Этот мрачный тон нельзя было спутать ни с чем.
Говорят, в первый раз вампиры не нападают на людей незнакомых. Восстав из мертвых, они прежде всего уничтожают свою семью. Однако это сравнение нельзя назвать верным. Меркуцио был человеком, а не сказочным чудищем. Может, он свихнулся, увидев настоящий мир? Поняв нереальность всей прошлой жизни, он лишился праведной кармы? Он хочет на ком-нибудь отыграться, но кто остался? Никого, кроме нас. Цели по умолчанию.
Нельзя допустить, чтобы у нее начался шок. Я вытащил из санитарной сумки коагулянт. Приходи же в себя, Фан, быстрее. Не схватить ли ее под мышку и не ринуться ли к машине? Сжав зубы, я подавил порыв. Я сразу представил Мерка с ружьем у дверей. Он засел в засаде, поджидает, когда мы выйдем. Слишком просто. Зачем рисковать? Лучше занять хорошую оборонительную позицию, дождаться, когда он появится, заставить его нас искать.
Повсюду кровь, глаза Фан пустые, непонимающие, возможно, у нее галлюцинации. «Плохая собака», – прохрипела она.
Я перетащил ее в безопасное место.
Снова заработала громкая связь.
– Чем ты там занимаешься? Лечишь?
Я промолчал.
Дзансин – традиционная японская концепция жизни, – в момент смертельной опасности разум свободен, спокоен, остр как бритва. Нечто подобное происходило и со мной, только нервы были напряжены до предела, а кровь пульсировала, как молот.
Черт.
Я сжал оружие потной рукой, высунул голову из-за утла, пробежал глазами по всему вестибюлю. Никого. Он должен быть где-то там. Но где? Он приехал сюда раньше нас, у него есть преимущество – он играет на своем поле. Он мог поставить мины-ловушки. Я попытался вспомнить все, что знал об огнестрельном оружии. Пистолет – продолжение твоей руки. Прицелься и жми, не дергайся. Когда стреляешь, стреляй на поражение.
– Что это ты примолк? – крикнул я, пытаясь выманить его из укрытия. – Кто-то стукнул тебя по голове?
– Это я тебя стукну, – отозвался он.
– Господи, Мерк, что за безумие. Мы что, маленькие дети?
Он промолчал.
«Надо продолжать в том же духе, – подумал я. – Напомни ему, кто ты. Пробуди в нем человеческие чувства».
– Помнишь, когда мы действительно были детьми? Помнишь первый день в школе? Ты был тогда застенчивым. Страшно застенчивым. Ты никого из детей не знал. И я еще подошел тогда прямо к тебе и спросил, как тебя зовут. Ты ответил, что чувствуешь себя как попрыгунчик, угодивший в желе. Помнишь? А помнишь, как учил меня играть в догонялки? Помнишь, я взял тебя в свою команду первым, помнишь, я всегда тебя прикрывал?
Тишина.
– Хэл, сейчас не время для глупых воспоминаний, пришло время кого-то пристрелить. Ты что-то перепутал.
– Что, реальность оказалась тебе не по зубам?
– Чего ты добиваешься? – спросил он. – Ты всерьез хочешь пробудить во мне человечность? Мы не люди!
– Адам, – назвал я его настоящим именем впервые за многие годы. – Адам, мне все равно, кто мы. Люди или обезьянопауки. Мне наплевать на это по большому счету. Но я всегда считал, что мы – друзья.
Он вздохнул, вздох, усиленный динамиками, напоминал резкий порыв ветра.
– Послушай, постарайся сохранить благоразумие и не принимай это на свой счет, ладно?
– Как это возможно? – ответил я, еще крепче сжимая пистолет.
– Я ничего не имею против тебя. Просто идет игра на выбывание.
– На выбывание?
– Да, сам знаешь, нули и единицы. Ты – ноль. И я выиграл.
Я едва успел отскочить: взрыв – граната? Мне удалось избежать худшего, но кусок шрапнели задел лицо, кровь хлынула, как из насосавшегося комара. Я бы многое отдал, чтобы Нэнни помогла мне убрать боль.
Или облегчила страдания Фантазии.
Мерк засмеялся и закричал. Его смех был похож на лай гиены, отпугивающей противника. Нервный смех, хотя, возможно, он и на самом деле радовался оттого, что ранил меня. Я услышал его шаги, они приближались.
Мой мозг вопил: «Удирай, Хэллоуин!» – а ноги несли меня в другую сторону, туда, где сидела Фан.
«Так, он внутри здания, – подумал я. – И где же? Почему я его не вижу?»
Кровь не останавливалась, она текла по подбородку и капала на пол.
Сейчас.
В сумке с медикаментами я нашел нужный мне тюбик. Я выдавил несколько капель на пол, сделал несколько шагов в сторону и выдавил еще.
Я делал ложный след. Уводил от Фантазии в другую часть вестибюля, к лифтам?
Я почувствовал движение воздуха. Меркуцио был почти невидим: он надел камуфляж. Может, он успел наведаться на военную базу? Он так сливался с окружающей обстановкой, что я мог видеть его, только когда он подходил совсем близко, да и то не очень хорошо.
