И уже лет пять никто не называл меня мальчиком.
Словом, я потерял дар речи и способность двигаться. Вместе с этим я потерял и способность мыслить.
– Вот адрес, – сказала она, аккуратно вкладывая в карман моей рубашки сложенный вчетверо листок. – Когда мой утром придет сюда, ты приходи ко мне.
Эту ночь я не спал, размышляя, как поступить. Мое либидо вступило в открытое противоборство с порядочностью.
Она его жена, говорила П. Ну и что? – спрашивало Л. Он тебе не друг, говорило Л, не брат, детей тебе с ним не крестить. Но он платит мне зарплату, говорила П. А ты занимайся этим в нерабочее время, отвечало Л. Я не могу делать это с чужой женой, говорила П. А почему? – спрашивало Л. Потому что это непорядочно. А что сейчас вообще порядочно? Ты не сделаешь карьеру, говорила П, устав бить на добродетель и пытаясь задействовать в своих целях корыстные интересы. Какую карьеру? – изумлялось Л. Я охранник, и через полгода мне в армию. Ты себе никогда этого не простишь. Прощу. И вообще, откуда ты тут взялся, такой правильный? Ну-ка, положи руку на интимные части своего тела и признайся, что ты этого тоже хочешь.
Хочу.
Ну и все, блин.
ИС, также известный как инстинкт самосохранения, в ту пору молчал. А зря. Подобная связь могла быть чревата сломанными ногами и проломленными головами, если не чем похуже.
Словом, утром, когда генеральный занял свое место в рабочем кабинете, я занял его место в его двуспальной кровати.
С первым разом мне повезло. Она была женщиной опытной, подсказывала мне, что и как делать, и не хихикала, если у меня что-то не получалось.
Через неделю страсть утихла. Со страстями всегда так, стоит тебе только заполучить объект желания, как все чувства, что горели в твоей груди, не давали спать по ночам и нормально питаться днем, уходят и никогда более не возвращаются. Ее муж так ничего и не узнал.
В армию я пошел, как и планировалось, через полгода. Без всякого сожаления.
Примерно в те же годы случилась у меня и искренняя симпатия. Ее звали Мариной, познакомились мы на дискотеке. Не красавица, хотя и симпатичная, с фигуркой, больше похожей на мальчишечью, она оказалась той самой девушкой, про которую юноши имеют обыкновение говорить «свой парень».
Мы дружили с ней с тех самых пор и до самого моего отбытия в мир другой. С ней можно было говорить о чем угодно, говорить часами, с ней было интересно просто гулять по парку, пиная ногами опавшие листья, играть в снежки, кататься на машине, делиться своими победами и поражениями. Пока я был в армии, мы писали друг другу письма. Мы не теряли друг друга из виду на протяжении всех этих лет. Я рассказывал ей о своих женщинах, она делилась со мной впечатлениями о своих мужчинах и спрашивала совета насчет парня, который ей нравился. Я познакомился с ним и, сделав кое-какие выводы, изложил их ей. Она вышла за него замуж.
Мы были с ней близки лишь однажды, перегрузив организмы излишним количеством спиртного, и ничего, кроме неловкости, утром не ощутили. Но это не помешало нашей дружбе, не смогло бросить на нее тень. Если мне суждено никогда не вернуться на Землю, – Марина единственная, по кому я буду скучать.
И кто будет скучать по мне.
В двадцать шесть лет я сошел с ума и пережил печальную позднюю любовь. Почему же позднюю, в двадцать шесть-то лет? – спросите вы.
Вместо объяснения я приведу вам стихи, которые тогда написал (видите, до чего сумасшествие доводит). Никогда до и никогда после я не писал стихов, да и эти были дурацкими, глупыми, с ломаным ритмом и нечеткой рифмой. Однако, будучи справедливым к себе до конца, я привожу здесь весь текст, с некоторыми комментариями, без которых стихи будут непонятны читателю ввиду своей узкой направленности на конкретного человека. На нее.
Так много песен спето о тебе, Наташа,
Но слуха нет, и я их петь не буду.
Я стар и немощен, в мозгах осталась каша.
Вдруг ты ко мне явилась, словно чудо.
Ты – солнца луч, мне посланный в подарок,
Ведь в темном царстве я бродил без срока,
Я без тебя сгораю, как огарок.
С тобой я – факел… Нет, с другого бока.
Тебя сравнили с черепашкою морскою,
Ведь к смыслу слов жестока рифма,
Я на певицу ту смотрю с тоскою,
Ты для меня желанна, словно нимфа.
Твоя девичья красота, и нежность губ,
И блеск волос, и поцелуя сладость
К судьбе раба меня влекут,
И что ж, мне это рабство в радость,
Пускай зима, и холодно, и «Волга»,
И хачики с канистрами навстречу,
Я грустен, коль тебя не вижу долго,
Я туп, я не владею даже речью.
