Это враждебные слухи. Мол, правительство целиком в заботе об трудящихся, понял? А то, говорит, неуместная паника отражается на производительности труда. Надо народ успокоить, чтоб не хмурился. Ха!
- Пускай сами успокаивают.
- Пущай-то пущай. Но он опять же намекал: дескать, выборочно ставят в машины подслушки. Я, конечно, удивления не изображал, но для порядка спрашиваю:
"А в моей-то тачке установлено?"
"Это, - говорит, - мне неизвестно, не я этим занимаюсь. Тебе лично мы, конечно, доверяем, ты наш человек. Только, мол, на случай, если иностранцев везешь. Расширение, мол, с иностранцами производится..."
- Ну и хрен с ними! Наше дело - баранка да счетчик.
- Ха! Мое дело - тебе передать.
Отец плюхнулся за руль, больно задев Машу локтем. Мотор долго не хотел заводиться, чихал и наконец взревел. Отец высунулся по пояс из окошка.
- Ведет, сволочь!
- Ведет не ведет, план отдай. Нахлобучив фуражку, отец отъехал, вдруг притормозил, дал задний ход, опять поравнялся с Тихоном.
- У тебя в загашнике не завалялось? Начинаю без копья.
- Ха! Я тебе что, Госбанк? Сам учись печатать.
- Завтра посчитаемся.
- Раздеваешь меня! - Тихон порылся в карманах, достал две скомканные двадцатипятирублевки. - С тебя процент на портвейн! И за это по дороге заедь к Клавке, пять банок мне на ночь возьми.
- Какие пять банок, пап? - спросила Маша, когда Тихон уплыл назад.
- Не твое дело!
Вокруг кишел автомобильный муравейник. Со всех сторон ползли, пятились машины. Вот-вот столкнутся, но под боком у отца в этой неразберихе не страшно.
- Что за клиент без счетчика? - строго спросил из окошка отбивала, механически пробив время выезда, но придержав путевку.
- Дочка, Андреич, - объяснил отец. - Сейчас по дороге домой завезу.
- Учти, что не положено.
- Учту, учту, за мной, сам знаешь, не пропадет...
Отбивала подышал на штамп, прижал его к путевке и надавил кнопку. Ворота загромыхали и раздвинулись. Отец вырулил на улицу.
- Как же домой, пап? Мама ведь велела, чтоб мы целый день не появлялись...
- Помалкивай, сам знаю!
2.
День стоял не солнечный, но и не пасмурный. Ветер вяло закручивал пыль в воронки, медленно гнал вдоль тротуаров мусор вперемежку с листьями. Грузовики застилали улицы сизым дымом. Дым растекался и таял, оставляя запах горелой каши. Проехали потихоньку пустырь и несколько кварталов. Отец лениво глазел по сторонам, изредка чертыхался. Сцепление, наверно, вело не туда. Возле гостиницы на тротуаре стоял чемодан с привязанной к нему авоськой. Рядом нервно бегал мужчина в сером плаще. В одной руке он держал коробку, другой размахивал, пытаясь остановить какой-нибудь транспорт. Отец притормозил, перегнулся, навалившись на Машу, к окошку.
- Куда?
- На Курский. Если можно, поскорей.
- Всем надо скорей. Но если будет пойда, можно.
- Пойда? Что-то я не слыхал...
- Это по-восточному, как бы сказать, смазка.
- Ах, смазка! Так бы и сразу. Смазка будет.
Пассажир открыл переднюю дверцу.
- О, да тут занято...
И расположился на заднем сиденье, обхватив рукой вещи.
- Дочка, - объяснил отец. - Мать нас с ней из дому выгнала. Но мы и сами проживем, верно, Маш?
- Не совсем ведь выгнала, пап!
- Дурочка, я ж шучу.
Застеснявшись, Маша кивнула и стала разглядывать прохожих на тротуарах.
- У меня тоже дочка в Муроме. Вот куклу ей везу. Посмотреть не хочешь?