Он шел по моему следу, пронесся мимо лифтов и свернул налево.
Меня там не было.
Там валялась только окровавленная сумка, которую я бросил в конце, из нее по-прежнему текла кровь. Я же ушел в другую сторону, подальше от опасности. Дзансин. Я сидел, согнувшись, и сжимал заряженный пистолет.
Высунувшись из-за утла, я увидел его. На долю секунды.
– Кошелек или жизнь?
Я дважды выстрелил в него, прежде чем он смог ответить. На третий выстрел времени не осталось. Я сидел в укрытии, его пули бешено отскакивали от стен совсем рядом.
Я слышал, как он выругался и упал.
– Что ты наделал? – спросил он, хотя и сам знал. – Что ты со мной сделал?
Я ответил ему, но слова потонули в грохоте выстрелов его ружья.
Метким выстрелом я повредил ему позвоночник. Нижнюю часть его тела парализовало. Зато верхняя часть работала, и он мог стрелять. Мы оба не могли ничего предпринять: я не решался высунуться из укрытия, а он продолжал время от времени палить в надежде, что я все-таки решусь.
Мы выжидали. Я принял таблетку кодеина, чтобы уменьшить боль в скуле. Я не мог наложить себе повязку – нельзя выпускать оружие из рук.
– Красный-зеленый, – вдруг произнес он.
– Что?
– Красный-зеленый. Я научил тебя в красный-зеленый, а не догонялкам. Догонялки была игра Тайлера, ты все спутал.
Точно, я вспомнил.
Я спросил его, какого дьявола он все это затеял. Спросил почему.
Но он не стал отвечать на эти важные для меня вопросы. Только ругань, оскорбления и стрельба. И я заткнулся. Но через несколько минут он заговорил сам. Нес какую-то чушь: наблюдения, обрывочные мысли, ничего стоящего. Он вспоминал наши детские забавы. Наши шутки. Наши игры. Наши шалости. У нас было много приятных воспоминаний, надо признать, я забыл очень многое.
Он категорически не желал говорить о настоящем. Только о прошлом. О невинных годах детства, мечтах юности, о свободе. Свободе от всего серьезного, свободе от последствий.
Мне очень хотелось, чтобы он замолчал. Еще больше я хотел знать правду. Поэтому слушал.
– Сейчас я замолчу, – предупредил он. Я открыл было рот, но передумал.
– Я доверял тебе, – только и сказал я.
– Да.
Тишина.
– Да, ты мне доверял.
Я ждал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Говорят, в первый раз вампиры не нападают на людей незнакомых. Восстав из мертвых, они прежде всего уничтожают свою семью. Однако это сравнение нельзя назвать верным. Меркуцио был человеком, а не сказочным чудищем. Может, он свихнулся, увидев настоящий мир? Поняв нереальность всей прошлой жизни, он лишился праведной кармы? Он хочет на ком-нибудь отыграться, но кто остался? Никого, кроме нас. Цели по умолчанию.
Нельзя допустить, чтобы у нее начался шок. Я вытащил из санитарной сумки коагулянт. Приходи же в себя, Фан, быстрее. Не схватить ли ее под мышку и не ринуться ли к машине? Сжав зубы, я подавил порыв. Я сразу представил Мерка с ружьем у дверей. Он засел в засаде, поджидает, когда мы выйдем. Слишком просто. Зачем рисковать? Лучше занять хорошую оборонительную позицию, дождаться, когда он появится, заставить его нас искать.
Повсюду кровь, глаза Фан пустые, непонимающие, возможно, у нее галлюцинации. «Плохая собака», – прохрипела она.
Я перетащил ее в безопасное место.
Снова заработала громкая связь.
– Чем ты там занимаешься? Лечишь?
Я промолчал.
Дзансин – традиционная японская концепция жизни, – в момент смертельной опасности разум свободен, спокоен, остр как бритва. Нечто подобное происходило и со мной, только нервы были напряжены до предела, а кровь пульсировала, как молот.
Черт.
Я сжал оружие потной рукой, высунул голову из-за утла, пробежал глазами по всему вестибюлю. Никого. Он должен быть где-то там. Но где? Он приехал сюда раньше нас, у него есть преимущество – он играет на своем поле. Он мог поставить мины-ловушки. Я попытался вспомнить все, что знал об огнестрельном оружии. Пистолет – продолжение твоей руки. Прицелься и жми, не дергайся. Когда стреляешь, стреляй на поражение.
– Что это ты примолк? – крикнул я, пытаясь выманить его из укрытия. – Кто-то стукнул тебя по голове?
– Это я тебя стукну, – отозвался он.
– Господи, Мерк, что за безумие. Мы что, маленькие дети?
Он промолчал.
«Надо продолжать в том же духе, – подумал я. – Напомни ему, кто ты. Пробуди в нем человеческие чувства».
