– Недавно.
Она поднялась с кресла и пошла к мужу, чтобы поцеловать. Блондинка деликатно исчезла, закрыв за собой дверь.
Оливия остановилась на полдороге, внезапно смутившись. В последние несколько лет физические контакты между ней и Джеймсом превратились в нечто, существовавшее лишь на людях. Теперь она ощутила неловкость, оказавшись так близко от него – вне присутствия посторонних, без какой-либо причины. Она взглянула на мужа в надежде, что он выручит ее, но его лицо было непроницаемо. В конце концов Оливия слегка покраснела и коротко чмокнула его в щеку, после чего немедленно отступила назад и глотнула шампанского.
.– Где Милли? – бесстрастно осведомился Джеймс.
.– Вышла на минутку позвонить.
Джеймс Хэвилл взял с подноса бокал с шампанским и сделал большой глоток, потом уселся на диван, удобно вытянув перед собой ноги. Оливии сверху была видна голова мужа: темные волосы намокли от снега, однако остались аккуратно причесаны. Оливия поймала себя на том, что непроизвольно рассматривает пробор Джеймса, но как только он повернул голову, она быстро отвела взгляд.
– Ну…– начала она и замолчала.
Пригубив шампанское, Оливия неторопливо подошла к окну, отдернула тяжелую парчовую штору и выглянула в заснеженный вечер. Она практически не помнила, когда в последний раз оставалась наедине с мужем, и уж тем более – когда общалась с ним непринужденно. Темы для разговора прокатывались в ее мозгу, словно упаковки полуфабрикатов на конвейере, все одинаково непривлекательные и неудобоваримые. Если она поделится с Джеймсом последними городскими сплетнями, ей сперва придется напомнить ему, кто есть кто в Бате; если расскажет о неудаче с туфлями для невесты, то должна будет объяснить, чем отличается шелк-дюшес от шелка-дюпона. Темы, достойной попыток Оливии завести беседу, не находилось.
Когда-то, давным-давно, их разговор струился легко и плавно, как бесконечная атласная лента. Джеймс с неподдельным вниманием слушал ее истории, а она искренне смеялась его остроумным шуткам. Вместе им было интересно. Теперь же в каждой шутке мужа сквозила горечь, которой она не понимала, а едва только она открывала рот, как Джеймсом овладевала нестерпимая скука.
Супруги сидели молча, пока в гостиной не появилась Милли.
– Привет, папочка,– натянуто улыбнулась она отцу.– Ты молодец, нашел нас.
– Дозвонилась до Изабел? – спросила Оливия.
– Нет,– ответила Милли.– Не знаю, чем она там занята. Я оставила ей еще одно сообщение.– Ее взгляд упал на поднос с шампанским.– А, отлично. Мне не помешает выпить.– Она подняла руку с бокалом и произнесла тост: – За нас!
– За нас,– эхом отозвалась Оливия.
– Твое здоровье, милая,– сказал Джеймс.
Все трое осушили бокалы, на короткое время повисла тишина. Милли посмотрела на мать.
– Я вам не помешала?
– Нет, что ты.
– Хорошо,– рассеянно промолвила Милли и подошла к камину, надеясь, что родители не станут приставать к ней с разговорами.
В третий раз подряд Милли пришлось общаться с автоответчиком Изабел и прослушивать стандартный набор фраз. Ее вдруг охватил гнев, необъяснимая убежденность в том, что сестра на месте и просто не хочет брать трубку. Милли оставила короткое сообщение и еще несколько минут гипнотизировала аппарат, кусая губы в отчаянной надежде, что Изабел ей перезвонит. Старшая сестра была единственным человеком, с которым Милли могла поговорить. Только Изабел выслушает ее спокойно, только она не будет читать нотаций, а поможет найти решение.
Телефон, однако, безмолвствовал. Изабел так и не позвонила. Милли крепче стиснула бокал с шампанским. Она больше не могла выносить этот тайный, грызущий страх. Всю дорогу к Пиннакл-холлу девушка молча просидела в машине, пытаясь успокоить себя ободряющими мыслями, будто выстраивая заграждение из мешков с песком. Александр ни за что не вспомнит, твердила она себе. Случайная двухминутная встреча, десять лет назад. Наверняка он про нее забыл. А если и нет, все равно никому ничего не скажет. Будет держать язык за зубами и выполнять свою работу. Воспитанные люди не имеют обыкновения намеренно причинять неприятности другим.
– Милли? – прервал ее размышления Саймон.
Она виновато вскочила.
– Привет. Отправил факс?
– Да.– Саймон пригубил шампанское и взглянул на Милли более пристально.– С тобой все в порядке? Ты нервничаешь.
– Неужели? – Милли изобразила улыбку.
– Нервничаешь-нервничаешь,– настаивал Саймон.– Переживаешь насчет свадьбы, да?
– Да.
– Я так и думал.
