— Король больше интересуется перестановками чиновников, чем социальной реформой. Хлебное законодательство — настоящая мина, заложенная под британскую цивилизацию. Уже сейчас на улицах городов полно голодных. Разве можно надеяться на успех реформ в стране, правительство которой лишает крестьян крыши над головой и обрекает на нищету собственных граждан? Какие благородные мечты владели нашим обществом до войны с Францией! Где они все теперь? Нет, я потерял не разум, а надежду.
— Ты упрекаешь других в отказе от благородных, мечтаний, однако сам тоже поворачиваешься спиной к своей собственной затее.
— Я думал, что Нью-Ланарк уже способен развиваться самостоятельно. Иначе это пустая затея, если все разваливается без руководства сильной личности. Нет, у людей, живущих в Нью-Ланарке, есть все, чтобы самим добиваться своих целей. Я был для них отцом, а родители рано или поздно должны отпустить своих детей в самостоятельную жизнь.
— Пусть так. А что ты скажешь о борьбе за реформы в парламенте? Ведь ты являешься главным сторонником этих реформ. А как же люди, которые поверили и поддержали тебя? А как, черт побери, насчет моего времени, которое я потратил на эту борьбу. Неужели все это не стоит и ломаного гроша?
— Это не так, друг мой, поверь, — с искренней доброжелательностью улыбнулся Гарольд.
Граф начал проводить реформы на своих предприятиях задолго до того, как они появились в законопроекте. Именно такие люди и являются залогом успеха. Кроме того, титул графа Монкрифа и его состояние делали его необычайно важным и сильным союзником. У Гарольда тоже были деньги и грандиозные планы. Он готов рискнуть всем. Вопрос в том, захочет ли рисковать граф.
— Члены парламента не услышат моих обращений к их совести. Ты — другое дело. Твоя деятельность не пропадет даром. По крайней мере я надеюсь на это. Когда-нибудь и я вернусь, но прежде я должен попробовать. Пойми: я должен попытаться. Чего стоит цель, если ее не пытаться осуществить? Чего стоят мечты, если бояться претворять их в жизнь? Новая Гармония будет общиной, все члены которой станут как одно целое, где усилия каждого будут направлены на пользу всем, а всех — пользу каждого. Никто не будет думать только о себе. Главным для каждого станет процветание всей общины.
Это были те мысли Гарольда Барнена, которые граф разделял далеко не полностью. То, что Барнен является сторонником социализма, Фрэдди принимал и не видел в этом ничего страшного, но любые попытки навязать и ему подобный образ мышления отвергал категорически. Граф Монкриф понимал, что людям надо помогать, но твердо знал и то, что тысячи и тысячи людей в Англии живут более или менее нормально благодаря усилиям одного человека — его самого. Огромные толпы устремились сейчас в деревни, расположенные вокруг его фабрик, надеясь заработать на кусок хлеба. И он вкладывал все больше и больше денег в предприятия, которые накормят и их. Но цены росли, и голодных становилось все больше. При таких условиях люди покупают еду, а не одежду. В результате падал спрос на ткани, и хлопкопрядильные и ткацкие фабрики графа работали сейчас наполовину своей мощности. Но его промышленная империя в целом оставалась в безопасности, потому что входили в нее не только эти фабрики, но и множество других производств, многие из которых продолжали процветать. И это сделал он, а не мечтатели о всеобщем процветании.
Мечты Гарольда об обществе, где все будут жить одинаково и заботиться не только о своем благосостоянии, конечно, красивы, но нереальны. Люди всегда будут стремиться заработать как можно больше, чтобы их дети жили лучше и богаче, чем они сами. Это он видел на примере своих рабочих. Он мог бы сказать все это собеседнику и постараться опровергнуть его утопические расчеты. Но граф считал Гарольда своим учителем, и их связывала давняя дружба. Фрэдди решил не огорчать его еще и тем, что взгляды их начинают существенно расходиться.
— Поедем со мной, — несколько возбужденно предложил вдруг Гарольд. — Увидишь, как много мы можем сделать вместе.
— Сейчас не могу, — улыбнулся граф. — Однако если ваша община будет существовать и дальше, я буду в ней самым частым гостем.
— Как же мало веры в меня звучит в этих твоих словах, друг мой! — воскликнул пожилой джентльмен сердито, но в глазах его не было злости.
— Ну не разрывать же нам наши деловые связи из-за того, что я не слишком верю в твои идеи?
— Нет, если ты веришь в меня.
— В этом можешь не сомневаться. Ты один из немногих, кому я доверяю полностью, — улыбнулся Фрэдди и поднялся с кресла. Он навестил своего друга, узнав о том, что Гарольд собирается в дальнее путешествие. Фрэдди намеревался вскоре уехать из Лондона. Его тянуло домой, в Монкриф.
— И все-таки неужели мои намерения кажутся тебе несбыточными? Я полагал, что с ранней юности ты думал о переустройстве мира, верил в правду, добро и справедливость.
— Становясь взрослыми, юноши сталкиваются с реальным миром, Гарольд, — произнес Фрэдди, делая вид, что внимание его поглощено натягиванием перчаток.
— И теряют веру?
— Точнее сказать, слепое доверие.
— Со временем ты поймешь, что любить других не менее важно, чем быть любимым. Это заложено в каждом из нас. Чувства можно сравнить с брошенным в землю зерном. С приходом весны и тепла они набухнут и дадут всходы. В твоей жизни сейчас зима, друг мой. Но весна обязательно скоро наступит.
— Где это ты успел приобрести такие познания в садоводстве, Гарольд? — подразнил граф.
— О, разве я тебе не говорил? Среди нас есть несколько ученых. Мы уже отправили в Гармонию семена, закупленные в Китае. Теперь понимаешь, какую коммуну мы хотим создать?
Гарольд вновь принялся с воодушевлением рассуждать о своей американской колонии, но Фрэдди почти не слушал его. Мысли его были заняты действительно приближающейся весной.
Зима отступила так же быстро, как и пришла. Одним прекрасным днем лежащие на ветках снежные шапки стали осыпаться вниз, кружась белой пылью вокруг деревьев; сугробы набухли влагой и начали оседать. Воздух наполнился весенними ароматами. Каждое утро Кэтрин замечала все новые и новые признаки весны. Белый цвет на вершинах холмов потихоньку вытеснялся зеленым, кое-где появились первые храбрые цветы, земля пахла сладкой свежестью. Воробьи зачирикали веселее и принялись вить семейные гнезда. Лисы, зайцы, хорьки — словом, все зверушки, пережившие зиму в теплых норах, были охвачены заботами о будущем потомстве.
Все настойчивее заявляла о себе и новая жизнь, которую носила в себе Кэтрин. Платье уже не скрывало ее округлившегося живота. С приближением лета ей становилось все труднее передвигаться. Кэтрин теперь чаще сидела на стульях и ходила, как шутила Берта, с грацией утки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96