Так или иначе, ей незачем было готовить ему такой радушный прием.
Из двух чашек и подушек одна предназначалась для самой Кику, а вторая, как предполагают — для посетителя. Согласно этой версии, посетитель был один. Но можно ли предположить, что такая старуха, как Кику, усядется на подушку, предназначенную для гостя? Естественнее было бы считать, что она усадила гостей на предназначенные для них подушки, а сама села на свою или просто на циновку. Вполне вероятно, что Кику ждала не одного гостя. Можно предположить, что и двух. На этот счет у Оцуки тоже появились сомнения.
Прокурор заявил, что считает крайне настораживающим поведение Янагиды, который, убедившись, что Кику убита, хладнокровно взломал шкаф, выкрал расписку и ушел.
«Однако, — продолжал размышлять Оцука, — Янагида был серьезным молодым человеком, он пользовался исключительным доверием учеников и высокой репутацией в школе. Его мучило то, что он никак не мог вернуть долг, да еще и Кику нередко срамила его, требуя денег. Нетрудно представить себе его психическое состояние. Когда Янагида увидел труп Ватанабэ-сан, ему сразу же пришло на ум, что полиция, начав расследование, обнаружит его собственную долговую расписку. Короче, он украл расписку не потому, что не хотел отдавать деньги, взятые у Ватанабэ-сан, а потому, что хотел скрыть сам факт займа денег под высокие проценты.
Желание забрать назад долговую расписку, из-за которой он столько претерпел от Ватанабэ-сан, все-таки появилось у Янагиды, ему не имело смысла отрицать это. Видимо, он больше всего опасался того унижения, которое ему придется испытать, когда полиция выяснит, что он взял деньги под проценты и не вернул их в срок. Его страшило, что об этом узнают все. Если учитывать это обстоятельство, то уже не кажется таким настораживающим, что несмотря на испытанный при виде трупа Ватанабэ ужас Янагида все-таки взял в шкафу расписку. В своих показаниях Янагида поначалу отрицал вину, затем сознался, а позже, в суде, вернулся к прежним показаниям. Почему же он временно признал свою вину? Может быть, не по своей воле?»
Но сколько Оцука не изучал выступления защитника, в них не содержалось ни единого намека на такого рода возможность.
На допросе Янагида сказал следующее: «Увидев меня, Ватанабэ-сан воскликнула: «Хорошо, что пришел!» и стала отползать на коленях от того места, где сидела, к жаровне, чтобы налить мне чаю. Я уже
присмотрел палку, которую старуха использовала вместо засова, и решил, что она подходит для моих целей. Мгновенно схватив стоявшую у входа палку, я ударил Кику по голове».
Однако мог ли преступник, который замыслил убийство, надеяться на то, что подходящее орудие найдется у жертвы? Убийца, как правило, тщательно готовится к преступлению. В данном случае речь идет, как сказал прокурор, о детально разработанном замысле. Так что предположение об использовании Янагидой в качестве орудия преступления предмета из дома жертвы довольно неправдоподобно.
На допросе Янагида заявил: «Кику грохнулась на пол, а затем вскочила и яростно бросилась на меня, тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по лицу. Она снова упала со страшным криком и больше уже не двигалась». Эта картина убийства крайне туманна, настоящий преступник должен был рассказать обо всем точнее и подробнее. Вероятно, Янагида не знал точно, куда были нанесены удары, и, вспомнив из газет и журналов, что на лице были раны, сказал: «Ударил по лицу».
Почему Янагида Масао был столь неточен в деталях в момент признания? Об этом можно только догадываться. У Оцуки были свои предположения на этот счет. На допросе Янагида заявил: «Затем она вскочила и яростно бросилась на меня. Тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по лицу».
В газетных сообщениях перечислялись нанесенные жертве увечья. Про голову и лицо было сказано, а об ударе в грудь не упоминалось. Если Янагида знал о ранениях, полученных жертвой, из газетных публикаций, он, конечно, и не предполагал об увечье груди.
Этот удар преступник нанес жертве по одежде, и хотя сила его была незначительна, в результате все же сломалось третье ребро. При наружном осмотре понять это было нельзя. Оцуке прежде доводилось слышать от судебных медиков, что даже незначительные удары вызывают у пожилых людей переломы ребер. Так и в случае с Кику Ватанабэ перелом третьего ребра был обнаружен лишь при вскрытии. Вот почему в «признании» обязательно должны были оказаться слова о переломе третьего ребра. Поэтому, решил Оцука, в протоколе последующего допроса и появилась фраза: «Вспоминаю, что ударил также в грудь».
