Правда, иногда ей не хватало некоторых благ цивилизации, но в общем жизнь среди дикой природы вполне ее устраивала.
Хотя о себе Буйный Дух говорил неохотно, он с удовольствием отвечал на вопросы о здешних краях. От него Сэм узнала, что Канзас принимал активное участие в Гражданской войне, а когда война закончилась, земли штата стали широко заселяться освобожденными неграми и белыми, желающими обосноваться на западе. Теперь в Канзасе вовсю строились железные дороги, а в Эбилин пригоняли скот из самого Техаса для дальнейшей перевозки на восток.
Еще Буйный Дух рассказал, что до появления белых индейцы в Канзасе жили мирно и спокойно. Они охотились, обрабатывали землю и никого не трогали. До тех пор пока правительство Соединенных Штатов не начало сгонять другие племена с земель, лежащих к востоку, и переселять их в резервации на территории Канзаса. Между племенами начались войны, жару в огонь подбросили без конца прибывающие переселенцы, и было пролито много крови.
– Для человека, который всю жизнь прожил среди индейцев, ты прекрасно образован, – удивилась Сэм. – Ты хорошо говоришь по-английски и отлично знаешь все, что происходит вокруг.
Кейд понял, что слишком распустил язык, и попытался исправить произведенное впечатление:
– Английскому меня научила мать. Иногда я бываю в поселениях, слушаю то, что говорят белые люди, и многое узнаю.
Они сидели на небольшом пригорке, и Сэм восхищенно любовалась простирающимся перед ними полем, поросшим подсолнухами. Высокие царственные цветы покачивались на ветру, словно желтоголовые солдаты, марширующие под неслышный барабан. За ними вдалеке, лениво переступая, паслось большое стадо бизонов.
– Здесь так красиво… – Довольно вздохнув, она легла на спину и стала смотреть в безоблачное небо. – Я еще не видела такого чудесного голубого цвета – разве что тогда, когда смотрю в твои глаза.
Он тоже лег и повернулся на бок, чтобы видеть ее. Когда он обводил пальцем контур ее щеки, Сэм поймала его ладонь и прижала к губам.
– Когда я так счастлива, – призналась она, – я чувствую себя виноватой.
– В чем тебе винить себя? Ведь ты же здесь не по своей воле. Тебе не терпится вернуться туда, откуда ты пришла.
Она отвела взгляд от его лица, потом снова посмотрела на него.
– Я уже не так в этом уверена. Здесь царит такой покой! Чем дольше я тебя знаю, тем больше мне нравится быть с тобой. Но какая-то часть меня говорит мне, что это дурно. Я знаю, что мой… – тут она запнулась: это слово всегда сходило с ее языка с трудом, казалось неестественным, – …мой жених, должно быть, ужасно беспокоится. Возможно, он даже считает меня мертвой.
Кейд сильно в этом сомневался, но вслух ничего не сказал. Будь ее женихом кто-то другой, такое предположение у него, пожалуй, могло бы возникнуть. А Бэллард… Он уже смекнул, что его невесту похитили из мести, и сейчас терзается не мыслью о ее возможной смерти, а мучительно гадает, изнасиловали ее или нет и в каком виде она окажется, когда ее в конце концов вернут, а главное – остались ли при ней деньги.
– Так ты, значит, не скучаешь по дому? – спросил Кейд, переводя разговор на другую тему. Ему не хотелось думать о Бэлларде и о том, что Селеста через какое-то время станет его женой.
Что же ему ответить? Как было бы просто, если б она могла сказать ему правду, объяснить, что на самом деле у нее нет своего дома! Его собственная жизнь такова, что он, наверное, с удовольствием слушал бы рассказ о ее приключениях на улицах Парижа, о том, как она жила в катакомбах, притворяясь мальчиком. Он наверняка смеялся бы и грустил вместе с ней, и это сблизило бы их еще больше. Но она не смела сказать ему правду, это было слишком рискованно. И Сэм придумала себе другую жизнь – жизнь богатой и избалованной дочери маркиза – и принялась описывать чудеса большого европейского города, роскошь огромного замка и великолепие балов и светских приемов.
Все, что слышал сейчас Кейд, только подтверждало то, что он уже и так знал, – у них нет будущего. Она никогда не сможет жить в его мире, а он ничего не знает о ее мире. Она принадлежит другому мужчине. И ничего с этим не поделаешь, а он дурак, что мечтает о том, чего никогда не может быть!
Он любовался ее красотой, глядя, как она рассеянно, погрузившись в какие-то свои воспоминания, теребит зубами травинку. Свободно рассыпавшиеся серебристые волосы, обрамляющие прелестное лицо, золотистая от здорового загара кожа, обретшее зрелую округлость тело – вся она представляла собой чудесное зрелище, и он почувствовал, что не сможет сдержаться.
