Страх.
— Страх чего?
— Пока не поняла.
— Слушай, малыш. На тебя навалилось множество всего, неожиданно и со страшной силой. Но тебе необходимо взять себя в руки. Ты должна выходить, встречаться с людьми, бывать на воздухе. Ходить по магазинам, если тебе это помогает, но не запираться здесь. Ты уже начала зеленеть.
— Очень модно.
— Хочешь сейчас пойти погулять?
Она не хотела, но понимала, что должна.
— Хорошо.
Они молча направились к парку, держась за руки. Она шла, опустив глаза. Они почти подошли к зоопарку, когда Кизия наконец заговорила:
— Алехандро, что мне делать?
— С чем?
Он понял, но хотел услышать от нее.
— С моей жизнью.
— Тебе нужно время, чтобы прийти в себя, а потом решишь. Слишком мало времени прошло. В каком-то смысле ты все еще в шоке.
— Именно так я себя и чувствую. Хожу в каком-то тумане. Забываю поесть, не помню, была ли почта, не знаю, какой сегодня день недели. Сажусь за работу и вдруг отключаюсь, а придя в себя часа через два, обнаруживаю, что даже не закончила начатое предложение. Это же ненормальность. Я чувствую себя как старушка, которая сидит в своем доме, как в норке, и нуждается в напоминаниях, чтобы надеть другой чулок или доесть суп.
— Ну ты еще не настолько плоха: смотри, как быстро расправилась с каштанами.
— Пока нет, но я иду к этому, Алехандро. Я не имею ни малейшего представления о том, что делать, и чувствую себя такой потерянной…
— Все, что тебе надо, — это заботиться о себе и ждать, пока придешь в себя.
— Да, а пока что я рассматриваю его вещи в шкафу, лежу в постели и прислушиваюсь, не открывает ли он дверь своим ключом. И обманываю себя, представляя, что он сейчас в Чикаго, а утром вернется. Это сводит меня с ума.
— Ничего удивительного. Слушай, малыш, он же не умер.
— Нет, но ушел. А я уже привыкла опираться на него. За все тридцать лет или десять лет взрослой жизни я никогда не опиралась на мужчину. А с Люком я позволила себе это. Он был единственной опорой, а сейчас я чувствую, что могу упасть.
— Прямо сейчас? — поддразнил он.
— Перестань!
— Хорошо, я буду серьезен. Ты должна понять, что он ушел, а ты осталась. Рано или поздно, но тебе придется налаживать свою жизнь.
Она снова кивнула, засунула руки глубже в карманы, и они пошли дальше. Приблизились к отелю «Плаза», к тому месту, где стояли коляски, запряженные лошадьми.
— Наверно, классный отель! — произнес Алехандро.
Чем-то это место напомнило ему «Фермой».
— Разве ты никогда не был внутри? Хотя бы из любопытства?
Она удивилась, когда он отрицательно покачал головой.
— Нет. Как-то не доводилось. Это не совсем мой район.
Она улыбнулась и взяла его под руку.
— Тогда пошли!
— Я без галстука. — Он занервничал.
— Ну, я тоже не при параде. Меня тут знают. Нас пустят.
— Еше бы!
Он улыбнулся, и они начали подниматься по ступенькам с таким видом, будто собирались купить это заведение.
Мимо жующих пирожные матрон они направились на звуки скрипки в ресторан «Палм Корт». Кизия уверенно вела его через умопомрачительные холлы. Слышалась японская, испанская, шведская речь, звучал французский. Музыка напомнила Алехандро старые фильмы с Гретой Гарбо. «Плаза» был еще более внушительным, чем «Фермой», и в нем было больше жизни.
Они остановились у входа. Кизия заглянула в огромный роскошный зал, отделанный деревом. Оттуда открывался прекрасный вид на парк. Длинный бар выглядел очень заманчиво.
— Луи!
Она сделала знак приближающемуся с улыбкой метрдотелю.
— Мадемуазель Сен-Мартин, comment ca va! Quel plaisir! (Как дела? Какой сюрприз! (франц.).).
— Хелло, Луи. Не могли бы вы пристроить нас куда-нибудь в укромное место? Мы не очень одеты.
— Нет проблем!
Он встретил их столь радушно, что у Алехандро не было и тени сомнения в том, что они могли, а может, и должны были прийти абсолютно голыми.
Они сели за маленький столик в углу, и Кизия набросилась на орешки.
— Ну, тебе нравится?
— Это нечто! — сказал он почти благоговейно. — Ты часто бываешь здесь?
— Раньше бывала часто. Насколько было возможно. Женщины здесь не всегда желанны.
— Бар для холостяков?
— Ты почти угадал. Она усмехнулась.
— Для голубых, дорогой, для голубых. Можно сказать, что это самый элегантный в Нью-Йорке бар для гомосексуалистов.
Он рассмеялся в ответ и посмотрел по сторонам. Она была права. Их можно было заметить то тут, то там, а когда Алехандро пригляделся повнимательнее, то понял, что их здесь довольно много. Они, безусловно, выглядели самыми элегантными в этом зале. Все остальные, напоминающие солидных бизнесменов, являли собой довольно скучную картину.