На сиденье легла коробка. Маша вопросительно взглянула на отца.
- Посмотри, чего ж, руки не отсохнут.
Маша вежливо сняла крышку. Кукла была ослепительная: синие глаза, черные ресницы, желтые волосы. Платье - модное. Даже бусы и часы на руке. Закрыв коробку, девочка сказала равнодушно:
- У меня полно кукол, да, пап? Целых двенадцать штук...
- А такой у тебя, положим, нету, - возразил пассажир. - Я сам торговый работник, весь поступающий товар знаю. Это новинка, импорт из Венгрии. Нету ведь?
- Такой нету, - призналась Маша.
- Скажи отцу, пускай приобретет. Сейчас как раз завоз.
- Приобретешь, - засмеялся отец, - а мать ворчать будет...
- Разве ж таксисты мало гребут?
- А торговые работники мало?
- Вроде и немало, - неопределенно протянул клиент. - И зарплата текет, и навар. Но рублю-то цена копейка, сам знаешь.
- Мама говорила, в рубле сто копеек.
- Много она понимает, твоя мама, - проворчал отец.
- По-моему, бабы не виноваты, - сказал пассажир.
- Кто ж тогда виноват?
- Деньги ненаглядные! Они ведь скользят да вертятся. Тут возьмешь, там отдай. Круглые, что твой руль.
- Пап, почему деньги круглые?
Маша смотрела, как выталкивают одна другую цифры на счетчике. Пассажир глянул на счетчик, потом на девочку, сощурился:
- Круглые? Потому как гуляют по кругу. Вон, вишь, вертятся? Ты даже глаз оторвать не можешь - гипноз! Отец отдает твоей матери, мать продавцу в магазин, продавец в такси садится - опять отцу, отец опять матери.
- А мама мне на мороженое?
- И на мороженое. Детям тоже радость положена.
Отец долго молчал.
- Впрямь круглые, - вдруг согласился он. - Ты их крутишь, они тебя. И все норовят вкруг горла, вкруг горла... Только, по-моему, все ж деньги не полную цену имеют.
Пассажир заинтересованно наклонился к отцу.
- Что же, по-твоему, имеет полную цену?
- Не знаю. Люди-то должны быть людьми. Али теперь уж нет?
- Ну, люди! - клиент расхохотался. - Чего они стоят? Практика показывает: и копейки человеку за так нельзя дать. Дашь - возьмет и тебя же в дерьмо обмакнет. Жизни цену определяешь, только когда заболеешь, и в карман врачу клади. На людей, брат, надейся, а сам простофилей не будь. Ищи, где плохо лежит! Деньги на деревьях не растут.
- А если б росли? - скосил глаза отец.
- Если б росли, я бы Мичуриным стал. Выводил бы гибриды - полсотенные с сотенными скрещивал. - Пассажир засмеялся, удовлетворенный родившейся мыслью. - Вот какая агрономия, верно, дочка? Учат вас в школе разной ерунде, а как деньги делать - предмета такого нету. Еще называется аттестат зрелости. Вот она, зрелость-то!
Он постучал по карману. Маша хотела защитить школу, но промолчала. Скоро месяц, как она во второй класс ходит. И будет всегда в школу ходить, потому что дома еще скучнее. Санька же в шестом классе. Он про деньги давно все знает. В магазин сам ходит и к отцу в день получки едет, чтобы скорей деньги матери привезти. А то отец еще когда дома появится. Они с Тихоном с получки должны в шашлычную зайти. Они уважают шашлычную.
Отец, резко повернув, остановился у стеклянного подъезда Курского. Пассажир стал шарить в карманах.
- Сколько там, дочка, натарахтело?
Маша быстро прочитала:
- Ноль два семь восемь.
Человек протянул бумажку - пять рублей.
- Не мало?
- Ладно! - сказал отец.
- Пятьсот копеек, - сказала Маша и стала загибать пальцы, беззвучно шевеля губами. - Сдачи я сейчас посчитаю.