Гуляя, они отошли далеко от пещеры, но здесь они тоже были одни, и он знал – никто не нарушит их уединения. Они уже занимались любовью в прерии, и обоим понравилось отдаваться страсти в окружении дикой природы. Он привлек ее к себе; она не сопротивлялась.
– Я хочу тебя, – прошептал он хрипло и завладел ее губами. Его руки начали уверенно, по-хозяйски ласкать ее тело, задержались на груди; потом он, продолжая целовать ее, слегка приподнял пальцами ее подбородок… Когда Кейд наконец оторвался от ее губ, он чуть откинул голову и, глядя ей в глаза разгоряченным взглядом, поднял подол ее замшевого платья. Она молча села, стянула платье через голову и отбросила его в сторону; он так же быстро освободился от своей одежды. Она попыталась было лечь на спину, но вместо этого он посадил ее верхом на себя.
Она провела руками по его груди, как всегда восхищаясь упругой твердостью его мышц. Коснувшись шрама, она вдруг спросила:
– Откуда у тебя это? Должно быть, рана была ужасной.
Кейд решил не говорить ей, что принимал участие в войне между штатами. Если потом в ее рассказах будет фигурировать голубоглазый индеец-полукровка, получивший шестидюймовый шрам на груди, сражаясь на стороне Севера, это может вызвать кое у кого – и особенно у Бэлларда – нежелательные подозрения.
– В схватке с другим племенем, – сказал он и поспешил сделать так, чтобы ее мысли сосредоточились на другом.
Держа за талию, он приподнял ее: когда их тела соединились, она громко вскрикнула, и ее волосы заметались по его лицу.
– Скачи, – приказал он. – Я хочу чувствовать, как движутся твои бедра, хочу ощущать на лице твою летящую гриву.
Сэм казалось, что она сейчас умрет от нестерпимого наслаждения. Она стояла на коленях и то приподнималась вверх почти до конца его мужского копья, то скользила вниз, пока не ощущала под собой его твердое тело. Одной рукой он не переставая ласкал ее грудь, распаляя ее все больше и больше, а другой крепко придерживал ягодицы, чтобы она не вылетела из седла во время своей дикой, бешеной скачки.
Сэм почувствовала, что сладостный взрыв уже близок, и поскакала еще быстрее, как жеребец, приближающийся к высокому и трудному барьеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Хотя о себе Буйный Дух говорил неохотно, он с удовольствием отвечал на вопросы о здешних краях. От него Сэм узнала, что Канзас принимал активное участие в Гражданской войне, а когда война закончилась, земли штата стали широко заселяться освобожденными неграми и белыми, желающими обосноваться на западе. Теперь в Канзасе вовсю строились железные дороги, а в Эбилин пригоняли скот из самого Техаса для дальнейшей перевозки на восток.
Еще Буйный Дух рассказал, что до появления белых индейцы в Канзасе жили мирно и спокойно. Они охотились, обрабатывали землю и никого не трогали. До тех пор пока правительство Соединенных Штатов не начало сгонять другие племена с земель, лежащих к востоку, и переселять их в резервации на территории Канзаса. Между племенами начались войны, жару в огонь подбросили без конца прибывающие переселенцы, и было пролито много крови.
– Для человека, который всю жизнь прожил среди индейцев, ты прекрасно образован, – удивилась Сэм. – Ты хорошо говоришь по-английски и отлично знаешь все, что происходит вокруг.
Кейд понял, что слишком распустил язык, и попытался исправить произведенное впечатление:
– Английскому меня научила мать. Иногда я бываю в поселениях, слушаю то, что говорят белые люди, и многое узнаю.
Они сидели на небольшом пригорке, и Сэм восхищенно любовалась простирающимся перед ними полем, поросшим подсолнухами. Высокие царственные цветы покачивались на ветру, словно желтоголовые солдаты, марширующие под неслышный барабан. За ними вдалеке, лениво переступая, паслось большое стадо бизонов.
– Здесь так красиво… – Довольно вздохнув, она легла на спину и стала смотреть в безоблачное небо. – Я еще не видела такого чудесного голубого цвета – разве что тогда, когда смотрю в твои глаза.
Он тоже лег и повернулся на бок, чтобы видеть ее. Когда он обводил пальцем контур ее щеки, Сэм поймала его ладонь и прижала к губам.
– Когда я так счастлива, – призналась она, – я чувствую себя виноватой.
– В чем тебе винить себя? Ведь ты же здесь не по своей воле. Тебе не терпится вернуться туда, откуда ты пришла.
Она отвела взгляд от его лица, потом снова посмотрела на него.
