– Не пропущу. Найди поручителя, заплати пеню в казну, тогда и проедешь.
– Сколько? – задал я сакраментальный вопрос.
– Пятьдесят рублей, а без поручителя сто, – твердо сказал он.
Сума была чудовищная. Шесть рублей в год получал рядовой стрелец, а сам сотник порядка тридцати. Мне захотелось поинтересоваться, не лопнет ли у наглого парня от такого куска ряшка, но я удержал порыв, ссориться в моей ситуации было глупо.
– Могу дать полтину московками, – предложил я, – и то много будет.
Сотник картинно удивился моей жадности, презрительно сплюнул себе под ноги и решил:
– Тогда езжай туда, откуда приехал.
Я не стал спорить и, развернув коня, поехал к выходу.
– Эй, – окликнул он, когда увидел, что я собираюсь подчиниться, – хорошо, давай десять рублей.
Я, не оборачиваясь, отрицательно покачал головой.
– Сколько дашь? – крикнул он мне вслед, видимо, решив, что лучше получить хоть что-то, чем ничего.
– Ефимок, – через плечо ответил я, останавливая коня. Хотя это тоже была несуразно высокая плата. В ефимке было больше пятнадцати граммов чистого серебра. Название этой монеты, пользовавшейся в Западной Европе большим распространением и бывшей популярным платежным средством на Руси, ведет свое происхождение от серебряной монеты, впервые выпущенной графами Шлик в Иоахимстале. Эти «иоахимсталеры» сокращенно стали называть «иохимами» и «талерами». Первое название удержалось в наших «ефимках».
Сотник размышлял, видимо, боясь продешевить, а я оставался на месте, рассчитывая все-таки с ним договориться. Иначе мне бы пришлось слоняться вокруг города в поисках дешёвого проезда, чего в тот момент ужасно не хотелось. Тем более что я был частично сам виноват в том, что привлек к себе внимание – вырядился, как пижон. Наконец стрелец все-таки откликнулся на предложение:
– Две, две ефимки!
– Одну, не хочешь, найду место, где пропустят и за московку.
– Ладно, пусть будет по-твоему, – тут же согласился он.
– Пусть твои стрельцы проведут моего слугу, тогда и разочтёмся, – сказал я, не спеша лезть в карман за деньгами.
Парень распорядился, и давешний стрелец отправился за Кнутом.
Я подъехал к сотнику. Парень был доволен своим «коммерческим» успехом, нагловато улыбался:
– Как ты в такие молодые годы и уже сотник? – спросил я.
– По заслугам, – скромно ответил он.
– И чем заслужил?
Сотник задумался, видимо, вспоминая совершенные ратные подвиги, потом сказал:
– Это не твоего ума дело, заслуги у меня тайные, – после чего замолчал и перевел разговор на безопасную для себя тему. – Сам-то в Москве раньше бывал или впервой?
– Бывал, даже жил, – ответил я, понятно, не уточняя, когда.
Мы оба замолчали и ждали, когда стрелец проведёт моего оруженосца. Наконец, они показались в воротах.
– Вот твой слуга, давай деньги.
Я дождался, пока Ваня Кнут подъедет, и отдал сотнику серебряный талер. Он его осмотрел, подкинул его в воздух, поймал, попробовал на зуб и остался доволен.
– В стрельцы не хочешь пойти? – неожиданно предложил он.
– Нет, я на царёву службу хочу.
– Коли сторгуемся, смогу помочь, – неожиданно предложил он. – Ты дворянин?
Вопрос был для меня довольно скользкий, но я уверено ответил:
– А то!
– Подожди меня в корчме, как освобожусь, потолкуем.
– А где здесь корчма?
– Как выйдешь из ворот, сразу увидишь. Скажешь корчмарю, что ты от Фёдора Блудова, он тебя уважит. Меня здесь всяк знает!
– Слышал про Блудовых, славный род, – польстил я сотнику.
Действительно, такая фамилия мне где-то попадалась, кажется, какой-то Блудов был среди знакомых Пушкина.
– А ты сам из каких будешь? – поинтересовался Блудов.
Я назвался.
– Не слыхал, вы куда приписаны?
– К Костромской губернии, – наобум Лазаря, сказал я.
– А мы из Литвы. Нашему роду без малого шестьсот лет. Дед мой вписан в вечное поминание в синодике Успенского собора! – с гордостью сообщил Фёдор.
– Ишь ты! – уважительно сказал я, а сам подумал: – А ты, славный потомок, на дорогах взятки вымогаешь.
– Ладно, – кончил он разговор, – иди в корчму, подожди там, я скоро буду.
Мы с Кнутом въехали через внутренние ворота в город. Правда, городом здесь еще и не пахло. Около вала стояло всего несколько рубленных изб, дальше начинался пустырь, и только вдалеке были видны какие-то строения. В одном из местных домов и была корчма или трактир, я так и не знаю, чем они, собственно, отличаются друг от друга.
Оставив лошадей у коновязи, мы с пареньком зашли внутрь. Заведение было из дешевых, примитивно меблировано самым необходимым – столами и скамейками. Мы прошли в глубь зала и сели за общий стол. Тут же возник пузатый корчмарь в засаленной поддёвке. Я передал ему привет от Блудова, но это не произвело на него никакого впечатления. Не похоже было на то, что сотник Фёдор очень популярен в народе. И только тогда, когда я сделал хороший заказ, удовлетворённый хозяин безо всякой рекомендации сделался любезен и даже вежливо нам улыбнулся...
Как во все времена на оживлённых московских перепутьях, в корчме было многолюдно, и, как всегда, присутствовал криминальный душок. Я это сразу почувствовал, ощутил, как говорится, на подсознании. Моя богатая одежда тотчас привлекла внимание, и вокруг стола началось броуновское движение лохотронщиков.
– Девку желаешь? – таинственным голосом спросил оборванный мужичок с хитрым выражением лица. – Хорошая девка, в большом теле! Вот такая! – показал он необъятную руками девку. – По дешевке уступлю!
Продажную девку я не пожелал. Следующий хитрован предложил сыграть с ним в зернь, обещая фантастический выигрыш. Потом подкатился «валютчик» и начал уговаривать поменять серебряные ефимки на медные московки. Сомнительного вида пьяный монах потребовал пожертвовать деньги на неведомый собор. Объявились даже «люди не местные, люди приезжие», у которых в сыром овраге голодные дети умирают без куска хлеба. Короче, всё было как обычно, по-московски.
Наконец корчмарь принес заказ и по моей просьбе отогнал от нас любителей легкой наживы. Еда у него оказалась плохой, несвежей и невкусной, а водка слабой и воняла сивухой. Мы с Ваней уже устали сидеть за столом, а сотник все не появлялся, и я начал подумывать отказаться от его сомнительных услуг и ехать своей дорогой. Вдруг дверь в помещение широко, со стуком распахнулась, дверной проем закрыло большое тело, и с порога рявкнул густой бас:
– Хозяин, водки и закусить!
Я обернулся. В дверях заведения, широко расставив ноги, стоял никто иной, как утерянный мной дорогой друг, бывший басурманский пленник, мамелюк, янычар, самозваный поп Алексий! Был он все в той же, что и раньше, рясе, окончательно порванной и запачканной, с нечесаной бородой и всклоченной гривой волос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79