Адель Амель, всегда готовая на любую низость, лишь бы только перестать быть старой девой и поскорее надеть кольцо на палец, была, разумеется, среди них, но, как и все, в конце концов поняла, что ее усилия напрасны. Обладая иммунитетом – этот термин вошел в моду совсем недавно, – после своей американской авантюры, Пьер Аннеброн опасался их знаков внимания как огня и предпочитал до конца своих дней остаться холостяком, находя в этом положении много положительного. К тому же он питав к Агнес Тремэн безмолвное восхищение, полное уважения. Впрочем, эта романтическая любовь вполне могла перерасти в более страстное увлечение, если бы молодая женщина не вела себя так отчужденно и если бы доктор не испытывал к Гийому такого уважений, скорее даже дружеского расположения, которое очень просто зарождается между порядочными людьми.
Если не считать Агнес, то единственная женщина, которой по-настоящему увлекался доктор Аннеброн, была мадемуазель Леусуа. Он больше всего ценил в ней юмор и ее выдержанную яблочную водку, ну и, конечно, профессиональную компетентность. Кстати, ей он обязан был тем, что нашел Сидони Пуэншваль, сестру трактирщика из Сен-Васта, засидевшуюся в девушках старушку, добродетельную, набожную и очень строгих нравов – в полную противоположность профессии своего брата, – но искусную кухарку и превосходную экономку. Посчитав за честь быть взятой на службу в дом к ученому человеку, а для нее это было так же почетно, как если бы ее взяли прислуживать кюре, она внимательно следила с тех пор за тем, чтобы ее хозяин и она сама получали от туземного населения определенную дозу почтения, которого заслуживали.
Вдова доктора Тостэна осталась жить в своем доме. Пьер Аннеброн обустроился вместе с Сидони в большом каменном доме, окруженном липами и расположенном немного в стороне от нагромождения людских поселений под Ридовилем в Амо-Сен-Васт и совсем рядом с замком Дюресю. Замок этот представлял собой величественное строение, построенное в эпоху короля Людовика XIV. Дом, который приглянулся Аннеброну, также принадлежал к строениям этого замка. Но хозяева замка месье Франсуа-Клеман де Буае де Шуази, капитан королевского корпуса в Генуе, и его супруга Каролин-Мари де Соторсвиль, которые жили здесь небольшую часть года, не возражали против того, чтобы продать ему этот дом.
Когда карета из Варанвиля остановилась перед дверью его дома, Аннеброн был в отъезде. Феликса встретила Сидони. Как всегда себе на уме и по долгу службы являясь верным стражем профессиональной тайны, она сначала не хотела говорить ему, где доктор. Но когда супруг Розы, сверкнув свирепым взглядом, сказал ей, кого они привезли в карете, и вдобавок пригрозил свернуть ей шею, если она не поможет срочно вернуть доктора, Сидони тут же заявила, что ее хозяин находится в То, где один фермер страдает спазмами желудка, и побежала скорей открывать одну из комнат, которую всегда держала готовой «на всякий случай». Затем вернулась, чтобы помочь перенести больного, и, наконец, разрыдалась, когда увидела, в каком он состоянии. За это на нее слегка рассердился бальи де Сэн-Совер:
– О-ля-ля! Любезная! Еще рано служить панихиду! Он ведь пока еще дышит… Лучше помогите мне положить его на кровать…
В это время Феликс распряг одну из лошадей, сел на нее верхом и поскакал во весь опор в направлении фермы в То, что была расположена недалеко, примерно в четверти лье езды!.
Полчаса спустя доктор Аннеброн уже был у постели больного. Отбросив в сторону стыдливость, с чисто романским самоотречением мадемуазель Пуэншеваль помогала бальи раздевать Тремэна, одежды которого теперь годились разве что для камина, и надевала на него рубашку своего хозяина. Сперва они вдвоем хотели помыть несчастного, но бальи велел отказаться от этой процедуры, когда Гийом в плену усилившейся лихорадки начал бредить, к тому же приступы кашля все еще мучили его.
Время, затраченное доктором на обследование Гийома, показалось Феликсу де Варанвилю вечностью. С тех пор как Аннеброн вошел в комнату, он не произнес ни слова, ограничившись приветственным кивком в сторону бальи.
– Ну как? – спросил Феликс, когда тот поднял на него озабоченный взгляд.
Доктор пожал плечами и тяжело вздохнул:
– Пока я могу вам сказать одно: слишком много времени упущено! Но мне хочется думать, что надежда пока есть…
– Вы ведь спасете его, не правда ли?