– Помнишь, когда мы действительно были детьми? Помнишь первый день в школе? Ты был тогда застенчивым. Страшно застенчивым. Ты никого из детей не знал. И я еще подошел тогда прямо к тебе и спросил, как тебя зовут. Ты ответил, что чувствуешь себя как попрыгунчик, угодивший в желе. Помнишь? А помнишь, как учил меня играть в догонялки? Помнишь, я взял тебя в свою команду первым, помнишь, я всегда тебя прикрывал?
Тишина.
– Хэл, сейчас не время для глупых воспоминаний, пришло время кого-то пристрелить. Ты что-то перепутал.
– Что, реальность оказалась тебе не по зубам?
– Чего ты добиваешься? – спросил он. – Ты всерьез хочешь пробудить во мне человечность? Мы не люди!
– Адам, – назвал я его настоящим именем впервые за многие годы. – Адам, мне все равно, кто мы. Люди или обезьянопауки. Мне наплевать на это по большому счету. Но я всегда считал, что мы – друзья.
Он вздохнул, вздох, усиленный динамиками, напоминал резкий порыв ветра.
– Послушай, постарайся сохранить благоразумие и не принимай это на свой счет, ладно?
– Как это возможно? – ответил я, еще крепче сжимая пистолет.
– Я ничего не имею против тебя. Просто идет игра на выбывание.
– На выбывание?
– Да, сам знаешь, нули и единицы. Ты – ноль. И я выиграл.
Я едва успел отскочить: взрыв – граната? Мне удалось избежать худшего, но кусок шрапнели задел лицо, кровь хлынула, как из насосавшегося комара. Я бы многое отдал, чтобы Нэнни помогла мне убрать боль.
Или облегчила страдания Фантазии.
Мерк засмеялся и закричал. Его смех был похож на лай гиены, отпугивающей противника. Нервный смех, хотя, возможно, он и на самом деле радовался оттого, что ранил меня. Я услышал его шаги, они приближались.
Мой мозг вопил: «Удирай, Хэллоуин!» – а ноги несли меня в другую сторону, туда, где сидела Фан.
«Так, он внутри здания, – подумал я. – И где же? Почему я его не вижу?»
Кровь не останавливалась, она текла по подбородку и капала на пол.
Сейчас.
В сумке с медикаментами я нашел нужный мне тюбик. Я выдавил несколько капель на пол, сделал несколько шагов в сторону и выдавил еще.
Я делал ложный след. Уводил от Фантазии в другую часть вестибюля, к лифтам?
Я почувствовал движение воздуха. Меркуцио был почти невидим: он надел камуфляж. Может, он успел наведаться на военную базу? Он так сливался с окружающей обстановкой, что я мог видеть его, только когда он подходил совсем близко, да и то не очень хорошо.
Он шел по моему следу, пронесся мимо лифтов и свернул налево.
Меня там не было.
Там валялась только окровавленная сумка, которую я бросил в конце, из нее по-прежнему текла кровь. Я же ушел в другую сторону, подальше от опасности. Дзансин. Я сидел, согнувшись, и сжимал заряженный пистолет.
Высунувшись из-за утла, я увидел его. На долю секунды.
– Кошелек или жизнь?
Я дважды выстрелил в него, прежде чем он смог ответить. На третий выстрел времени не осталось. Я сидел в укрытии, его пули бешено отскакивали от стен совсем рядом.
Я слышал, как он выругался и упал.
– Что ты наделал? – спросил он, хотя и сам знал. – Что ты со мной сделал?
Я ответил ему, но слова потонули в грохоте выстрелов его ружья.
Метким выстрелом я повредил ему позвоночник. Нижнюю часть его тела парализовало. Зато верхняя часть работала, и он мог стрелять. Мы оба не могли ничего предпринять: я не решался высунуться из укрытия, а он продолжал время от времени палить в надежде, что я все-таки решусь.
Мы выжидали. Я принял таблетку кодеина, чтобы уменьшить боль в скуле. Я не мог наложить себе повязку – нельзя выпускать оружие из рук.
– Красный-зеленый, – вдруг произнес он.
– Что?
– Красный-зеленый. Я научил тебя в красный-зеленый, а не догонялкам. Догонялки была игра Тайлера, ты все спутал.
Точно, я вспомнил.
Я спросил его, какого дьявола он все это затеял. Спросил почему.
Но он не стал отвечать на эти важные для меня вопросы. Только ругань, оскорбления и стрельба. И я заткнулся. Но через несколько минут он заговорил сам. Нес какую-то чушь: наблюдения, обрывочные мысли, ничего стоящего. Он вспоминал наши детские забавы. Наши шутки. Наши игры. Наши шалости. У нас было много приятных воспоминаний, надо признать, я забыл очень многое.
Он категорически не желал говорить о настоящем. Только о прошлом. О невинных годах детства, мечтах юности, о свободе. Свободе от всего серьезного, свободе от последствий.
Мне очень хотелось, чтобы он замолчал. Еще больше я хотел знать правду. Поэтому слушал.
– Сейчас я замолчу, – предупредил он. Я открыл было рот, но передумал.
– Я доверял тебе, – только и сказал я.
– Да.
Тишина.
– Да, ты мне доверял.
Я ждал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63