Тебе восемнадцать, а мне двадцать шесть,
Ты любишь «Энигму», а я – рок-н-ролл.
Однако мне радостно, что все это есть.
Пока ты со мной, мне не нужен футбол.
Ты часто обидчива, часто жестока,
Я ж – старый моральный урод.
Во мне уж не осталось жизни сока.
Ночами плачу, часто вру… Ну вот.
И день прошел, закончен стих,
Сейчас пойду я в детский сад за братом,
Я буду громок, буду тих.
Но по тебе во мне тоскует каждый атом.
Я не поэт, эмоций певец,
И стих мой нескладен, и рифма не та,
И видно, что скоро наступит конец,
Тому, что назвал я просто: «Мечта».
Но стоит лишь тебя увидеть,
Такую юную, румяную с мороза,
То прозу жизни я готов возненавидеть.
Подать мне стих! К чертям такая проза!
Вот я вижу, как вы хихикаете. А зря. В ту пору это был крик души.
Сейчас я и сам хихикаю. А все равно, когда я пишу эти строки и препарирую поэзию собственного производства, становится печально.
Почему мы расстались? Тому было много причин.
Она любила меня, часто говорила мне об этом, но, даже если бы она молчала, я все равно видел бы это в каждом ее взгляде, в каждом жесте. Она любила меня и хотела за меня замуж.
Я жениться не хотел. Даже не то чтобы не хотел, я просто не был к этому готов. Или не чувствовал себя готовым.
Любил ли я ее? Скорее да, чем нет, говорю я сейчас, пытаясь быть честным с самим собой.
Это был странный роман. Я уже указывал, что у нас не было большого выбора мест для встреч, бизнес мой только начинал развиваться, и большую часть времени мы проводили на работе. Это был роман почти без секса. Это был роман взглядов, жестов и мимолетных, словно украденных, прикосновений. Это был роман долгих разговоров, разговоров ни о чем и обо всем. Это было странно. Но, когда это закончилось, я понял, что это было хорошо.
Я был старше ее, и ей со мной было интересно. Она была младше меня, и мне с ней было легко.
Она не была наивна, восемнадцатилетние девушки в наше время редко бывают наивными, но она была чиста. Конечно, она заводила меркантильные разговоры, говорила, что мечтает о выгодном замужестве, но это были слова. Она была романтиком, она жаждала роз, признаний в любви и благородного и чуткого принца на белом коне.
Я не был принцем. К тому моменту я был уже не один раз бит этой жизнью, а занятия бизнесом в нашей стране выдавят романтику из кого угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Словом, я потерял дар речи и способность двигаться. Вместе с этим я потерял и способность мыслить.
– Вот адрес, – сказала она, аккуратно вкладывая в карман моей рубашки сложенный вчетверо листок. – Когда мой утром придет сюда, ты приходи ко мне.
Эту ночь я не спал, размышляя, как поступить. Мое либидо вступило в открытое противоборство с порядочностью.
Она его жена, говорила П. Ну и что? – спрашивало Л. Он тебе не друг, говорило Л, не брат, детей тебе с ним не крестить. Но он платит мне зарплату, говорила П. А ты занимайся этим в нерабочее время, отвечало Л. Я не могу делать это с чужой женой, говорила П. А почему? – спрашивало Л. Потому что это непорядочно. А что сейчас вообще порядочно? Ты не сделаешь карьеру, говорила П, устав бить на добродетель и пытаясь задействовать в своих целях корыстные интересы. Какую карьеру? – изумлялось Л. Я охранник, и через полгода мне в армию. Ты себе никогда этого не простишь. Прощу. И вообще, откуда ты тут взялся, такой правильный? Ну-ка, положи руку на интимные части своего тела и признайся, что ты этого тоже хочешь.
Хочу.
Ну и все, блин.
ИС, также известный как инстинкт самосохранения, в ту пору молчал. А зря. Подобная связь могла быть чревата сломанными ногами и проломленными головами, если не чем похуже.
Словом, утром, когда генеральный занял свое место в рабочем кабинете, я занял его место в его двуспальной кровати.
С первым разом мне повезло. Она была женщиной опытной, подсказывала мне, что и как делать, и не хихикала, если у меня что-то не получалось.
Через неделю страсть утихла. Со страстями всегда так, стоит тебе только заполучить объект желания, как все чувства, что горели в твоей груди, не давали спать по ночам и нормально питаться днем, уходят и никогда более не возвращаются. Ее муж так ничего и не узнал.
В армию я пошел, как и планировалось, через полгода. Без всякого сожаления.
Примерно в те же годы случилась у меня и искренняя симпатия. Ее звали Мариной, познакомились мы на дискотеке. Не красавица, хотя и симпатичная, с фигуркой, больше похожей на мальчишечью, она оказалась той самой девушкой, про которую юноши имеют обыкновение говорить «свой парень».