– Откровенно говоря, я ничего не знаю. Единственное, на что я надеюсь, так это на то, что у него остались еще силы Для борьбы…
– Против чего? – спросил Сэн-Совер. – Что у него?– У него тяжелое воспаление легких, осложненное малярией, которую он подхватил, вдыхая воздух этих гнилых болот. Не говорю уж о его ногах! На левом колене образовалась опухоль, которая мне не нравятся, и ее нужно обследовать повнимательнее. А еще… Впрочем, ладно, там дальше будет видно, если…
Он не закончил фразу, которую ни один из присутствующих и не хотел услышать до конца, в страхе перед зловещими словами. Сейчас же бальи, желая прервать наступившую тишину, предложил свои услуги, чтобы дежурить у постели больного. Но доктор, поблагодарив его с грустной улыбкой, отказал:
– Вы уж извините меня, но я предпочитаю того, кто хорошо знает это дело. Если месье Варанвиль не откажет в любезности в привезет сюда мадемуазель Леусуа, я буду ему очень признателен. А вам, месье, предстоит трудная миссия в Тринадцати Ветрах. Мадам Тремэн должна быть предупреждена обо всем, но я бы предпочел, чтобы ничего не говорили малышке Элизабет…
– Она сейчас у нас и там останется! – резко сказал Феликс. – Ведь это именно из-за нее Тремэн, ненадолго придя в себя по дороге, захотел ехать к вам. Он не захотев, чтобы она видела его… под этим предлогом.
Доктор кивнул в знак согласия. Затем, чтобы показать, что намерен немедленно взяться за работу, разделся, засучил рукава у рубашки и крикнул своей помощнице, чтобы она принесла большую кювету с водой и подготовила соседнюю комнату для доброй старушки, которая приедет выхаживать больного, устроившись у его изголовья, – в этом он ни секунды не сомневался.
Другие двое поняли, что пора и им приниматься за дело и отправились выполнять то, что было им поручено. Чтобы дать себе время все обдумать, бальи предпочел дойти до Ла Пернеля пешком, в то время как Варанвиль в карете поехал за мадемуазель Леусуа, но в тот момент, когда они прощались перед дорогой, открылось окно на первом этаже и доктор Аннеброн, наполовину высунувшись оттуда, крикнул:
– Передайте мадам Тремэн, что я не хочу ее здесь видеть до тех пор, пока сам не попрошу ее об этом. Женские слезы пока еще никого не возвращали с того света. Скорее наоборот…
Он не стал добавлять, что чаще всего, когда он видит женщину, плачущую от своих тайных мыслей, он сам делается больным… В ответ на его просьбу бальи только скривился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Если не считать Агнес, то единственная женщина, которой по-настоящему увлекался доктор Аннеброн, была мадемуазель Леусуа. Он больше всего ценил в ней юмор и ее выдержанную яблочную водку, ну и, конечно, профессиональную компетентность. Кстати, ей он обязан был тем, что нашел Сидони Пуэншваль, сестру трактирщика из Сен-Васта, засидевшуюся в девушках старушку, добродетельную, набожную и очень строгих нравов – в полную противоположность профессии своего брата, – но искусную кухарку и превосходную экономку. Посчитав за честь быть взятой на службу в дом к ученому человеку, а для нее это было так же почетно, как если бы ее взяли прислуживать кюре, она внимательно следила с тех пор за тем, чтобы ее хозяин и она сама получали от туземного населения определенную дозу почтения, которого заслуживали.
Вдова доктора Тостэна осталась жить в своем доме. Пьер Аннеброн обустроился вместе с Сидони в большом каменном доме, окруженном липами и расположенном немного в стороне от нагромождения людских поселений под Ридовилем в Амо-Сен-Васт и совсем рядом с замком Дюресю. Замок этот представлял собой величественное строение, построенное в эпоху короля Людовика XIV. Дом, который приглянулся Аннеброну, также принадлежал к строениям этого замка. Но хозяева замка месье Франсуа-Клеман де Буае де Шуази, капитан королевского корпуса в Генуе, и его супруга Каролин-Мари де Соторсвиль, которые жили здесь небольшую часть года, не возражали против того, чтобы продать ему этот дом.