— Знаешь, Кизия, побывав здесь, я, кажется, понял, почему ты закрутила любовь с Люком. Я всегда удивлялся. Не потому, что Лукас не достоин, но мне казалось, ты найдешь какого-нибудь юриста с Уолл-стрита.
— Какое-то время так и было. Он оказался гомосексуалистом.
— Господи!
— Да. А что ты, собственно, имеешь в виду, говоря «здесь»?
— Только то, что мужчины твоего круга не очень меня впечатляют.
— Меня тоже. Это всегда было проблемой.
— А что теперь? Вернешься на круги своя?
— Не знаю, смогу ли, да и нужно ли это? Скорее всего буду ждать, когда выпустят Люка. Он промолчал, и они снова заказали виски.
— А как насчет Эдварда? Ты с ним помирилась?
Алехандро содрогнулся при воспоминании о его полубезумном голосе в телефонной трубке там, в «Фермоне», после суда.
— С этим покончено. Я не думаю, что он когда-нибудь простит мне скандал. Я думаю, что для него это было ударом, потому что в какой-то степени он меня воспитал. Наконец-то все утихло в газетах. Люди начали забывать. Я уже представляю собой старую новость. — Она пожала плечами и отпила виски. — Кроме того, мне вообще многое прощается. Когда ты достаточно богата, люди считают тебя эксцентричной и забавной, а если у тебя нет денег — извращенкой. Это отвратительно, но это так. Ты бы ахнул, если бы знал, из каких ситуаций приходилось выбираться моим друзьям. Что там скандальный роман с Люком!
— Тебя трогает отношение людей к Лукасу?
— Не сказала бы. Это касается только меня. За последние несколько месяцев многое изменилось. В основном я сама. И это хорошо. Эдвард, например, относился ко мне как к ребенку.
Алехандро хотел сказать, что он тоже, но промолчал. Она действительно вызывала такие чувства. В какой-то степени это объяснялось, вероятно, ее ростом и кажущейся хрупкостью.
Выпив по третьему виски на пустой желудок, они ушли, испытывая необыкновенную легкость.
— Ты знаешь, что смешно?
Она смеялась так сильно, что еле могла устоять на ногах. Холодный воздух отрезвил их немного.
— Что смешно?
— Не знаю. Все…
Она все смеялась, а он смахнул слезы, выступившие и от холода и от смеха.
— Слушай, не хочешь поехать в кабриолете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Страх чего?
— Пока не поняла.
— Слушай, малыш. На тебя навалилось множество всего, неожиданно и со страшной силой. Но тебе необходимо взять себя в руки. Ты должна выходить, встречаться с людьми, бывать на воздухе. Ходить по магазинам, если тебе это помогает, но не запираться здесь. Ты уже начала зеленеть.
— Очень модно.
— Хочешь сейчас пойти погулять?
Она не хотела, но понимала, что должна.
— Хорошо.
Они молча направились к парку, держась за руки. Она шла, опустив глаза. Они почти подошли к зоопарку, когда Кизия наконец заговорила:
— Алехандро, что мне делать?
— С чем?
Он понял, но хотел услышать от нее.
— С моей жизнью.
— Тебе нужно время, чтобы прийти в себя, а потом решишь. Слишком мало времени прошло. В каком-то смысле ты все еще в шоке.
— Именно так я себя и чувствую. Хожу в каком-то тумане. Забываю поесть, не помню, была ли почта, не знаю, какой сегодня день недели. Сажусь за работу и вдруг отключаюсь, а придя в себя часа через два, обнаруживаю, что даже не закончила начатое предложение. Это же ненормальность. Я чувствую себя как старушка, которая сидит в своем доме, как в норке, и нуждается в напоминаниях, чтобы надеть другой чулок или доесть суп.
— Ну ты еще не настолько плоха: смотри, как быстро расправилась с каштанами.
— Пока нет, но я иду к этому, Алехандро. Я не имею ни малейшего представления о том, что делать, и чувствую себя такой потерянной…
— Все, что тебе надо, — это заботиться о себе и ждать, пока придешь в себя.
— Да, а пока что я рассматриваю его вещи в шкафу, лежу в постели и прислушиваюсь, не открывает ли он дверь своим ключом. И обманываю себя, представляя, что он сейчас в Чикаго, а утром вернется. Это сводит меня с ума.
— Ничего удивительного. Слушай, малыш, он же не умер.
— Нет, но ушел. А я уже привыкла опираться на него. За все тридцать лет или десять лет взрослой жизни я никогда не опиралась на мужчину. А с Люком я позволила себе это. Он был единственной опорой, а сейчас я чувствую, что могу упасть.
— Прямо сейчас? — поддразнил он.
— Перестань!
— Хорошо, я буду серьезен. Ты должна понять, что он ушел, а ты осталась. Рано или поздно, но тебе придется налаживать свою жизнь.