В голосе Саймона прозвучало удовлетворение, и Милли не стала спорить. Ему нравилось считать, что он тонко чувствует все ее чувства, знает ее вкусы и пристрастия, умеет угадывать ее настроение. Она, в свою очередь, взяла в привычку соглашаться с ним, даже когда его суждения абсолютно не соответствовали истине. В конце концов, очень мило, что Саймон хотя бы пытается ее понять. Большинство мужчин не стало бы ломать голову по таким пустякам.
К тому же рассчитывать, что он действительно будет понимать ее всякий раз, просто неразумно. Чаще всего Милли и сама не могла в себе разобраться. Эмоции смешивались в ее душе, как краски на палитре художника,– одни задерживались надолго, другие, промелькнув, исчезали без следа, но все они неизменно сливались в единый водоворот. Чувства же Саймона, напротив, были четко разложены по полочкам, отдельно друг от друга, словно кирпичики из детского конструктора. В минуты счастья Саймон улыбался, в минуты гнева – хмурился.
– Дай-ка я угадаю, о чем ты сейчас думаешь,– промурлыкал он ей в волосы.– Тебе хотелось бы, чтобы этот вечер мы провели вдвоем.
– Нет,– честно ответила Милли. Она обернулась и посмотрела Саймону в глаза, вдохнула его терпкий, знакомый запах.– Я думала о том, как сильно тебя люблю.
Часы показывали половину десятого, когда Гарри Пиннакл твердым шагом вошел в гостиную.
– Приношу извинения,– сказал он.– С моей стороны опоздание непростительно.
– Простительно, Гарри, простительно! – воскликнула Оливия, которая к этому времени допивала уже пятый бокал шампанского.– Мы знаем, как нелегко вам приходится!
– А я не знаю,– пробормотал Саймон.
– Также прошу прощения у вас,– обратился Гарри к Джеймсу.– Звонок был действительно важный.
– Пустяки,– холодно ответил тот.
Возникла пауза.
– Что ж, не будем дольше медлить,– возвестил Гарри и, повернувшись к Оливии, галантно вытянул руку.– Прошу вас.
Миновав холл, хозяин и гости прошли в столовую.
– У тебя все в порядке, милая? – обеспокоенно спросил Джеймс у дочери, пока все рассаживались за великолепным обеденным столом красного дерева.
Милли криво улыбнулась.
– Да, пап.
«Неправда»,– подумал Джеймс Хэвилл. Он видел, как дочь, словно от отчаяния, бокал за бокалом глушила шампанское;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Она поднялась с кресла и пошла к мужу, чтобы поцеловать. Блондинка деликатно исчезла, закрыв за собой дверь.
Оливия остановилась на полдороге, внезапно смутившись. В последние несколько лет физические контакты между ней и Джеймсом превратились в нечто, существовавшее лишь на людях. Теперь она ощутила неловкость, оказавшись так близко от него – вне присутствия посторонних, без какой-либо причины. Она взглянула на мужа в надежде, что он выручит ее, но его лицо было непроницаемо. В конце концов Оливия слегка покраснела и коротко чмокнула его в щеку, после чего немедленно отступила назад и глотнула шампанского.
.– Где Милли? – бесстрастно осведомился Джеймс.
.– Вышла на минутку позвонить.
Джеймс Хэвилл взял с подноса бокал с шампанским и сделал большой глоток, потом уселся на диван, удобно вытянув перед собой ноги. Оливии сверху была видна голова мужа: темные волосы намокли от снега, однако остались аккуратно причесаны. Оливия поймала себя на том, что непроизвольно рассматривает пробор Джеймса, но как только он повернул голову, она быстро отвела взгляд.
– Ну…– начала она и замолчала.
Пригубив шампанское, Оливия неторопливо подошла к окну, отдернула тяжелую парчовую штору и выглянула в заснеженный вечер. Она практически не помнила, когда в последний раз оставалась наедине с мужем, и уж тем более – когда общалась с ним непринужденно. Темы для разговора прокатывались в ее мозгу, словно упаковки полуфабрикатов на конвейере, все одинаково непривлекательные и неудобоваримые. Если она поделится с Джеймсом последними городскими сплетнями, ей сперва придется напомнить ему, кто есть кто в Бате; если расскажет о неудаче с туфлями для невесты, то должна будет объяснить, чем отличается шелк-дюшес от шелка-дюпона. Темы, достойной попыток Оливии завести беседу, не находилось.
Когда-то, давным-давно, их разговор струился легко и плавно, как бесконечная атласная лента. Джеймс с неподдельным вниманием слушал ее истории, а она искренне смеялась его остроумным шуткам. Вместе им было интересно. Теперь же в каждой шутке мужа сквозила горечь, которой она не понимала, а едва только она открывала рот, как Джеймсом овладевала нестерпимая скука.
Супруги сидели молча, пока в гостиной не появилась Милли.
– Привет, папочка,– натянуто улыбнулась она отцу.– Ты молодец, нашел нас.
