Воспитать детей? Да, обществу нужны хорошие люди.
Ему снова захотелось потрогать ручонки своих малышей, мягкие, теплые, пухленькие, с ямочками, с маленькими ноготками. Ручки, которые пахнут сластями и бананами. Пусть я полюблю, пусть снова женюсь, детей все равно не оставлю!
Жена – всего лишь мать его детей. Лао Ли закрыл глаза, пытаясь представить себе, как она улыбается, но не смог. Она умеет стряпать, умеет переносить лишения.
Из соседней комнаты донесся женский голос, раздались аплодисменты, потом запели мужчина и женщина. А его жена? Она только и может ходить за курами, свиньями да бранить детей. Еще может ругаться с соседями.
Придется самому воспитывать детей. Не то он окажется недостойным отцом.
Но нельзя же привезти детей одних, без матери. Лао Ли окончательно запутался. Нет, это не жизнь – жалкое существование. Где же справедливость? В чем истина? Разве не в известных изречениях: «Стихи гласят…» и «Мудрец сказал…»? За свои поступки он, как человек честный, должен быть в ответе перед новыми идеями, а его идеи, созвучные эпохе, в ответе только перед самим дьяволом.
Жизнь его изуродована, как ноги жены.
Идти дальше в своих рассуждениях Лао Ли не смел. Чжан Дагэ мудрый! Он, по крайней мере, знает что хочет.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Солнце еще не взошло, по небу блуждал серовато-холодный свет. Выпал иней. Посеребрил горбы и головы верблюдов, отрешенно и покорно шествовавших по земле. Из ноздрей этих огромных животных вырывались клубы пара. Пекин изменился до неузнаваемости, даже знакомая дорога казалась чужой. Лао Ли протяжно зевнул, даже слезы побежали из глаз. С какой-то особой радостью вдохнул холодный воздух.
Светало. Лампочки постепенно теряли яркость, светились лишь золотые волоски. Небо зарозовело. Солнце, казалось, не спешило радовать своим появлением, а когда взошло наконец, и свет его и тени, которые легли на землю, были бледными. Вдали прогрохотал первый трамвай.
Все чаще попадались прохожие. Они словно манили к себе солнечные лучи. Тени стали рельефнее.
Появилась женщина с корзинкой за спиной. Она, видимо, ходила менять старье на спички. Корзинка была пустой, но женщина шла, подавшись всем телом вперед, будто тащила тяжесть. Шлепая драными башмаками, возвращались с похорон ребятишки с древками от флагов, шли и переругивались. И это тоже были дети! «Взгляни на того маленького, – сказал себе Лао Ли, – ему не больше восьми. Грязный, изодранная одежда едва прикрывает тело. А как бранится!» Лао Ли стало жаль мальчика. Кого винить в его судьбе: семью, общество или тех и других? Но есть ли смысл искать виновных? Подумай о более близких тебе делах, о собственных детях. Лао Ли стало тревожно, словно он должен был перед кем-то оправдываться.
Вот и Среднее море . Солнце играло на зеленовато-серой воде, кое-где уже стянутой тонким льдом, из-под которого виднелись комли камыша, стебли лотоса, разорванные листья, похожие на куски ржавой жести.
Навстречу попались люди со свадебным паланкином, они торопились, видно, шли за невестой в деревню, поэтому и двинулись в путь так рано. Лао Ли задумчиво глядел на паланкин: таинственно, удивительно и в то же время забавно. Но в этом – жизнь. Иначе люди не стали бы нести с таким уважением эту игрушку, похожую на огромную клетку. Лао Ли был уверен: невеста, которую понесут в паланкине, наверно, будет очень горда – во всяком случае, ей ни перед кем не надо оправдываться.
Сам не зная зачем, Лао Ли пошел к Северо-западному рынку . Он не собирался туда идти, да и не было в том нужды. И все же пошел. Лао Ли прожил в Пекине несколько лет, но ему никогда не приходилось бывать в этих местах ранним утром. Свинина, баранина, говядина; куры, битые и живые; рыба живая, рыба уснувшая; всякие овощи. Кровь от мяса, шелуха от лука – все вмерзло в землю. А сколько теснилось рыбы в водоеме: угри, гольцы со сверкающими на голове льдинками. Гольцы так и сверлили покупателей взглядом, словно хотели их загипнотизировать. Пахло гнилью. Рядом с рыбным прилавком стоял торговец подвязками: «Подтяжки, резинки, хорошие резинки!» Цирюльники еще не пришли, но тенты уже были натянуты, и уборщики выметали короткие, жесткие волосы, оставшиеся со вчерашнего дня. Ощипанные и живые куры лежали рядом. Живые бились в корзинках и клохтали. Вот торговец вытащил одну, поторговался с покупателем и, не сговорившись о цене, бросил курицу обратно в корзинку. Раздался пронзительный крик – ей прищемило крышкой крыло. Огромная тощая собака утащила свиные потроха. Мясник пустился вдогонку. Собака выронила потроха. Мясник подобрал их и водворил на крюк. Откуда только не приезжали в это зловонное место! Здесь были гуандунцы, пекинцы, шанхайцы, старые и молодые, мужчины и женщины. Человеческая жизнь. Она жаждет крови, мяса и грязи. Главное – это брюхо, оно способно сожрать весь мир! В этом царстве желудка нет места идеалам. Здесь все поражает! Особенно женщины, нечесаные, неумытые, со следами грязи и вчерашней пудры. Трудно себе представить, что это они, нарядные и красивые, после обеда будут прогуливаться в торговых рядах «Восточное спокойствие».
Лао Ли впервые видел этот мир. Как любопытно! Он был изумлен, и в то же время ему казалось, что он недалек от истины. Это и есть жизнь – жрать что попало; люди живут ради брюха. Неравенство в еде – основное неравенство в жизни. Какая там поэзия! Все вздор! Ради желудка одни морят голодом других, даже воюют. Это – необходимость. Северо-западный рынок – это мир в миниатюре. Толпы мужчин и женщин… Они хорошо знают это место. Да, они живут исключительно ради желудка. Чжан Дагэ прав. Война во имя желудка – это и есть революция. А вот Лао Ли не прав. Он привык жить в гостинице, где ему всегда принесут чашку супа и кусок мяса. И ему кажется, что феодализм – это эпоха романтики, а борьба классов – поэзия. Он не понимает, что в Пекине нет более важного места, чем этот зловонный кусок земли. Есть только два пути: предаваться пустым мечтам или жить реальностью. Но и в реальной жизни может быть два пути: заботиться о собственном благе или жить ради блага всеобщего. Надо выбрать один из них и тогда не нужно будет оправдываться.
Чего только не продавали на рынке! И горячее соевое молоко, и миндальное молоко, и рисовую запеканку с финиками и горохом, и мучной кисель, и ячневую кашу. Все дымилось и выглядело очень аппетитно. Горошины, когда отрезали кусок запеканки, походили на рыбьи глаза и, казалось, ждали, что их вот-вот проглотят.
Лао Ли стоял среди всего этого изобилия, смотрел и пил соевое молоко…
2
Лао Ли решился наконец перевезти семью, но никак не мог выбрать время для поездки в деревню.
Каждое утро Чжан Дагэ сообщал что-нибудь новое: «Дом снят. Сходим посмотрим?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58