ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

В конце концов, чтобы выручить немного денег, он продал свое тело и записал свое сознание в низкоскоростной, дешевый раздел Ментальности. Разуму без тела дешевле обходятся иллюзии, потому что не требуется передачи информации в нервную систему.
– А почему он не попытался найти работу? Ведь свободный разум может свободно перемещаться по всему пространству ментальной сети.
– Он не искал работу, просто создал себе иллюзию, что работает: записал воспоминания, будто зарабатывает достаточно.
Гелий молча разглядывал пол, размышляя.
– Потом он продал свои запасные жизни одну за другой. Всего семь. Ноуменальное дублирование требует много компьютерного времени.
Потом он продал свои структурные модели. По всей видимости, он посчитал, что имитация таламуса и гипоталамуса ему больше не нужна, у него ведь больше не было ни желез, ни видений, ему больше не нужна была структура воспроизведения боли и удовольствий, парасимпатических реакций, сексуального влечения и тому подобного.
Затем ради экономии пространства он начал продавать память и разум. С каждой нашей новой беседой он становился все глупее, он забывал элементарные вещи. Но он продолжал совершенствовать свою симуляцию. Гиацинт заставил себя забыть, что он сам или кто-то еще на Земле мог быть когда-то умнее, чем это туго соображающее существо, в которое он превратился.
– Отец? Ты навещал его?.. – удивился Фаэтон. Он никогда прежде не видел, чтобы Гелий глядел так сурово.
– Конечно, ведь он был моим лучшим другом.
– И что же было дальше? Он умер?
– Все это продолжалось очень долго. В конце концов он и его мир стали бесцветными, плоскими, нестабильными и очень медлительными. А когда-то он был таким замечательным, таким отважным, таким возвышенным. Теперь же он не был в состоянии проследить даже простенькое многоструктурное логическое дерево, когда я пытался его убеждать. А я не оставлял своих попыток.
Но он говорил, что галлюцинации как раз у меня, а не у него, а понять меня он не может потому, что его мысли куда более высокого порядка, чем мои. А с кем еще он мог это обсудить? Черно-белые марионетки, которыми он окружил себя, только кивали и поддакивали, а про реальный мир он и вовсе забыл.
Я был рядом с ним, когда это произошло. Он становился все более и более неуправляемым, совсем опустился. Еще недавно он был живым человеком с живой душой и в одночасье превратился в запись.
Даже на краю могилы он так и не понял, что умирает. Он по-прежнему пребывал в уверенности, что он – Гелий, здоровый, богатый, всеми любимый Гелий. Его память, все его чувства свидетельствовали, что он счастлив и преуспевает. Он не голодал, не болел. Так что откуда он мог знать, что умирает? Все наши попытки сообщить ему об этом блокировались фильтром ощущений.
Лицо Гелия посерело от скорби.
– С тех пор меня преследует ужасная мысль: когда мы считаем себя счастливыми, здоровыми, живыми, так ли это на самом деле? А знаем ли мы, кто мы такие?
Фаэтон прервал нависшую тишину.
– Вы пытались оплачивать его счета? Тогда бы он остался жив.
Черты лица Гелия стали жестче. Он заложил руки за спину и посмотрел Фаэтону в глаза. Он говорил тихим глухим голосом.
– Я бы с удовольствием делал это, если бы Гиацинт согласился закрыть свои ложные воспоминания. Но он не соглашался. А платить за иллюзии, которые его убивают, я не хотел.
Фаэтон с тоской смотрел на золотые врата. В голове его роились десятки планов, как воспользоваться полученной свободой и новыми возможностями, когда он пройдет экзамены. Однако сир не пропускал его, его торжественный мрачный взгляд как будто требовал какого-то ответа. Официальный отсчет времени был по-прежнему заморожен, и люди, окружающие их, казались неподвижными статуями.
Какого ответа ожидал от него сир? До сих пор Фаэтон не знал ни печали, ни трудностей. Поэтому не было у него готового ответа, не было никаких мыслей по поводу услышанного.
– Да. Наверное, для вас это было… чрезвычайно неприятно, – только и сумел выдавить в ответ Фаэтон.
– Ммм… Наверное, так, – с сарказмом согласился Гелий. Его спокойный взгляд не выражал ничего, разве что разочарование.
Нетерпение Фаэтона начало перерастать в злость.
– Каких слов вы ожидаете от меня? Я не собираюсь лить слезы оттого, что какой-то человек сам своими руками разрушил свою жизнь! Со мной такого не будет.
Такой ответ не понравился Гелию еще больше. Сарказма в его тоне еще прибавилось.
– Никто и не ждет от тебя слез. Ведь для тебя он не был лучшим на свете другом, единственным человеком, который остался с тобой, когда твоя семья издевалась и насмехалась над тобой, а для меня он сделал именно это. Ты ведь даже не знал его. Никто не рыдает над могилами незнакомцев, какой бы мучительной, жуткой, жестокой и уродливой ни была их смерть.
– Надеюсь, вы не ждете, что я закончу свою жизнь, как он? Я никогда не стану шутить шутки со своей памятью.
– Зачем же ты так жаждешь получить на это право?
– Это же понятно! Неужели вы думаете, что я испугаюсь самостоятельно прожить свою жизнь! Вы же сами не испугались, почему же боитесь за меня?
– Почему боюсь? Думаю, тебе не стоит так уж верить в свою непогрешимость. Ведь Гиацинт думал, что он – это я, когда сделал то, что сделал. Его привели к этому мои мысли, мои воспоминания. Во время расследования, которое проводили Наставники, когда я считал, что я – это он, я отчаянно хотел стать собой. Я бы прошел сквозь огонь, чтобы стать Гелием, я скорее бы согласился на тысячу смертей, нежели лишился бы своей личности или авторского права на свои воспоминания. Что бы стал делать я, если бы проиграл процесс? Я ведь знаю, что сделал он, а он был моей версией.
– Но со мной этого не случится, отец! – возразил Фаэтон с раздражением. – Я буду прислушиваться к советам софотеков.
– Ты так и не понял суть моего рассказа. Я слушал советы софотеков. Но они ничем не могли помочь. Они не станут нарушать закон, не станут вмешиваться. Их больше волнует их собственная непогрешимость, нежели человеческие страдания. Их логика глуха к мольбам о милосердии. Если софотекам дать волю, они превратили бы нас всех в инвариантных, в существ без эмоций, холодных и совершенных, как алмаз. Серебристо-серая школа – это попытка защитить нашу человеческую природу от всех грозящих нам опасностей.
Фаэтон, который всегда считал Гелия самым традиционным приверженцем традиций, вдруг с удивлением обнаружил, что сам Гелий считает себя мятежником, непримиримым, как крестоносцы.
Странно узнать такое про своего отца.
– Вы считаете, что с софотеками что-то не так, отец? Мы же манориалы! Мы позволяем Радаманту контролировать наши финансы и собственность, судить наши споры, учить наших детей, читать наши мысли и даже подыскивать нам жен и мужей!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114