Затем следствие заявило, что ящики в шкафу жертвы выдвинуты и одежда, лежавшая в них, перерыта, потому что Масао Янагида, вытащив из шкафа свою долговую расписку, хотел представить случившееся как ограбление. Это утверждение покоилось на том предположении, что, кроме расписки, ничего не было похищено. Поэтому следствие утверждало, что Янагида не украл ничего, кроме своего долгового обязательства.
Однако установить, что похитили у Ватанабэ-сан было невозможно. Она жила отдельно от сына и невестки и была совершенно одинока.
Поскольку сумма похищенного неизвестна, то и неясно, имело ли место хищение. Но если никто, даже сын не знал, сколько наличных денег было у матери, то можно предположить, что ограбление все-таки произошло. Тот факт, что ящики шкафа выдвинуты, вызывает предположение, что подлинный преступник взял из них деньги и бежал. Это, кстати, подтверждает невиновность Янагиды. Подлинный преступник бежал буквально за несколько мгновений до прихода Янагиды.
Уйма материалов, перерытая Оцукой, неотвратимо вела к этим выводам. И все указанные обстоятельства свидетельствовали о невиновности Янагиды.
Эти выводы озадачили Оцуку.
Если бы он тогда вмешался в это дело, Янагида, возможно, был бы признан невиновным. Теперь, сопоставив все, Оцука был уверен в этом. «Если не вы, сэнсэй, то никто не спасет брата», — вспомнил он слова младшей сестры обвиняемого. Сердце у Оцуки ныло от запоздалого раскаяния: а все-таки, если бы я сам...
Киндзо Оцука сложил толстую кипу материалов дела и перетянул их бечевкой. Завтра он попросит Окумуру отправить их обратно на Кюсю. Оцука закрыл блокнот, испещренный пометками, подпер щеку рукой и, нахмурившись надолго задумался.
— Угрюмое у тебя лицо! — сказала Митико, посмотрев на Оцуку. — Даже смотреть на тебя с таким лицом не хочется. Ну, будь же повеселее.
— Прости, — с усмешкой извинился Оцука. — Постараюсь быть повеселее.
Вделанная в пол жаровня была покрыта роскошно расшитым одеялом. На столике стояла батарея бутылок сакэ, но Оцука так и не захмелел.
Это был дом, куда они всегда приходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Из двух чашек и подушек одна предназначалась для самой Кику, а вторая, как предполагают — для посетителя. Согласно этой версии, посетитель был один. Но можно ли предположить, что такая старуха, как Кику, усядется на подушку, предназначенную для гостя? Естественнее было бы считать, что она усадила гостей на предназначенные для них подушки, а сама села на свою или просто на циновку. Вполне вероятно, что Кику ждала не одного гостя. Можно предположить, что и двух. На этот счет у Оцуки тоже появились сомнения.
Прокурор заявил, что считает крайне настораживающим поведение Янагиды, который, убедившись, что Кику убита, хладнокровно взломал шкаф, выкрал расписку и ушел.
«Однако, — продолжал размышлять Оцука, — Янагида был серьезным молодым человеком, он пользовался исключительным доверием учеников и высокой репутацией в школе. Его мучило то, что он никак не мог вернуть долг, да еще и Кику нередко срамила его, требуя денег. Нетрудно представить себе его психическое состояние. Когда Янагида увидел труп Ватанабэ-сан, ему сразу же пришло на ум, что полиция, начав расследование, обнаружит его собственную долговую расписку. Короче, он украл расписку не потому, что не хотел отдавать деньги, взятые у Ватанабэ-сан, а потому, что хотел скрыть сам факт займа денег под высокие проценты.
Желание забрать назад долговую расписку, из-за которой он столько претерпел от Ватанабэ-сан, все-таки появилось у Янагиды, ему не имело смысла отрицать это. Видимо, он больше всего опасался того унижения, которое ему придется испытать, когда полиция выяснит, что он взял деньги под проценты и не вернул их в срок. Его страшило, что об этом узнают все. Если учитывать это обстоятельство, то уже не кажется таким настораживающим, что несмотря на испытанный при виде трупа Ватанабэ ужас Янагида все-таки взял в шкафу расписку. В своих показаниях Янагида поначалу отрицал вину, затем сознался, а позже, в суде, вернулся к прежним показаниям. Почему же он временно признал свою вину? Может быть, не по своей воле?»
Но сколько Оцука не изучал выступления защитника, в них не содержалось ни единого намека на такого рода возможность.
