– Да. Ты убедил меня. Я возвращаюсь в Эдинбург. Совершенно очевидно, что ты считаешь наличие жены чем-то вроде препятствия. Я устала удерживать тебя от твоих мрачных мыслей и самобичевания, Маршалл. Когда меня не будет, ты сможешь заняться тем, что будешь свободно общаться со своими призраками и тешить себя мыслью, что во всем виноват ты.
Она сложила руки и посмотрела на него.
– У тебя, конечно, есть право запретить мне уехать, Маршалл. Ты можешь запретить конюху приготовить мне карету. А если я решу поехать верхом, я уверена, ты можешь обвинить меня в краже лошади и сообщить об этом мировому судье. А если я выражу желание отправиться в Эдинбург пешком, я не сомневаюсь, что ты прикажешь запереть меня в моей комнате.
– Ты прекрасно знаешь, что я ничего такого не сделаю, Давина.
– Нет? Ты заставил меня думать, что ты самый ужасный человек из всех живущих, что у тебя чудовищный характер. Почему ты не сделаешь ничего из того, о чем я сказала? Человек, убивший такое количество своих людей, не станет долго колебаться, чтобы наказать свою непослушную жену.
– Черт возьми, Давина!
– Я не боюсь драконов, Маршалл. Я не буду сидеть в углу, как маленькая девочка, и ждать, что меня спасут.
– Почему у меня такое чувство, Давина, что ты вообще ничего не боишься?
– Ошибаешься! – твердо заявила она. – Я опасаюсь очень многих вещей. Мне не нравится быть в темноте, хотя я иногда специально себе ее устраиваю. Я не люблю болеть. Просто ненавижу. Когда у меня болит голова, я от этого становлюсь грубой. Но по-настоящему я еще никогда не боялась до того времени, как оказалась здесь. Пока не стала женой.
– Это я заставил тебя бояться?
– Я боюсь не тебя, Маршалл, и не того, что беспокоит тебя. Меня страшит то, что я готова отдать тебе свое сердце и свою душу, а ты не считаешь это драгоценным подарком, а всего лишь помехой и обузой. Я боюсь, что ты выберешь свое отчаяние, свой несчастья и свое прошлое, а не будущее со мной.
Она еще никогда не видела, чтобы человеческое лицо становилось таким бесстрастным: он будто приложил усилие, чтобы скрыть от нее свои – все до единой – мысли. Его взгляд остановился на каком-то предмете у противоположной стены, словно для того, чтобы только не смотреть на нее.
– Я ухожу, Маршалл. Я думаю, что так будет лучше.
Он кивнул всего один раз, и этот простой жест болью отозвался у нее в сердце. Избегая смотреть на него, она направилась к двери. На пороге она оглянулась. Она не хотела, чтобы он увидел слезы в ее глазах, и потому смотрела в окно у него за спиной на слабую тень от Иглы Эйдана.
– Это деликатная тема, Маршалл, но о ней следовало сказать.
Он молчал. Она собралась с духом и проговорила:
– Я сообщу тебе, Маршалл, если окажусь беременна. Если это так, то рожать я, разумеется, приеду в Эмброуз. В противном случае остается нерешенной проблема наследника. Может быть, ты будешь навещать меня раз в месяц. Будем рассматривать твои визиты как случку жеребца и кобылы. Строго для того, чтобы произвести на свет жеребенка.
Он никак не отреагировал на ее вызов, и она помолчала, чувствуя, как ее начинает душить гнев.
– Неужели тебе нечего сказать? Твоя жена покидает тебя, а ты молчишь, будто так и надо. Вам нечего мне сказать, ваше сиятельство? У вас не находится ни одного слова, чтобы остановить меня? Вы не чувствуете себя ни оскорбленным, ни раздраженным, ни даже рассерженным? Вы не позволяете себе никаких чувств, ваше сиятельство?
– Ты не захочешь слышать, о чем я думаю, Давина. Так уж лучше я буду молчать.
– Ты сам себя запер в тюрьме, Маршалл. На сей раз это делают не китайцы.
Он посмотрел на нее в упор.
– Что ты хочешь, чтобы я сделал, Давина? С воем носился по улицам Эдинбурга, чтобы все указывали на меня как на сумасшедшего?
– Я не знаю, что на это ответить. – Это была правда. – На самом деле, Маршалл, я не знаю ответов на большинство твоих вопросов. Все, что я знаю, – это…
Она вдруг запнулась. Он был не в том настроении, чтобы признаваться в своих чувствах.
– Ты вообще еще не уезжал из Китая. Тюрьма расположена в другом месте, но ты по-прежнему в ней.
Он смотрел на нее не моргая. «Он, наверное, ненавидит меня», – подумала она. Так гонцам, приносящим плохие вести, когда-то отрубали голову.
Она наконец отступила, понимая, что между ней и дверью ничего нет. Ничего между ней и Эдинбургом.
Она ушла, прежде чем он мог увидеть, что она плачет.
Глава 22
– Нора, тебе незачем смотреть на меня таким осуждающим взглядом. Я прекрасно понимаю, что ты обо всем этом думаешь.
– Хорошо, ваше сиятельство, – робко ответила Нора, но Давина видела, что ее горничная раздражена.
– Я была бы тебе благодарна, если бы ты никому не рассказывала в Эдинбурге о том, что происходило в Эмброузе.
– Хорошо, ваше сиятельство.
– В конце концов, кроме меня, это никого не касается.
– Да, ваше сиятельство.
Теперь Давина бросила недовольный взгляд на Нору, но та лишь улыбнулась, что еще больше рассердило Давину.
Давина подавила вздох и стала смотреть в окно кареты. Было бы хорошо, если бы поездка уже была позади. С другой стороны, она не слишком спешила в Эдинбург, где ей придется объяснять тете, почему она вернулась в город через месяц после свадьбы. Правда, с благословения мужа. Нет, не с благословения, а с молчаливого одобрения. Может, это слово не очень подходило к данной ситуации, но ведь Маршалл не препятствовал ее отъезду. Она все ждала, что он появится на пороге ее комнаты, но он так и не пришел.
Как странно, что колеса кареты стучали в унисон с этими словами: так и не пришел… так и не пришел… так и не пришел… словно напоминая ей о бесчувственности Маршалла.
Она закрыла глаза, чтобы не дать пролиться слезам.
«Пожалуйста…»
Она адресовала свою мольбу высшей силе с большей симпатией, чем Маршалл проявил к ней за последние несколько недель.
«Боже, пожалуйста, не позволяй Норе проболтаться!..»
Одно дело быть центром скандала из-за собственной глупости, и совсем другое – если в скандале будет замешан Маршалл. И уж конечно, ей не хотелось, чтобы ее считали нежеланной женой. Теперь рефрен колес стал другим: никто тебя не хочет… никто тебя не хочет… никто тебя не хочет.
Если она срочно что-нибудь не сделает, она определенно впадет в депрессию. Она начнет себя жалеть, а это еще никогда ни к чему хорошему не приводило. Она станет жалким существом, подобным Мэри Бет Кейхилл, пожилой женщине, о которой ей рассказывала тетя. Эта женщина останавливала любого человека на улице и рассказывала о своем когда-то красивом и внимательном поклоннике. Этот человек, однако, оказался обманщиком, о чем Мэри Бет сообщала тому, кто не успевал от нее увернуться. Эта женщина была жалким созданием – с растрепанными волосами, в неряшливой одежде, с длинным шарфом, который волочился по земле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71