Другой арванианин, казалось, сильно удивился, потом взял несколько медяков и вложил в руку Дишну. Алленби потер руки:
– А теперь, возможно, немножко магии?
Дишну сел и кивнул:
– Да, Великий Алленби, мне бы хотелось увидеть твою иллюзию с ночным цветком.
Пейнтер засмеялся.
– Возможно, нашим гостям хотелось бы выступить?
Госс вытащил флейту:
– С удовольствием.
Пейнтер покачал головой:
– Тебе удовольствие, а нам страдание.
Госс ткнул флейтой в Пейнтера:
– Если не ошибаюсь, Пейнтер, ты наряжен разнорабочим…
– Униформистом.
Госс кивнул:
– Может, тогда нам посмотреть твое выступление? Возможно, ты продемонстрируешь нам поднятие, погрузку и перевозку? – Пейнтер вспыхнул.
Госс поднес флейту к губам и сыграл сложное упражнение. Потом он заиграл печальный, запоминающийся мотив. Разговоры у других костров стихли; все, находящиеся в пещере, слушали. Алленби чувствовал, как в груди закипают слезы: флейта Госса вызывала в душе образы боли, одиночества и бессмысленности бытия. До войны это, возможно, был бы просто еще один мотив. Но, слушая, он понимал, что эта солдатская песня рассказывает о риске, о завоеванных и потерянных мирах, о стремлении к смерти, о жизни, переполненной событиями, но лишенной смысла. Неожиданно песня умолкла. Алленби поднял глаза. Пейнтер, кивнув, наклонился и опустил медяки в руку арванианина.
Предсказательница Гене положила руку на плечо Алленби, но тут Наавон встал, наклонился и вытащил из костра головешку. Он повернулся, вышел из круга позади Дишну и начал рисовать углем на стене пещеры. Алленби не мог уловить смысла небрежных линий и кривых, но все время, пока Наавон рисовал, он чувствовал, как рука Гене сжимает его плечо.
– Есть! – шепнула она. – Теперь я могу читать их!
Пока арванианский офицер рисовал, Гене поманила зазывалу, тихонько передала ему несколько мовиллов и что-то шепнула на ухо. Зазывала кивнул и прокрался к своему костру. Предсказательница снова повернулась к Алленби:
– Я уже послала весточку Джеде. Пусть готовит цирк к представлению.
– Зачем?
– Великий Алленби, ты должен предложить арванианам перемирие.
Алленби нахмурился:
– Ты уверена?
Гене тоже нахмурилась:
– Предсказательница я или нет?
– Ты, конечно, предсказательница, – прошептал Алленби, – но Наавон Дор захочет знать основание для перемирия.
– Скажи ему, что перемирие тебе нужно, чтобы устроить представление.
– Представление…
– Прошу прощения, – вмешался Госс. – У вас принято болтать во время представления?
Алленби поднял брови и пожал плечами:
– Извини, Госс. Никто не хотел обидеть твоего командира.
Госс кивнул и обратил взгляд к рисунку, начавшему обретать форму под головешкой Наавона.
– Помните об этом, когда придет время платить моему командиру гонорар.
Два дня спустя Алленби стоял на опушке большой поляны, наблюдая, как две роты вооруженных арванианских наемников общаются с тремя сотнями вооруженных защитников Момуса. Оба отряда собрались на поляне, ожидая начала парада-алле. Этого достаточно, чтобы проверить, доверяешь ли ты предсказателям.Визг паровой каллиопы послужил сигналом, и толпа на дальнем конце поляны расступилась, пропуская клоунов в ярких костюмах, а за ними – вереницу ящеров, коней, жонглеров, акробатов, платформу на колесах, везущую воздушных гимнастов, потом саму каллиопу, ревущую марш, который можно было услышать даже на расстоянии двух дней пути при встречном ветре.
Арваниане и момусиане по большей части избегали друг друга. Но вот начали образовываться маленькие группки. Момусиане указывали на различных звезд арены, объясняли любопытным наемникам номера. К заходу солнца, где-то на середине представления, факелы, закрепленные по периметру, освещали момусиан и арваниан, передающих друг другу кувшины с заболонным вином, обсуждающих достоинства различных номеров и… смеющихся.
Алленби почувствовал, что рядом кто-то есть, обернулся и встретил взгляд Наавона Дора.
– Командир Дор.
Наавон кивнул:
– Лорд Алленби. Можно задать вопрос?
– Конечно, хотя не обещаю ответить.
– Это перемирие, цирк… почему вы предложили это?
Алленби пожал плечами:
– Вы знаете о наших предсказателях, старший офицер?
Наавон нахмурился:
– Та, которую зовут Гене, что-то такое поняла в моем рисунке, не так ли?
– И в песне Госса.
Наавон опустил глаза, потом покачал головой:
– Гене увидела во мне что-то, что не допустит уничтожения этого цирка. Как она видит то, чего не вижу я?