На допросе Янагида сказал следующее: «Увидев меня, Ватанабэ-сан воскликнула: «Хорошо, что пришел!» и стала отползать на коленях от того места, где сидела, к жаровне, чтобы налить мне чаю. Я уже
присмотрел палку, которую старуха использовала вместо засова, и решил, что она подходит для моих целей. Мгновенно схватив стоявшую у входа палку, я ударил Кику по голове».
Однако мог ли преступник, который замыслил убийство, надеяться на то, что подходящее орудие найдется у жертвы? Убийца, как правило, тщательно готовится к преступлению. В данном случае речь идет, как сказал прокурор, о детально разработанном замысле. Так что предположение об использовании Янагидой в качестве орудия преступления предмета из дома жертвы довольно неправдоподобно.
На допросе Янагида заявил: «Кику грохнулась на пол, а затем вскочила и яростно бросилась на меня, тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по лицу. Она снова упала со страшным криком и больше уже не двигалась». Эта картина убийства крайне туманна, настоящий преступник должен был рассказать обо всем точнее и подробнее. Вероятно, Янагида не знал точно, куда были нанесены удары, и, вспомнив из газет и журналов, что на лице были раны, сказал: «Ударил по лицу».
Почему Янагида Масао был столь неточен в деталях в момент признания? Об этом можно только догадываться. У Оцуки были свои предположения на этот счет. На допросе Янагида заявил: «Затем она вскочила и яростно бросилась на меня. Тогда я схватил палку правой рукой и ударил Кику по лбу и по лицу».
В газетных сообщениях перечислялись нанесенные жертве увечья. Про голову и лицо было сказано, а об ударе в грудь не упоминалось. Если Янагида знал о ранениях, полученных жертвой, из газетных публикаций, он, конечно, и не предполагал об увечье груди.
Этот удар преступник нанес жертве по одежде, и хотя сила его была незначительна, в результате все же сломалось третье ребро. При наружном осмотре понять это было нельзя. Оцуке прежде доводилось слышать от судебных медиков, что даже незначительные удары вызывают у пожилых людей переломы ребер. Так и в случае с Кику Ватанабэ перелом третьего ребра был обнаружен лишь при вскрытии. Вот почему в «признании» обязательно должны были оказаться слова о переломе третьего ребра. Поэтому, решил Оцука, в протоколе последующего допроса и появилась фраза: «Вспоминаю, что ударил также в грудь».
Затем следствие заявило, что ящики в шкафу жертвы выдвинуты и одежда, лежавшая в них, перерыта, потому что Масао Янагида, вытащив из шкафа свою долговую расписку, хотел представить случившееся как ограбление. Это утверждение покоилось на том предположении, что, кроме расписки, ничего не было похищено. Поэтому следствие утверждало, что Янагида не украл ничего, кроме своего долгового обязательства.
Однако установить, что похитили у Ватанабэ-сан было невозможно. Она жила отдельно от сына и невестки и была совершенно одинока.
Поскольку сумма похищенного неизвестна, то и неясно, имело ли место хищение. Но если никто, даже сын не знал, сколько наличных денег было у матери, то можно предположить, что ограбление все-таки произошло. Тот факт, что ящики шкафа выдвинуты, вызывает предположение, что подлинный преступник взял из них деньги и бежал. Это, кстати, подтверждает невиновность Янагиды. Подлинный преступник бежал буквально за несколько мгновений до прихода Янагиды.
Уйма материалов, перерытая Оцукой, неотвратимо вела к этим выводам. И все указанные обстоятельства свидетельствовали о невиновности Янагиды.
Эти выводы озадачили Оцуку.
Если бы он тогда вмешался в это дело, Янагида, возможно, был бы признан невиновным. Теперь, сопоставив все, Оцука был уверен в этом. «Если не вы, сэнсэй, то никто не спасет брата», — вспомнил он слова младшей сестры обвиняемого. Сердце у Оцуки ныло от запоздалого раскаяния: а все-таки, если бы я сам...
Киндзо Оцука сложил толстую кипу материалов дела и перетянул их бечевкой. Завтра он попросит Окумуру отправить их обратно на Кюсю. Оцука закрыл блокнот, испещренный пометками, подпер щеку рукой и, нахмурившись надолго задумался.
— Угрюмое у тебя лицо! — сказала Митико, посмотрев на Оцуку. — Даже смотреть на тебя с таким лицом не хочется. Ну, будь же повеселее.
— Прости, — с усмешкой извинился Оцука. — Постараюсь быть повеселее.
Вделанная в пол жаровня была покрыта роскошно расшитым одеялом. На столике стояла батарея бутылок сакэ, но Оцука так и не захмелел.
Это был дом, куда они всегда приходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42