись ничего не делать второпях.
Но добродетель не всегда получает свою награду, и путь, ведущий к ней, замечательно дурно освещен для такого достойного уважения пути. Аллэн вдруг заразился унынием своего друга. Идя домой, он тоже начал сомневаться — совсем другим образом и совсем по другим причинам, — такую ли прекрасную будущность обещает жизнь в Торп-Эмброзе, какую она обещала сначала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100