Мы дружили с ней с тех самых пор и до самого моего отбытия в мир другой. С ней можно было говорить о чем угодно, говорить часами, с ней было интересно просто гулять по парку, пиная ногами опавшие листья, играть в снежки, кататься на машине, делиться своими победами и поражениями. Пока я был в армии, мы писали друг другу письма. Мы не теряли друг друга из виду на протяжении всех этих лет. Я рассказывал ей о своих женщинах, она делилась со мной впечатлениями о своих мужчинах и спрашивала совета насчет парня, который ей нравился. Я познакомился с ним и, сделав кое-какие выводы, изложил их ей. Она вышла за него замуж.
Мы были с ней близки лишь однажды, перегрузив организмы излишним количеством спиртного, и ничего, кроме неловкости, утром не ощутили. Но это не помешало нашей дружбе, не смогло бросить на нее тень. Если мне суждено никогда не вернуться на Землю, – Марина единственная, по кому я буду скучать.
И кто будет скучать по мне.
В двадцать шесть лет я сошел с ума и пережил печальную позднюю любовь. Почему же позднюю, в двадцать шесть-то лет? – спросите вы.
Вместо объяснения я приведу вам стихи, которые тогда написал (видите, до чего сумасшествие доводит). Никогда до и никогда после я не писал стихов, да и эти были дурацкими, глупыми, с ломаным ритмом и нечеткой рифмой. Однако, будучи справедливым к себе до конца, я привожу здесь весь текст, с некоторыми комментариями, без которых стихи будут непонятны читателю ввиду своей узкой направленности на конкретного человека. На нее.
Так много песен спето о тебе, Наташа,
Но слуха нет, и я их петь не буду.
Я стар и немощен, в мозгах осталась каша.
Вдруг ты ко мне явилась, словно чудо.
Ты – солнца луч, мне посланный в подарок,
Ведь в темном царстве я бродил без срока,
Я без тебя сгораю, как огарок.
С тобой я – факел… Нет, с другого бока.
Тебя сравнили с черепашкою морскою,
Ведь к смыслу слов жестока рифма,
Я на певицу ту смотрю с тоскою,
Ты для меня желанна, словно нимфа.
Твоя девичья красота, и нежность губ,
И блеск волос, и поцелуя сладость
К судьбе раба меня влекут,
И что ж, мне это рабство в радость,
Пускай зима, и холодно, и «Волга»,
И хачики с канистрами навстречу,
Я грустен, коль тебя не вижу долго,
Я туп, я не владею даже речью.
Тебе восемнадцать, а мне двадцать шесть,
Ты любишь «Энигму», а я – рок-н-ролл.
Однако мне радостно, что все это есть.
Пока ты со мной, мне не нужен футбол.
Ты часто обидчива, часто жестока,
Я ж – старый моральный урод.
Во мне уж не осталось жизни сока.
Ночами плачу, часто вру… Ну вот.
И день прошел, закончен стих,
Сейчас пойду я в детский сад за братом,
Я буду громок, буду тих.
Но по тебе во мне тоскует каждый атом.
Я не поэт, эмоций певец,
И стих мой нескладен, и рифма не та,
И видно, что скоро наступит конец,
Тому, что назвал я просто: «Мечта».
Но стоит лишь тебя увидеть,
Такую юную, румяную с мороза,
То прозу жизни я готов возненавидеть.
Подать мне стих! К чертям такая проза!
Вот я вижу, как вы хихикаете. А зря. В ту пору это был крик души.
Сейчас я и сам хихикаю. А все равно, когда я пишу эти строки и препарирую поэзию собственного производства, становится печально.
Почему мы расстались? Тому было много причин.
Она любила меня, часто говорила мне об этом, но, даже если бы она молчала, я все равно видел бы это в каждом ее взгляде, в каждом жесте. Она любила меня и хотела за меня замуж.
Я жениться не хотел. Даже не то чтобы не хотел, я просто не был к этому готов. Или не чувствовал себя готовым.
Любил ли я ее? Скорее да, чем нет, говорю я сейчас, пытаясь быть честным с самим собой.
Это был странный роман. Я уже указывал, что у нас не было большого выбора мест для встреч, бизнес мой только начинал развиваться, и большую часть времени мы проводили на работе. Это был роман почти без секса. Это был роман взглядов, жестов и мимолетных, словно украденных, прикосновений. Это был роман долгих разговоров, разговоров ни о чем и обо всем. Это было странно. Но, когда это закончилось, я понял, что это было хорошо.
Я был старше ее, и ей со мной было интересно. Она была младше меня, и мне с ней было легко.
Она не была наивна, восемнадцатилетние девушки в наше время редко бывают наивными, но она была чиста. Конечно, она заводила меркантильные разговоры, говорила, что мечтает о выгодном замужестве, но это были слова. Она была романтиком, она жаждала роз, признаний в любви и благородного и чуткого принца на белом коне.
Я не был принцем. К тому моменту я был уже не один раз бит этой жизнью, а занятия бизнесом в нашей стране выдавят романтику из кого угодно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136