– Дозвонилась до Изабел? – спросила Оливия.
– Нет,– ответила Милли.– Не знаю, чем она там занята. Я оставила ей еще одно сообщение.– Ее взгляд упал на поднос с шампанским.– А, отлично. Мне не помешает выпить.– Она подняла руку с бокалом и произнесла тост: – За нас!
– За нас,– эхом отозвалась Оливия.
– Твое здоровье, милая,– сказал Джеймс.
Все трое осушили бокалы, на короткое время повисла тишина. Милли посмотрела на мать.
– Я вам не помешала?
– Нет, что ты.
– Хорошо,– рассеянно промолвила Милли и подошла к камину, надеясь, что родители не станут приставать к ней с разговорами.
В третий раз подряд Милли пришлось общаться с автоответчиком Изабел и прослушивать стандартный набор фраз. Ее вдруг охватил гнев, необъяснимая убежденность в том, что сестра на месте и просто не хочет брать трубку. Милли оставила короткое сообщение и еще несколько минут гипнотизировала аппарат, кусая губы в отчаянной надежде, что Изабел ей перезвонит. Старшая сестра была единственным человеком, с которым Милли могла поговорить. Только Изабел выслушает ее спокойно, только она не будет читать нотаций, а поможет найти решение.
Телефон, однако, безмолвствовал. Изабел так и не позвонила. Милли крепче стиснула бокал с шампанским. Она больше не могла выносить этот тайный, грызущий страх. Всю дорогу к Пиннакл-холлу девушка молча просидела в машине, пытаясь успокоить себя ободряющими мыслями, будто выстраивая заграждение из мешков с песком. Александр ни за что не вспомнит, твердила она себе. Случайная двухминутная встреча, десять лет назад. Наверняка он про нее забыл. А если и нет, все равно никому ничего не скажет. Будет держать язык за зубами и выполнять свою работу. Воспитанные люди не имеют обыкновения намеренно причинять неприятности другим.
– Милли? – прервал ее размышления Саймон.
Она виновато вскочила.
– Привет. Отправил факс?
– Да.– Саймон пригубил шампанское и взглянул на Милли более пристально.– С тобой все в порядке? Ты нервничаешь.
– Неужели? – Милли изобразила улыбку.
– Нервничаешь-нервничаешь,– настаивал Саймон.– Переживаешь насчет свадьбы, да?
– Да.
– Я так и думал.
В голосе Саймона прозвучало удовлетворение, и Милли не стала спорить. Ему нравилось считать, что он тонко чувствует все ее чувства, знает ее вкусы и пристрастия, умеет угадывать ее настроение. Она, в свою очередь, взяла в привычку соглашаться с ним, даже когда его суждения абсолютно не соответствовали истине. В конце концов, очень мило, что Саймон хотя бы пытается ее понять. Большинство мужчин не стало бы ломать голову по таким пустякам.
К тому же рассчитывать, что он действительно будет понимать ее всякий раз, просто неразумно. Чаще всего Милли и сама не могла в себе разобраться. Эмоции смешивались в ее душе, как краски на палитре художника,– одни задерживались надолго, другие, промелькнув, исчезали без следа, но все они неизменно сливались в единый водоворот. Чувства же Саймона, напротив, были четко разложены по полочкам, отдельно друг от друга, словно кирпичики из детского конструктора. В минуты счастья Саймон улыбался, в минуты гнева – хмурился.
– Дай-ка я угадаю, о чем ты сейчас думаешь,– промурлыкал он ей в волосы.– Тебе хотелось бы, чтобы этот вечер мы провели вдвоем.
– Нет,– честно ответила Милли. Она обернулась и посмотрела Саймону в глаза, вдохнула его терпкий, знакомый запах.– Я думала о том, как сильно тебя люблю.
Часы показывали половину десятого, когда Гарри Пиннакл твердым шагом вошел в гостиную.
– Приношу извинения,– сказал он.– С моей стороны опоздание непростительно.
– Простительно, Гарри, простительно! – воскликнула Оливия, которая к этому времени допивала уже пятый бокал шампанского.– Мы знаем, как нелегко вам приходится!
– А я не знаю,– пробормотал Саймон.
– Также прошу прощения у вас,– обратился Гарри к Джеймсу.– Звонок был действительно важный.
– Пустяки,– холодно ответил тот.
Возникла пауза.
– Что ж, не будем дольше медлить,– возвестил Гарри и, повернувшись к Оливии, галантно вытянул руку.– Прошу вас.
Миновав холл, хозяин и гости прошли в столовую.
– У тебя все в порядке, милая? – обеспокоенно спросил Джеймс у дочери, пока все рассаживались за великолепным обеденным столом красного дерева.
Милли криво улыбнулась.
– Да, пап.
«Неправда»,– подумал Джеймс Хэвилл. Он видел, как дочь, словно от отчаяния, бокал за бокалом глушила шампанское;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69