– Она обучена этому.
Наавон кивнул.
– А увидела ли она, что это перемирие может стать миром?
– Глазам предсказателя не все ясно, Наавон Дор. Ясно только, что мы не служим ничьему предназначению, кроме собственного – цирка.
– Как Гене увидела это во мне?
Алленби пожал плечами:
– Трудно объяснить, да я и сам не понимаю. Сомневаюсь, понимает ли это сама Гене. Она увидела в твоем рисунке много смыслов, однако и много противоречий. – Алленби пожал плечами. – Я не увидел ничего. Увидел только огромную руку с сотней крохотных галактик в ладони, печальное лицо и одинокий кулак. – Алленби потер подбородок. – Наступит ли мир?
Наавон поднял голову, его глаза расширились от ужаса.
– Садисс!
Аллечби поднял голову и увидел пронесшиеся в небе челноки.
– Что это? Какое предательство кроется здесь, Дор?
Но Наавон уже бежал на поляну, громко приказывая погасить факелы и всем прятаться. Потом он пропал за стеной пламени, извергшегося из поляны.
Перед смертью арванианский командир приказал заместителю объединить арванианский отряд с войсками Момуса, чтобы уничтожить Садисса и марионеточный режим Мисора. Алленби он сказал: «Возьми цирк и распространи его по всей галактике… по всей вселенной. Мы все следуем за богами; моим предназначением был… пустой дух. Следуй за своим богом: это цирк; это твоя сила».
Не прошло и четырех месяцев, как Мисор и его приверженцы погибли, а адмирал Садисс сбежал на командном корабле, успев, однако, причинить серьезный ущерб «Мечу». Цирк также пострадал, и потребовался почти год, чтобы заменить номера и оборудование. За тот же год ткачи Момуса поставили парусину, лесорубы снизили цены на древесину, а рудники Куумика предоставили оснащение для установки шатра. Арваниане и Егеря привели «Меч» вполную готовность и переименовали его в «Город Барабу П». Два столетия спустя цирк вернулся на звездную дорогу.
Бансом опустил последний лист книги Шелема и посмотрел на собравшуюся труппу. Лисса, инспектор манежа, дунула в свисток, а арванианин Госс нажал на клавиши каллиопы. Звуки наполнили обширный грузовой трюм, смешавшись с радостными криками труппы. Все двинулись в ночь, к улицам Кукью.
Когда трюм опустел, Бансом кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– А теперь, возможно, немножко магии?
Дишну сел и кивнул:
– Да, Великий Алленби, мне бы хотелось увидеть твою иллюзию с ночным цветком.
Пейнтер засмеялся.
– Возможно, нашим гостям хотелось бы выступить?
Госс вытащил флейту:
– С удовольствием.
Пейнтер покачал головой:
– Тебе удовольствие, а нам страдание.
Госс ткнул флейтой в Пейнтера:
– Если не ошибаюсь, Пейнтер, ты наряжен разнорабочим…
– Униформистом.
Госс кивнул:
– Может, тогда нам посмотреть твое выступление? Возможно, ты продемонстрируешь нам поднятие, погрузку и перевозку? – Пейнтер вспыхнул.
Госс поднес флейту к губам и сыграл сложное упражнение. Потом он заиграл печальный, запоминающийся мотив. Разговоры у других костров стихли; все, находящиеся в пещере, слушали. Алленби чувствовал, как в груди закипают слезы: флейта Госса вызывала в душе образы боли, одиночества и бессмысленности бытия. До войны это, возможно, был бы просто еще один мотив. Но, слушая, он понимал, что эта солдатская песня рассказывает о риске, о завоеванных и потерянных мирах, о стремлении к смерти, о жизни, переполненной событиями, но лишенной смысла. Неожиданно песня умолкла. Алленби поднял глаза. Пейнтер, кивнув, наклонился и опустил медяки в руку арванианина.
Предсказательница Гене положила руку на плечо Алленби, но тут Наавон встал, наклонился и вытащил из костра головешку. Он повернулся, вышел из круга позади Дишну и начал рисовать углем на стене пещеры. Алленби не мог уловить смысла небрежных линий и кривых, но все время, пока Наавон рисовал, он чувствовал, как рука Гене сжимает его плечо.
– Есть! – шепнула она. – Теперь я могу читать их!
Пока арванианский офицер рисовал, Гене поманила зазывалу, тихонько передала ему несколько мовиллов и что-то шепнула на ухо. Зазывала кивнул и прокрался к своему костру. Предсказательница снова повернулась к Алленби:
– Я уже послала весточку Джеде. Пусть готовит цирк к представлению.
– Зачем?
– Великий Алленби, ты должен предложить арванианам перемирие.
Алленби нахмурился:
– Ты уверена?