- Да не считай, - заторопился пассажир.
1 2 3 4 5 6
- Пускай сами успокаивают.
- Пущай-то пущай. Но он опять же намекал: дескать, выборочно ставят в машины подслушки. Я, конечно, удивления не изображал, но для порядка спрашиваю:
"А в моей-то тачке установлено?"
"Это, - говорит, - мне неизвестно, не я этим занимаюсь. Тебе лично мы, конечно, доверяем, ты наш человек. Только, мол, на случай, если иностранцев везешь. Расширение, мол, с иностранцами производится..."
- Ну и хрен с ними! Наше дело - баранка да счетчик.
- Ха! Мое дело - тебе передать.
Отец плюхнулся за руль, больно задев Машу локтем. Мотор долго не хотел заводиться, чихал и наконец взревел. Отец высунулся по пояс из окошка.
- Ведет, сволочь!
- Ведет не ведет, план отдай. Нахлобучив фуражку, отец отъехал, вдруг притормозил, дал задний ход, опять поравнялся с Тихоном.
- У тебя в загашнике не завалялось? Начинаю без копья.
- Ха! Я тебе что, Госбанк? Сам учись печатать.
- Завтра посчитаемся.
- Раздеваешь меня! - Тихон порылся в карманах, достал две скомканные двадцатипятирублевки. - С тебя процент на портвейн! И за это по дороге заедь к Клавке, пять банок мне на ночь возьми.
- Какие пять банок, пап? - спросила Маша, когда Тихон уплыл назад.
- Не твое дело!
Вокруг кишел автомобильный муравейник. Со всех сторон ползли, пятились машины. Вот-вот столкнутся, но под боком у отца в этой неразберихе не страшно.
- Что за клиент без счетчика? - строго спросил из окошка отбивала, механически пробив время выезда, но придержав путевку.
- Дочка, Андреич, - объяснил отец. - Сейчас по дороге домой завезу.
- Учти, что не положено.
- Учту, учту, за мной, сам знаешь, не пропадет...
Отбивала подышал на штамп, прижал его к путевке и надавил кнопку. Ворота загромыхали и раздвинулись. Отец вырулил на улицу.
- Как же домой, пап? Мама ведь велела, чтоб мы целый день не появлялись...
- Помалкивай, сам знаю!
2.
День стоял не солнечный, но и не пасмурный. Ветер вяло закручивал пыль в воронки, медленно гнал вдоль тротуаров мусор вперемежку с листьями. Грузовики застилали улицы сизым дымом. Дым растекался и таял, оставляя запах горелой каши. Проехали потихоньку пустырь и несколько кварталов. Отец лениво глазел по сторонам, изредка чертыхался. Сцепление, наверно, вело не туда. Возле гостиницы на тротуаре стоял чемодан с привязанной к нему авоськой. Рядом нервно бегал мужчина в сером плаще. В одной руке он держал коробку, другой размахивал, пытаясь остановить какой-нибудь транспорт. Отец притормозил, перегнулся, навалившись на Машу, к окошку.
- Куда?
- На Курский. Если можно, поскорей.
- Всем надо скорей. Но если будет пойда, можно.
- Пойда? Что-то я не слыхал...
- Это по-восточному, как бы сказать, смазка.
- Ах, смазка! Так бы и сразу. Смазка будет.
Пассажир открыл переднюю дверцу.
- О, да тут занято...
И расположился на заднем сиденье, обхватив рукой вещи.
- Дочка, - объяснил отец. - Мать нас с ней из дому выгнала. Но мы и сами проживем, верно, Маш?
- Не совсем ведь выгнала, пап!
- Дурочка, я ж шучу.
Застеснявшись, Маша кивнула и стала разглядывать прохожих на тротуарах.
- У меня тоже дочка в Муроме. Вот куклу ей везу. Посмотреть не хочешь?
На сиденье легла коробка. Маша вопросительно взглянула на отца.