Она снова кивнула, засунула руки глубже в карманы, и они пошли дальше. Приблизились к отелю «Плаза», к тому месту, где стояли коляски, запряженные лошадьми.
— Наверно, классный отель! — произнес Алехандро.
Чем-то это место напомнило ему «Фермой».
— Разве ты никогда не был внутри? Хотя бы из любопытства?
Она удивилась, когда он отрицательно покачал головой.
— Нет. Как-то не доводилось. Это не совсем мой район.
Она улыбнулась и взяла его под руку.
— Тогда пошли!
— Я без галстука. — Он занервничал.
— Ну, я тоже не при параде. Меня тут знают. Нас пустят.
— Еше бы!
Он улыбнулся, и они начали подниматься по ступенькам с таким видом, будто собирались купить это заведение.
Мимо жующих пирожные матрон они направились на звуки скрипки в ресторан «Палм Корт». Кизия уверенно вела его через умопомрачительные холлы. Слышалась японская, испанская, шведская речь, звучал французский. Музыка напомнила Алехандро старые фильмы с Гретой Гарбо. «Плаза» был еще более внушительным, чем «Фермой», и в нем было больше жизни.
Они остановились у входа. Кизия заглянула в огромный роскошный зал, отделанный деревом. Оттуда открывался прекрасный вид на парк. Длинный бар выглядел очень заманчиво.
— Луи!
Она сделала знак приближающемуся с улыбкой метрдотелю.
— Мадемуазель Сен-Мартин, comment ca va! Quel plaisir! (Как дела? Какой сюрприз! (франц.).).
— Хелло, Луи. Не могли бы вы пристроить нас куда-нибудь в укромное место? Мы не очень одеты.
— Нет проблем!
Он встретил их столь радушно, что у Алехандро не было и тени сомнения в том, что они могли, а может, и должны были прийти абсолютно голыми.
Они сели за маленький столик в углу, и Кизия набросилась на орешки.
— Ну, тебе нравится?
— Это нечто! — сказал он почти благоговейно. — Ты часто бываешь здесь?
— Раньше бывала часто. Насколько было возможно. Женщины здесь не всегда желанны.
— Бар для холостяков?
— Ты почти угадал. Она усмехнулась.
— Для голубых, дорогой, для голубых. Можно сказать, что это самый элегантный в Нью-Йорке бар для гомосексуалистов.
Он рассмеялся в ответ и посмотрел по сторонам. Она была права. Их можно было заметить то тут, то там, а когда Алехандро пригляделся повнимательнее, то понял, что их здесь довольно много. Они, безусловно, выглядели самыми элегантными в этом зале. Все остальные, напоминающие солидных бизнесменов, являли собой довольно скучную картину.
— Знаешь, Кизия, побывав здесь, я, кажется, понял, почему ты закрутила любовь с Люком. Я всегда удивлялся. Не потому, что Лукас не достоин, но мне казалось, ты найдешь какого-нибудь юриста с Уолл-стрита.
— Какое-то время так и было. Он оказался гомосексуалистом.
— Господи!
— Да. А что ты, собственно, имеешь в виду, говоря «здесь»?
— Только то, что мужчины твоего круга не очень меня впечатляют.
— Меня тоже. Это всегда было проблемой.
— А что теперь? Вернешься на круги своя?
— Не знаю, смогу ли, да и нужно ли это? Скорее всего буду ждать, когда выпустят Люка. Он промолчал, и они снова заказали виски.
— А как насчет Эдварда? Ты с ним помирилась?
Алехандро содрогнулся при воспоминании о его полубезумном голосе в телефонной трубке там, в «Фермоне», после суда.
— С этим покончено. Я не думаю, что он когда-нибудь простит мне скандал. Я думаю, что для него это было ударом, потому что в какой-то степени он меня воспитал. Наконец-то все утихло в газетах. Люди начали забывать. Я уже представляю собой старую новость. — Она пожала плечами и отпила виски. — Кроме того, мне вообще многое прощается. Когда ты достаточно богата, люди считают тебя эксцентричной и забавной, а если у тебя нет денег — извращенкой. Это отвратительно, но это так. Ты бы ахнул, если бы знал, из каких ситуаций приходилось выбираться моим друзьям. Что там скандальный роман с Люком!
— Тебя трогает отношение людей к Лукасу?
— Не сказала бы. Это касается только меня. За последние несколько месяцев многое изменилось. В основном я сама. И это хорошо. Эдвард, например, относился ко мне как к ребенку.
Алехандро хотел сказать, что он тоже, но промолчал. Она действительно вызывала такие чувства. В какой-то степени это объяснялось, вероятно, ее ростом и кажущейся хрупкостью.
Выпив по третьему виски на пустой желудок, они ушли, испытывая необыкновенную легкость.
— Ты знаешь, что смешно?
Она смеялась так сильно, что еле могла устоять на ногах. Холодный воздух отрезвил их немного.
— Что смешно?
— Не знаю. Все…
Она все смеялась, а он смахнул слезы, выступившие и от холода и от смеха.
— Слушай, не хочешь поехать в кабриолете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98