Гене тоже нахмурилась:
– Предсказательница я или нет?
– Ты, конечно, предсказательница, – прошептал Алленби, – но Наавон Дор захочет знать основание для перемирия.
– Скажи ему, что перемирие тебе нужно, чтобы устроить представление.
– Представление…
– Прошу прощения, – вмешался Госс. – У вас принято болтать во время представления?
Алленби поднял брови и пожал плечами:
– Извини, Госс. Никто не хотел обидеть твоего командира.
Госс кивнул и обратил взгляд к рисунку, начавшему обретать форму под головешкой Наавона.
– Помните об этом, когда придет время платить моему командиру гонорар.
Два дня спустя Алленби стоял на опушке большой поляны, наблюдая, как две роты вооруженных арванианских наемников общаются с тремя сотнями вооруженных защитников Момуса. Оба отряда собрались на поляне, ожидая начала парада-алле. Этого достаточно, чтобы проверить, доверяешь ли ты предсказателям.Визг паровой каллиопы послужил сигналом, и толпа на дальнем конце поляны расступилась, пропуская клоунов в ярких костюмах, а за ними – вереницу ящеров, коней, жонглеров, акробатов, платформу на колесах, везущую воздушных гимнастов, потом саму каллиопу, ревущую марш, который можно было услышать даже на расстоянии двух дней пути при встречном ветре.
Арваниане и момусиане по большей части избегали друг друга. Но вот начали образовываться маленькие группки. Момусиане указывали на различных звезд арены, объясняли любопытным наемникам номера. К заходу солнца, где-то на середине представления, факелы, закрепленные по периметру, освещали момусиан и арваниан, передающих друг другу кувшины с заболонным вином, обсуждающих достоинства различных номеров и… смеющихся.
Алленби почувствовал, что рядом кто-то есть, обернулся и встретил взгляд Наавона Дора.
– Командир Дор.
Наавон кивнул:
– Лорд Алленби. Можно задать вопрос?
– Конечно, хотя не обещаю ответить.
– Это перемирие, цирк… почему вы предложили это?
Алленби пожал плечами:
– Вы знаете о наших предсказателях, старший офицер?
Наавон нахмурился:
– Та, которую зовут Гене, что-то такое поняла в моем рисунке, не так ли?
– И в песне Госса.
Наавон опустил глаза, потом покачал головой:
– Гене увидела во мне что-то, что не допустит уничтожения этого цирка. Как она видит то, чего не вижу я?
– Она обучена этому.
Наавон кивнул.
– А увидела ли она, что это перемирие может стать миром?
– Глазам предсказателя не все ясно, Наавон Дор. Ясно только, что мы не служим ничьему предназначению, кроме собственного – цирка.
– Как Гене увидела это во мне?
Алленби пожал плечами:
– Трудно объяснить, да я и сам не понимаю. Сомневаюсь, понимает ли это сама Гене. Она увидела в твоем рисунке много смыслов, однако и много противоречий. – Алленби пожал плечами. – Я не увидел ничего. Увидел только огромную руку с сотней крохотных галактик в ладони, печальное лицо и одинокий кулак. – Алленби потер подбородок. – Наступит ли мир?
Наавон поднял голову, его глаза расширились от ужаса.
– Садисс!
Аллечби поднял голову и увидел пронесшиеся в небе челноки.
– Что это? Какое предательство кроется здесь, Дор?
Но Наавон уже бежал на поляну, громко приказывая погасить факелы и всем прятаться. Потом он пропал за стеной пламени, извергшегося из поляны.
Перед смертью арванианский командир приказал заместителю объединить арванианский отряд с войсками Момуса, чтобы уничтожить Садисса и марионеточный режим Мисора. Алленби он сказал: «Возьми цирк и распространи его по всей галактике… по всей вселенной. Мы все следуем за богами; моим предназначением был… пустой дух. Следуй за своим богом: это цирк; это твоя сила».
Не прошло и четырех месяцев, как Мисор и его приверженцы погибли, а адмирал Садисс сбежал на командном корабле, успев, однако, причинить серьезный ущерб «Мечу». Цирк также пострадал, и потребовался почти год, чтобы заменить номера и оборудование. За тот же год ткачи Момуса поставили парусину, лесорубы снизили цены на древесину, а рудники Куумика предоставили оснащение для установки шатра. Арваниане и Егеря привели «Меч» вполную готовность и переименовали его в «Город Барабу П». Два столетия спустя цирк вернулся на звездную дорогу.
Бансом опустил последний лист книги Шелема и посмотрел на собравшуюся труппу. Лисса, инспектор манежа, дунула в свисток, а арванианин Госс нажал на клавиши каллиопы. Звуки наполнили обширный грузовой трюм, смешавшись с радостными криками труппы. Все двинулись в ночь, к улицам Кукью.
Когда трюм опустел, Бансом кивнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55