– Я уже не так в этом уверена. Здесь царит такой покой! Чем дольше я тебя знаю, тем больше мне нравится быть с тобой. Но какая-то часть меня говорит мне, что это дурно. Я знаю, что мой… – тут она запнулась: это слово всегда сходило с ее языка с трудом, казалось неестественным, – …мой жених, должно быть, ужасно беспокоится. Возможно, он даже считает меня мертвой.
Кейд сильно в этом сомневался, но вслух ничего не сказал. Будь ее женихом кто-то другой, такое предположение у него, пожалуй, могло бы возникнуть. А Бэллард… Он уже смекнул, что его невесту похитили из мести, и сейчас терзается не мыслью о ее возможной смерти, а мучительно гадает, изнасиловали ее или нет и в каком виде она окажется, когда ее в конце концов вернут, а главное – остались ли при ней деньги.
– Так ты, значит, не скучаешь по дому? – спросил Кейд, переводя разговор на другую тему. Ему не хотелось думать о Бэлларде и о том, что Селеста через какое-то время станет его женой.
Что же ему ответить? Как было бы просто, если б она могла сказать ему правду, объяснить, что на самом деле у нее нет своего дома! Его собственная жизнь такова, что он, наверное, с удовольствием слушал бы рассказ о ее приключениях на улицах Парижа, о том, как она жила в катакомбах, притворяясь мальчиком. Он наверняка смеялся бы и грустил вместе с ней, и это сблизило бы их еще больше. Но она не смела сказать ему правду, это было слишком рискованно. И Сэм придумала себе другую жизнь – жизнь богатой и избалованной дочери маркиза – и принялась описывать чудеса большого европейского города, роскошь огромного замка и великолепие балов и светских приемов.
Все, что слышал сейчас Кейд, только подтверждало то, что он уже и так знал, – у них нет будущего. Она никогда не сможет жить в его мире, а он ничего не знает о ее мире. Она принадлежит другому мужчине. И ничего с этим не поделаешь, а он дурак, что мечтает о том, чего никогда не может быть!
Он любовался ее красотой, глядя, как она рассеянно, погрузившись в какие-то свои воспоминания, теребит зубами травинку. Свободно рассыпавшиеся серебристые волосы, обрамляющие прелестное лицо, золотистая от здорового загара кожа, обретшее зрелую округлость тело – вся она представляла собой чудесное зрелище, и он почувствовал, что не сможет сдержаться.
Гуляя, они отошли далеко от пещеры, но здесь они тоже были одни, и он знал – никто не нарушит их уединения. Они уже занимались любовью в прерии, и обоим понравилось отдаваться страсти в окружении дикой природы. Он привлек ее к себе; она не сопротивлялась.
– Я хочу тебя, – прошептал он хрипло и завладел ее губами. Его руки начали уверенно, по-хозяйски ласкать ее тело, задержались на груди; потом он, продолжая целовать ее, слегка приподнял пальцами ее подбородок… Когда Кейд наконец оторвался от ее губ, он чуть откинул голову и, глядя ей в глаза разгоряченным взглядом, поднял подол ее замшевого платья. Она молча села, стянула платье через голову и отбросила его в сторону; он так же быстро освободился от своей одежды. Она попыталась было лечь на спину, но вместо этого он посадил ее верхом на себя.
Она провела руками по его груди, как всегда восхищаясь упругой твердостью его мышц. Коснувшись шрама, она вдруг спросила:
– Откуда у тебя это? Должно быть, рана была ужасной.
Кейд решил не говорить ей, что принимал участие в войне между штатами. Если потом в ее рассказах будет фигурировать голубоглазый индеец-полукровка, получивший шестидюймовый шрам на груди, сражаясь на стороне Севера, это может вызвать кое у кого – и особенно у Бэлларда – нежелательные подозрения.
– В схватке с другим племенем, – сказал он и поспешил сделать так, чтобы ее мысли сосредоточились на другом.
Держа за талию, он приподнял ее: когда их тела соединились, она громко вскрикнула, и ее волосы заметались по его лицу.
– Скачи, – приказал он. – Я хочу чувствовать, как движутся твои бедра, хочу ощущать на лице твою летящую гриву.
Сэм казалось, что она сейчас умрет от нестерпимого наслаждения. Она стояла на коленях и то приподнималась вверх почти до конца его мужского копья, то скользила вниз, пока не ощущала под собой его твердое тело. Одной рукой он не переставая ласкал ее грудь, распаляя ее все больше и больше, а другой крепко придерживал ягодицы, чтобы она не вылетела из седла во время своей дикой, бешеной скачки.
Сэм почувствовала, что сладостный взрыв уже близок, и поскакала еще быстрее, как жеребец, приближающийся к высокому и трудному барьеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84