Но они были рядом, и голоса их были
разными, и теперь гасли они, словно искры в небе...
"Я вернулся и увидел этот мир, и все, что сталось с ним. И я проклял
его и возлюбил его, ибо пожалел я его. Я умер - как те, кому дано покинуть
этот мир. Но им дано уйти - а я не могу. Слишком прочна цепь любви и
ненависти, что приковывает меня к этому миру. Я вернулся и возложил на
плечи свои бремя, оставленное всеми. И сказал я - да будет отныне со мною
Скорбь. И стала Скорбь венцом моим, и свита ее - свитой моей.
И вижу я ныне этот сирый мир, покинутый всеми, и жестокую Серую
стрелу, нацеленную в сердце его. И не вступлю я в мир этот, ибо не будет
тогда ему щита. Не мною одним создан он, и не все лучшее в нем - от меня,
и не все дурное - не мое... Но я один защита ему ныне. И стою я один, и
стрела направлена в мое сердце. Устою ли я - один? Руки мои скованы... Я
зову - придите ко мне, возлюбившие этот мир! Я один. Тяжела моя ноша. Кто
разделит ее со мной?"
И среди бесчисленных звезд воздвиг он чертог себе, доступный и
видимый лишь немногим, ибо из боли своей и скорби создал он его, и не
многие могут вступить его и остаться собой, и не рухнуть под бременем боли
и скорби...
ПРО САУРОНА
"Когда разрушена была крепость в Тангородрим и пал Моргот, вновь
принял Саурон благородное обличье и пришел, дабы выразить почтение Эонве,
герольду Манве; и отрекался от всех своих злодеяний. И так думают
некоторые: изначально это не было ложью, но Саурон воистину раскаялся,
пусть даже причиной тому и был лишь страх, вызванный падением Моргота и
великим гневом Владык Запада. Но не во власти Эонве было миловать тех, кто
принадлежал к тому же ордену, что и он сам; и приказал он Саурону
вернуться в Аман и там предстать пред судом Манве. Тогда устыдился Саурон,
и не пожелал он возвращаться в унижении, а, быть может, и долго доказывать
служением чистоту и искренность помыслов своих по приговору Валар; ибо при
Морготе велика была власть его. Потому, когда ушел Эонве, он укрылся в
Средиземьи и вновь предался злу, ибо весьма крепки были те узы, которыми
опутал его Моргот..."
В ту ночь на землю обрушился звездопад...
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал
этого.
Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого. Звезда
горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
Не успеть - даже быть рядом. "Глаза... глаза мои... какая боль..."
"Учитель!.." Он шел и шел под истекающим звездами небом. "Умереть..." Он
знал - умирать долго и мучительно, возвращаться - и вновь умирать.
Но сейчас он хотел этого.
"Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях..." Не сумел -
защитить. Не сумел даже - разделить боль. "Будь я проклят!.."
...Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя,
слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных - золотых - белоснежных
одеждах, Эонве громогласный - "уста Манве", Эонве великий, глашатай Короля
Мира.
- Зачем пришел ты, раб Моргота? - с презрительной надменностью
победителя бросил он.
Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами,
охватывала шею Эонве, как ошейник.
Ошейник.
Саурон стиснул зубы.
Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя.
Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком
неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.
Эонве счел молчание Саурона растерянностью и покорностью; и возвысил
голос.
- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью.
Твоя участь не будет столь тяжела - ты всего лишь исполнял приказ...
Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед
величием Валар - и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе:
Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда - на нашей стороне. Воля
Единого...
Он говорил и говорил - громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь
звучанием собственного голоса.
А Саурон не слушал его.
Не слышал.
- ...Говоришь, против чести? - издевался Тулкас. - Ну, что ж, я могу
предложить тебе честный бой... Одолеешь - свободен и прощен. Ну, как?
- ...А теперь беги, - сказал Ороме, возвышаясь в седле. - Беги,
может, спасешься. Если мои собачки позволят, - усмехнулся он.
- ...Увидишь, человек ты или нет, - прошипел Манве. - Ты подохнешь и
вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - до Конца Времен! Тогда
ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу,
не желавшую покаяться.
- ...Учитель, я не могу так... Ведь я - виновен, как и они... За что
ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..
"За _ч_т_о_ ты караешь меня жизнью?!.."
Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно
- застывшая маска.
"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не
были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?!.. За что, за
что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я
виноват во всем, и ты принял кару - за меня... не могу... зачем... ты -
всесилен, а я... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."
Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть,
серо-зеленая вода смыкалась над ним - медленно и равнодушно. Казалось, он
утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед
глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся
в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок
сердца, пульсирующий бесконечной болью.
НАМО
Он шел, и все бежали перед ликом его, и воплощение Гнева Единого
Тулкас упал ниц, закрывая голову руками, перед гневом Намо-Мандоса. Он шел
стремительно, прижимая к груди Книгу и смеялся во гневе, ибо знал, что
свободен. И радовался своей наконец-то осознанной им самим силе. Он шел к
Вратам, и от быстрой его походки темные его волосы отлетали назад, словно
черный ветер. Он не остановился, чтобы оглянуться. Он не остановился,
чтобы вдохнуть в последний раз воздух Арды. Так же стремительно, как шел,
он шагнул во Тьму. Он не боялся. Он знал и был готов.
И притаившаяся за Стеной Ночи мучительная боль прыгнула на него,
словно дикий зверь, словно собаки Ороме. Эру не сулил легкой смерти своим
непокорным детям...
"Вернись. Вернись в Арду. Покайся", - вкрадчиво шептал чей-то мягкий
голос, когда боль на миг покидала его, словно сговорившись с голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
разными, и теперь гасли они, словно искры в небе...
"Я вернулся и увидел этот мир, и все, что сталось с ним. И я проклял
его и возлюбил его, ибо пожалел я его. Я умер - как те, кому дано покинуть
этот мир. Но им дано уйти - а я не могу. Слишком прочна цепь любви и
ненависти, что приковывает меня к этому миру. Я вернулся и возложил на
плечи свои бремя, оставленное всеми. И сказал я - да будет отныне со мною
Скорбь. И стала Скорбь венцом моим, и свита ее - свитой моей.
И вижу я ныне этот сирый мир, покинутый всеми, и жестокую Серую
стрелу, нацеленную в сердце его. И не вступлю я в мир этот, ибо не будет
тогда ему щита. Не мною одним создан он, и не все лучшее в нем - от меня,
и не все дурное - не мое... Но я один защита ему ныне. И стою я один, и
стрела направлена в мое сердце. Устою ли я - один? Руки мои скованы... Я
зову - придите ко мне, возлюбившие этот мир! Я один. Тяжела моя ноша. Кто
разделит ее со мной?"
И среди бесчисленных звезд воздвиг он чертог себе, доступный и
видимый лишь немногим, ибо из боли своей и скорби создал он его, и не
многие могут вступить его и остаться собой, и не рухнуть под бременем боли
и скорби...
ПРО САУРОНА
"Когда разрушена была крепость в Тангородрим и пал Моргот, вновь
принял Саурон благородное обличье и пришел, дабы выразить почтение Эонве,
герольду Манве; и отрекался от всех своих злодеяний. И так думают
некоторые: изначально это не было ложью, но Саурон воистину раскаялся,
пусть даже причиной тому и был лишь страх, вызванный падением Моргота и
великим гневом Владык Запада. Но не во власти Эонве было миловать тех, кто
принадлежал к тому же ордену, что и он сам; и приказал он Саурону
вернуться в Аман и там предстать пред судом Манве. Тогда устыдился Саурон,
и не пожелал он возвращаться в унижении, а, быть может, и долго доказывать
служением чистоту и искренность помыслов своих по приговору Валар; ибо при
Морготе велика была власть его. Потому, когда ушел Эонве, он укрылся в
Средиземьи и вновь предался злу, ибо весьма крепки были те узы, которыми
опутал его Моргот..."
В ту ночь на землю обрушился звездопад...
Ветви деревьев хлестали его по лицу, как плети, но он не чувствовал
этого.
Шипы терновника впивались в его кожу, но он не ощущал этого. Звезда
горела нестерпимо ярко, и разрывалось, не выдерживало сердце.
Он шел и шел, не видя дороги пустыми от отчаянья глазами.
Не успеть - даже быть рядом. "Глаза... глаза мои... какая боль..."
"Учитель!.." Он шел и шел под истекающим звездами небом. "Умереть..." Он
знал - умирать долго и мучительно, возвращаться - и вновь умирать.
Но сейчас он хотел этого.
"Сердце мира билось в твоих обожженных ладонях..." Не сумел -
защитить. Не сумел даже - разделить боль. "Будь я проклят!.."
...Эонве предстал перед ним, снизойдя до разговора с Черным Майя,
слугой Врага: Эонве блистательный, в лазурных - золотых - белоснежных
одеждах, