И знаешь, что еще?
– Что еще? – спросил брат Антоний.
– Слишком маленькие порции! - воскликнула Эмма и расхохоталась.
– Я не понял, – сказал брат Антоний.
– Эта женщина жалуется, что еда – отрава...
– Ну?
– Но она также жалуется, что порции – малы.
– Ну так что?
– Если это отрава, то почему она хочет большие порции?
– Может быть, она психованная, – сказал брат Антоний.
– Нет, она не психованная, – сказала Эмма. – Она жалуется на еду, но она также говорит администратору, что порции...
– Теперь понятно, – сказал брат Антоний. Смысл до него так и не дошел. – Не пойти ли нам снова в соседнюю комнату?
– Ты еще не готов, – сказала Эмма, взглянув на его пах.
– Ты можешь меня «подготовить».
– Я знаю. Но мне больше нравится, когда ты уже созрел и тебе не нужна «подготовка».
– Сладенький ротик, – понизив голос, сказал брат Антоний.
– Мм... – промычала Эмма.
– Ну, что ты скажешь?
– Я скажу: вначале дело, а потом утехи.
– И все-таки почему ты вспомнила этот анекдот? – спросил он.
– Ты сказал что-то про маленькие порции.
– Они очень маленькие, – сказал брат Антоний. – Посмотри, – сказал он и протянул ей список. – Два-три грамма в неделю, и это большинство из них. Мы не разбогатеем с двух-трех граммов в неделю.
– Мы не должны разбогатеть сразу, браток, – сказала Эмма. – Мы начнем работать неторопливо, начнем с этих людей, бывших клиентов Лопеса, будем строить наше дело, начав с них.
– Как?
– Может быть, эта женщина даст нам еще других клиентов.
– Какая женщина? Та, что ест отраву?
– Та, что снабжала Лопеса. Его дилер.
– С какой стати она будет нам помогать?
– Почему нет? Нужна цепочка поставок, святой брат. Дилеру унций нужен дилер граммов. Эта женщина соединяет нас с некоторыми потребителями, мы покупаем у нее наш товар, и все счастливы.
– Мне кажется, ты размечталась.
– Разве опасно просто спросить? – сказала Эмма.
– Она скажет, чтобы мы шли куда подальше.
– Кто знает! В любом случае давай начнем с начала. Прежде всего надо дать ей знать, что мы приняли дело после Лопеса и хотим продолжать его с ней. Это прежде всего.
– Это прежде всего, конечно.
– Так что, я думаю, тебе надо сделать следующее, – сказала Эмма. – Одеться и нанести Салли Андерсон небольшой визит.
– Позже, – сказал брат Антоний и обнял ее.
– Мм... – промычала Эмма, прижалась к нему и облизнула губы.
* * *
Эйлин Берк вошла в комнату детективов, пока Клинг еще разговаривал по телефону с дивизионом связи. Браун попросил ее обождать и затем положил записку на стол Клинга, что детектив Берк на шестой линии. Клинг кивнул. Он не сразу сообразил, кто такой Берк.
– У меня в руках распечатка, – сказал инспектор в комнате курьеров. – Это относится к двадцать восьмому июля, двадцать часов ноль две минуты, 621, Норт-Гринфилд, комната 207. Донесение принял Адам Кар в двадцать часов двенадцать минут.
– Что нашли?
– Передали по радио «Ю-20». Это означает: «произошло ограбление».
Клинг знал, что означает «10-20».
– Какой это был участок?
– Мидтаун-Ист, – сказал инспектор.
– Вы знаете, кто тогда занялся этим делом?
– Этого нет в распечатке.
– Хорошо, спасибо, – сказал Клинг и нажал светящуюся кнопку "б" у основания аппарата. – Клинг слушает, – сказал он.
– Берт, это Эйлин.
– Я пока не искал сережку, – сказал он.
– В комнате детективов ее не находили?
– Ну, у нас там есть ящик для находок, но он пуст.
– Как насчет машины?
– Я еще не искал в машине, – сказал он. – На этой машине я не ездил с субботы.
– Но если будет возможность...
– Конечно, – сказал он.
– Просто... эти серьги словно приносят удачу. Это «счастливые» сережки.
Клинг промолчал.
– Без них я как голая.
Он опять промолчал.
– Не могу же я носить только одну серьгу на счастье! – сказала она.
– Понимаю, – сказал он.
– Тогда мне выпадет лишь половинка счастья.
– Да, – сказал он.
– Как там погода? – спросила она.
– Холод.
– Здесь тоже холодно, – сказала она. – Ну хорошо, дай мне знать, если найдешь, ладно?
– Непременно.
– Спасибо, – сказала она и повесила трубку.
На том же клочке бумаги, который Браун положил ему на стол, Клинг накарябал: «Серьга Эйлин» - и сунул листок в карман пиджака. Он пролистал полицейский телефонный справочник, нашел номер участка Мидтаун-Ист, набрал, объяснил дежурному сержанту цель звонка, тот соединил его с детективом по имени Гарридо, в голосе которого звучал испанский выговор и который сразу вспомнил это дело: он сам находился в засаде в ломбарде на Гринфилд-стрит, когда вошел вооруженный грабитель, желавший заложить все, что похитил у Эдельмана два дня назад по соседству, через три двери.
– Все по списку похищенного, без исключения, – сказал Гарридо. – Взяли тепленьким.
– И что было дальше? – спросил Клинг.
– Угадай, кто у нас был судьей? – спросил Гарридо.
– Кто? – спросил Клинг.
– Харрис.
Клинг знал достопочтенного Уилбора Харриса. Достопочтенный Уилбор Харрис получил прозвище Певца свободы. Он имел обыкновение отпускать преступников прямо из зала суда.
– Что было дальше? – спросил Клинг.
– Ну, парнишка тот был наркоманом. Это было его первым преступлением. Он чуть не плакал в зале суда. И Харрис отпустил его «условно».
– Даже при том, что ты взял его с награбленным?
– Да. С полным списком. Какой был смысл?
– Как звали парнишку?
– Эндрю. Фамилию не помню. Найти досье?
– Если не трудно.
– Сейчас, – сказал Гарридо. – Одну минуту.
Пять минут спустя он назвал фамилию и последний известный адрес семнадцатилетнего паренька, который ограбил Марвина Эдельмана летом прошлого года.
* * *
Квартира, про которую Алан Картер сказал, что это «одна из тех больших старых квартир у парка», и в самом деле была у парка и, несомненно, была старой, но большой она могла представиться разве гному. Лонни Купер, одна из двух черных танцовщиц в «Жирной заднице», была почти такого же высокого роста, как и два детектива, которых она впустила к себе поздним утром во вторник. От присутствия трех человек высокого роста крохотная квартирка стала похожей на платяной шкаф. К тому же мисс Купер до того набила свое жилище мебелью, безделушками, скульптурами и картинами, что практически нельзя было найти свободную часть стены или пола. Мейеру с Кареллой представилось, что они попали в контору по продаже краденых вещей.
– Люблю загроможденные помещения, – объяснила танцовщица. – Большинство танцоров не любят, а я люблю. На сцене я летаю. А дома мне приятно складывать крылышки.
Она была еще краше, чем Карелла помнил ее на сцене. Гибкая, с кожей цвета пробки, с высокими скулами, профилем Нефертити, большим ртом и ослепительной улыбкой. На ней был красный мужской свитер поверх черного трико и черных колготок. Она была без туфель на ногах, но в полосатых гетрах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Что еще? – спросил брат Антоний.
– Слишком маленькие порции! - воскликнула Эмма и расхохоталась.
– Я не понял, – сказал брат Антоний.
– Эта женщина жалуется, что еда – отрава...
– Ну?
– Но она также жалуется, что порции – малы.
– Ну так что?
– Если это отрава, то почему она хочет большие порции?
– Может быть, она психованная, – сказал брат Антоний.
– Нет, она не психованная, – сказала Эмма. – Она жалуется на еду, но она также говорит администратору, что порции...
– Теперь понятно, – сказал брат Антоний. Смысл до него так и не дошел. – Не пойти ли нам снова в соседнюю комнату?
– Ты еще не готов, – сказала Эмма, взглянув на его пах.
– Ты можешь меня «подготовить».
– Я знаю. Но мне больше нравится, когда ты уже созрел и тебе не нужна «подготовка».
– Сладенький ротик, – понизив голос, сказал брат Антоний.
– Мм... – промычала Эмма.
– Ну, что ты скажешь?
– Я скажу: вначале дело, а потом утехи.
– И все-таки почему ты вспомнила этот анекдот? – спросил он.
– Ты сказал что-то про маленькие порции.
– Они очень маленькие, – сказал брат Антоний. – Посмотри, – сказал он и протянул ей список. – Два-три грамма в неделю, и это большинство из них. Мы не разбогатеем с двух-трех граммов в неделю.
– Мы не должны разбогатеть сразу, браток, – сказала Эмма. – Мы начнем работать неторопливо, начнем с этих людей, бывших клиентов Лопеса, будем строить наше дело, начав с них.
– Как?
– Может быть, эта женщина даст нам еще других клиентов.
– Какая женщина? Та, что ест отраву?
– Та, что снабжала Лопеса. Его дилер.
– С какой стати она будет нам помогать?
– Почему нет? Нужна цепочка поставок, святой брат. Дилеру унций нужен дилер граммов. Эта женщина соединяет нас с некоторыми потребителями, мы покупаем у нее наш товар, и все счастливы.
– Мне кажется, ты размечталась.
– Разве опасно просто спросить? – сказала Эмма.
– Она скажет, чтобы мы шли куда подальше.
– Кто знает! В любом случае давай начнем с начала. Прежде всего надо дать ей знать, что мы приняли дело после Лопеса и хотим продолжать его с ней. Это прежде всего.
– Это прежде всего, конечно.
– Так что, я думаю, тебе надо сделать следующее, – сказала Эмма. – Одеться и нанести Салли Андерсон небольшой визит.
– Позже, – сказал брат Антоний и обнял ее.
– Мм... – промычала Эмма, прижалась к нему и облизнула губы.
* * *
Эйлин Берк вошла в комнату детективов, пока Клинг еще разговаривал по телефону с дивизионом связи. Браун попросил ее обождать и затем положил записку на стол Клинга, что детектив Берк на шестой линии. Клинг кивнул. Он не сразу сообразил, кто такой Берк.
– У меня в руках распечатка, – сказал инспектор в комнате курьеров. – Это относится к двадцать восьмому июля, двадцать часов ноль две минуты, 621, Норт-Гринфилд, комната 207. Донесение принял Адам Кар в двадцать часов двенадцать минут.
– Что нашли?
– Передали по радио «Ю-20». Это означает: «произошло ограбление».
Клинг знал, что означает «10-20».
– Какой это был участок?
– Мидтаун-Ист, – сказал инспектор.
– Вы знаете, кто тогда занялся этим делом?
– Этого нет в распечатке.
– Хорошо, спасибо, – сказал Клинг и нажал светящуюся кнопку "б" у основания аппарата. – Клинг слушает, – сказал он.
– Берт, это Эйлин.
– Я пока не искал сережку, – сказал он.
– В комнате детективов ее не находили?
– Ну, у нас там есть ящик для находок, но он пуст.
– Как насчет машины?
– Я еще не искал в машине, – сказал он. – На этой машине я не ездил с субботы.
– Но если будет возможность...
– Конечно, – сказал он.
– Просто... эти серьги словно приносят удачу. Это «счастливые» сережки.
Клинг промолчал.
– Без них я как голая.
Он опять промолчал.
– Не могу же я носить только одну серьгу на счастье! – сказала она.
– Понимаю, – сказал он.
– Тогда мне выпадет лишь половинка счастья.
– Да, – сказал он.
– Как там погода? – спросила она.
– Холод.
– Здесь тоже холодно, – сказала она. – Ну хорошо, дай мне знать, если найдешь, ладно?
– Непременно.
– Спасибо, – сказала она и повесила трубку.
На том же клочке бумаги, который Браун положил ему на стол, Клинг накарябал: «Серьга Эйлин» - и сунул листок в карман пиджака. Он пролистал полицейский телефонный справочник, нашел номер участка Мидтаун-Ист, набрал, объяснил дежурному сержанту цель звонка, тот соединил его с детективом по имени Гарридо, в голосе которого звучал испанский выговор и который сразу вспомнил это дело: он сам находился в засаде в ломбарде на Гринфилд-стрит, когда вошел вооруженный грабитель, желавший заложить все, что похитил у Эдельмана два дня назад по соседству, через три двери.
– Все по списку похищенного, без исключения, – сказал Гарридо. – Взяли тепленьким.
– И что было дальше? – спросил Клинг.
– Угадай, кто у нас был судьей? – спросил Гарридо.
– Кто? – спросил Клинг.
– Харрис.
Клинг знал достопочтенного Уилбора Харриса. Достопочтенный Уилбор Харрис получил прозвище Певца свободы. Он имел обыкновение отпускать преступников прямо из зала суда.
– Что было дальше? – спросил Клинг.
– Ну, парнишка тот был наркоманом. Это было его первым преступлением. Он чуть не плакал в зале суда. И Харрис отпустил его «условно».
– Даже при том, что ты взял его с награбленным?
– Да. С полным списком. Какой был смысл?
– Как звали парнишку?
– Эндрю. Фамилию не помню. Найти досье?
– Если не трудно.
– Сейчас, – сказал Гарридо. – Одну минуту.
Пять минут спустя он назвал фамилию и последний известный адрес семнадцатилетнего паренька, который ограбил Марвина Эдельмана летом прошлого года.
* * *
Квартира, про которую Алан Картер сказал, что это «одна из тех больших старых квартир у парка», и в самом деле была у парка и, несомненно, была старой, но большой она могла представиться разве гному. Лонни Купер, одна из двух черных танцовщиц в «Жирной заднице», была почти такого же высокого роста, как и два детектива, которых она впустила к себе поздним утром во вторник. От присутствия трех человек высокого роста крохотная квартирка стала похожей на платяной шкаф. К тому же мисс Купер до того набила свое жилище мебелью, безделушками, скульптурами и картинами, что практически нельзя было найти свободную часть стены или пола. Мейеру с Кареллой представилось, что они попали в контору по продаже краденых вещей.
– Люблю загроможденные помещения, – объяснила танцовщица. – Большинство танцоров не любят, а я люблю. На сцене я летаю. А дома мне приятно складывать крылышки.
Она была еще краше, чем Карелла помнил ее на сцене. Гибкая, с кожей цвета пробки, с высокими скулами, профилем Нефертити, большим ртом и ослепительной улыбкой. На ней был красный мужской свитер поверх черного трико и черных колготок. Она была без туфель на ногах, но в полосатых гетрах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79