ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Я очень неудачно упал, сильно ушибши копчик. Придя в каюту, я сразу же спрятал в одетые ботинки несколько сторублевых бумажек. Это было очень своевременно, так как пришедшая первая группа матросов начала нас обыскивать. Они были тоже с ленточками «Полуэкипажа» и под видом поиска оружия вынимали заодно все деньги из бумажников и кошельков, а также обручальные кольца и часы.
Запоздавшие с обыском злились, что все ценное уже взято, и чтобы не уходить с пустыми руками, они брали из офицерских кают все, что им приглянулось. Всех обысков было шесть. В семь часов утра, как будто ничего не произошло, вестовые принесли в кают-компанию чай, кофе, масло, варенье и свежие булочки. После подъема флага на «Терек» снова пришли полуэкипажные матросы и вывели всех офицеров на пол, с нас были сорваны погоны, у меня с куском рукава, сорвали с фуражек офицерские кокарды и куда-то повели. Мне было очень больно идти вследствие сильно ушибленного копчика, я отставал, и сзади идущий конвоир меня подгонял ударами ружейного приклада. Нас нарочно провели через Якорную площадь с памятником адмиралу Макарову, чтобы показать принесенных на эту площадь убитых адмирала Вирена и вал (ров. - Н.Ч.), заполненный телами офицеров. При виде растерзанного адмирала я невольно вспомнил, как какую-нибудь неделю тому назад из окон Минных классов, выходивших в сквер, можно было видеть грозного адмирала катающимся с юношеской резвостью на коньках по дорожкам сквера, обращенным в каток. Когда нас проводили мимо прекрасного кронштадтского собора, я спросил: «Куда нас ведут?» Матрос ответил: «Не хотим пачкать собачьей кровью кронштадтскую землю, будем расстреливать на льду!» И действительно, привели нас к морю. Защелкали затворы ружей. Это было очередное глумление. Нужно сказать о том, что во время нашего конвоирования к нам присоединяли группы других офицеров, и мы, арестованные, образовали толпу человек в 60. Поиздевавшись над нами, матросы повели офицеров в Морскую следственную тюрьму. Нас встретил растерявшийся начальник тюрьмы, ластовый капитан, которого ударами прикладов присоединили к нашей группе. Первые два дня я был в одиночной камере. Это было очень тяжелое время. Приходили банды матросов в поисках своих жертв, которых и расстреливали во дворе тюрьмы. Один молодой поручик по адмиралтейству повесился. Раздавались полусумасшедшие крики. В мою камеру заглядывали много раз. К счастью, я никого не знал и меня тоже не знали, так как я был офицером Черноморского флота. Нервы уже притупились, и была какая то апатия. Потом меня перевели в большую камеру, в которой было собрано около 60 офицеров. Из камеры были вынесены нары, и мы спали на полу. Там я встретился с двумя слушателями Мин. классов, из Балтийского флота. В управление тюрьмой вступили матросы все того же полуэкипажа. Кормили нас ужасно: утром только кипяток. Обед: подобие супа из нечищеного картофеля и голов ржавых селедок. Газет нам не давали… Все новости доходили в крайне искаженном виде…
При освобождении слушателей Минных классов матросами из Ревеля я попросил их написать от моего имени письмо командующему Черноморским флотом. Адмирал Колчак лично меня знал, так как я стоял ходовые вахты на флагманском корабле «Императрица Мария» и не раз с ним разговаривал. Я просил сообщить ему о наших злоключениях с просьбой о заступничестве.
28 марта все слушатели Минных классов были освобождены…
В Севастополь я приехал из Кронштадта первым и, явившись вице-адмиралу Колчаку, доложил обо всем, что лично видел и слышал. Адмирал мне сказал о получении им письма от моего имени. Он по этому поводу два раза сносился с морским министерством с просьбой принять меры для нашего освобождения, но Петроград был бессилен что-либо для нас сделать. «Конечно, - добавил адмирал, - с бандой кронштадтских убийц ни в какое сношение вступать было недопустимо».
ЧТО БЫЛО ПОТОМ . Разумеется, мичман Успенский не остался потом служить на Красном флоте, а выбрал службу под Андреевским флагом. После гражданской войны ушел в изгнание и прожил во Франции весьма долгую жизнь, скончавшись в русском старческом доме, что и по сию пору стоит в Монморанси, 4 октября 1980 года.
ИЗ ПРОТОКОЛОВ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ
Колчак : «Я относился к монархии как к существующему факту, не критикуя и не вдаваясь в вопросы по существу об изменениях строя. Я был занят тем, чем занимался. Как военный, я считал обязанностью выполнять только присягу, которую я принял, и этим исчерпывалось все мое отношение. И, сколько и припоминаю, в той среде офицеров, где я работал, никогда не возникали и не затрагивались эти вопросы…
Я считал себя монархистом и не мог считать себя республиканцем, потому что тогда такового не существовало в природе «…».
Когда совершился переворот, я считал себя свободным от обязательств по отношению к прежней власти… Я приветствовал революцию как возможность рассчитывать на то, что она внесет энтузиазм - как это и было у меня в Черноморском флоте вначале - в народные массы и даст возможность закончить победоносно эту войну, которую я считал самым главным и самым важным делом, стоящим выше всего - и образа правления, и политических соображений…
Для меня было ясно, что монархия не в состоянии довести эту войну до конца и должна быть какая-то другая форма правления, которая может закончить эту войну…»
Он был военным человеком до мозга костей, и призывы большевиков немедленно выйти из войны были так же непостижимы для него, как для крестьянина- прекратить сев в разгар весны. Как и большинство военачальников его ранга, он видел два выхода из войны - либо проиграть ее, либо выиграть. Сепаратный мир? Бесчестье! Подлость по отношению к тем, кто три года сражался вместе с тобой против общего врага, к союзникам - французам и англичанам. И если кодекс офицерской чести запрещал нечестные поступки по отношению к женщинам, к товарищам, не допускал и мысли о неуплате карточного долга, то измена союзническому долгу, боевому соратничеству представала бесчестьем, равнозначным трусости в бою. Выходить из войны, когда противник вот-вот будет сломлен, когда на южном фланге Черного моря полное военное превосходство, когда до Босфора остался один бросок?!
Уверения большевиков, что страна не может продолжать войну из-за крайнего материального и людского истощения - ему ли не знать резервы флота?! - не что иное, как пропагандистский блеф. Ведь хватило же потом бойцов и патронов, лошадей и орудий - на три года еще хватило! - неистового взаимного истребления! На себя - хватило…
Корабли Черноморского флота выходили на боевые позиции.
Бумажная змея телеграфной ленты с текстом «Приказа № 1» Совета солдатских и рабочих депутатов нанесла флоту парализующий укус в самый центр его воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106