Когда карета из Варанвиля остановилась перед дверью его дома, Аннеброн был в отъезде. Феликса встретила Сидони. Как всегда себе на уме и по долгу службы являясь верным стражем профессиональной тайны, она сначала не хотела говорить ему, где доктор. Но когда супруг Розы, сверкнув свирепым взглядом, сказал ей, кого они привезли в карете, и вдобавок пригрозил свернуть ей шею, если она не поможет срочно вернуть доктора, Сидони тут же заявила, что ее хозяин находится в То, где один фермер страдает спазмами желудка, и побежала скорей открывать одну из комнат, которую всегда держала готовой «на всякий случай». Затем вернулась, чтобы помочь перенести больного, и, наконец, разрыдалась, когда увидела, в каком он состоянии. За это на нее слегка рассердился бальи де Сэн-Совер:
– О-ля-ля! Любезная! Еще рано служить панихиду! Он ведь пока еще дышит… Лучше помогите мне положить его на кровать…
В это время Феликс распряг одну из лошадей, сел на нее верхом и поскакал во весь опор в направлении фермы в То, что была расположена недалеко, примерно в четверти лье езды!.
Полчаса спустя доктор Аннеброн уже был у постели больного. Отбросив в сторону стыдливость, с чисто романским самоотречением мадемуазель Пуэншеваль помогала бальи раздевать Тремэна, одежды которого теперь годились разве что для камина, и надевала на него рубашку своего хозяина. Сперва они вдвоем хотели помыть несчастного, но бальи велел отказаться от этой процедуры, когда Гийом в плену усилившейся лихорадки начал бредить, к тому же приступы кашля все еще мучили его.
Время, затраченное доктором на обследование Гийома, показалось Феликсу де Варанвилю вечностью. С тех пор как Аннеброн вошел в комнату, он не произнес ни слова, ограничившись приветственным кивком в сторону бальи.
– Ну как? – спросил Феликс, когда тот поднял на него озабоченный взгляд.
Доктор пожал плечами и тяжело вздохнул:
– Пока я могу вам сказать одно: слишком много времени упущено! Но мне хочется думать, что надежда пока есть…
– Вы ведь спасете его, не правда ли?
– Откровенно говоря, я ничего не знаю. Единственное, на что я надеюсь, так это на то, что у него остались еще силы Для борьбы…
– Против чего? – спросил Сэн-Совер. – Что у него?– У него тяжелое воспаление легких, осложненное малярией, которую он подхватил, вдыхая воздух этих гнилых болот. Не говорю уж о его ногах! На левом колене образовалась опухоль, которая мне не нравятся, и ее нужно обследовать повнимательнее. А еще… Впрочем, ладно, там дальше будет видно, если…
Он не закончил фразу, которую ни один из присутствующих и не хотел услышать до конца, в страхе перед зловещими словами. Сейчас же бальи, желая прервать наступившую тишину, предложил свои услуги, чтобы дежурить у постели больного. Но доктор, поблагодарив его с грустной улыбкой, отказал:
– Вы уж извините меня, но я предпочитаю того, кто хорошо знает это дело. Если месье Варанвиль не откажет в любезности в привезет сюда мадемуазель Леусуа, я буду ему очень признателен. А вам, месье, предстоит трудная миссия в Тринадцати Ветрах. Мадам Тремэн должна быть предупреждена обо всем, но я бы предпочел, чтобы ничего не говорили малышке Элизабет…
– Она сейчас у нас и там останется! – резко сказал Феликс. – Ведь это именно из-за нее Тремэн, ненадолго придя в себя по дороге, захотел ехать к вам. Он не захотев, чтобы она видела его… под этим предлогом.
Доктор кивнул в знак согласия. Затем, чтобы показать, что намерен немедленно взяться за работу, разделся, засучил рукава у рубашки и крикнул своей помощнице, чтобы она принесла большую кювету с водой и подготовила соседнюю комнату для доброй старушки, которая приедет выхаживать больного, устроившись у его изголовья, – в этом он ни секунды не сомневался.
Другие двое поняли, что пора и им приниматься за дело и отправились выполнять то, что было им поручено. Чтобы дать себе время все обдумать, бальи предпочел дойти до Ла Пернеля пешком, в то время как Варанвиль в карете поехал за мадемуазель Леусуа, но в тот момент, когда они прощались перед дорогой, открылось окно на первом этаже и доктор Аннеброн, наполовину высунувшись оттуда, крикнул:
– Передайте мадам Тремэн, что я не хочу ее здесь видеть до тех пор, пока сам не попрошу ее об этом. Женские слезы пока еще никого не возвращали с того света. Скорее наоборот…
Он не стал добавлять, что чаще всего, когда он видит женщину, плачущую от своих тайных мыслей, он сам делается больным… В ответ на его просьбу бальи только скривился:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108