- Посмотри, чего ж, руки не отсохнут.
Маша вежливо сняла крышку. Кукла была ослепительная: синие глаза, черные ресницы, желтые волосы. Платье - модное. Даже бусы и часы на руке. Закрыв коробку, девочка сказала равнодушно:
- У меня полно кукол, да, пап? Целых двенадцать штук...
- А такой у тебя, положим, нету, - возразил пассажир. - Я сам торговый работник, весь поступающий товар знаю. Это новинка, импорт из Венгрии. Нету ведь?
- Такой нету, - призналась Маша.
- Скажи отцу, пускай приобретет. Сейчас как раз завоз.
- Приобретешь, - засмеялся отец, - а мать ворчать будет...
- Разве ж таксисты мало гребут?
- А торговые работники мало?
- Вроде и немало, - неопределенно протянул клиент. - И зарплата текет, и навар. Но рублю-то цена копейка, сам знаешь.
- Мама говорила, в рубле сто копеек.
- Много она понимает, твоя мама, - проворчал отец.
- По-моему, бабы не виноваты, - сказал пассажир.
- Кто ж тогда виноват?
- Деньги ненаглядные! Они ведь скользят да вертятся. Тут возьмешь, там отдай. Круглые, что твой руль.
- Пап, почему деньги круглые?
Маша смотрела, как выталкивают одна другую цифры на счетчике. Пассажир глянул на счетчик, потом на девочку, сощурился:
- Круглые? Потому как гуляют по кругу. Вон, вишь, вертятся? Ты даже глаз оторвать не можешь - гипноз! Отец отдает твоей матери, мать продавцу в магазин, продавец в такси садится - опять отцу, отец опять матери.
- А мама мне на мороженое?
- И на мороженое. Детям тоже радость положена.
Отец долго молчал.
- Впрямь круглые, - вдруг согласился он. - Ты их крутишь, они тебя. И все норовят вкруг горла, вкруг горла... Только, по-моему, все ж деньги не полную цену имеют.
Пассажир заинтересованно наклонился к отцу.
- Что же, по-твоему, имеет полную цену?
- Не знаю. Люди-то должны быть людьми. Али теперь уж нет?
- Ну, люди! - клиент расхохотался. - Чего они стоят? Практика показывает: и копейки человеку за так нельзя дать. Дашь - возьмет и тебя же в дерьмо обмакнет. Жизни цену определяешь, только когда заболеешь, и в карман врачу клади. На людей, брат, надейся, а сам простофилей не будь. Ищи, где плохо лежит! Деньги на деревьях не растут.
- А если б росли? - скосил глаза отец.
- Если б росли, я бы Мичуриным стал. Выводил бы гибриды - полсотенные с сотенными скрещивал. - Пассажир засмеялся, удовлетворенный родившейся мыслью. - Вот какая агрономия, верно, дочка? Учат вас в школе разной ерунде, а как деньги делать - предмета такого нету. Еще называется аттестат зрелости. Вот она, зрелость-то!
Он постучал по карману. Маша хотела защитить школу, но промолчала. Скоро месяц, как она во второй класс ходит. И будет всегда в школу ходить, потому что дома еще скучнее. Санька же в шестом классе. Он про деньги давно все знает. В магазин сам ходит и к отцу в день получки едет, чтобы скорей деньги матери привезти. А то отец еще когда дома появится. Они с Тихоном с получки должны в шашлычную зайти. Они уважают шашлычную.
Отец, резко повернув, остановился у стеклянного подъезда Курского. Пассажир стал шарить в карманах.
- Сколько там, дочка, натарахтело?
Маша быстро прочитала:
- Ноль два семь восемь.
Человек протянул бумажку - пять рублей.
- Не мало?
- Ладно! - сказал отец.
- Пятьсот копеек, - сказала Маша и стала загибать пальцы, беззвучно шевеля губами. - Сдачи я сейчас посчитаю.
- Да не считай, - заторопился пассажир.
1 2 3 4 5 6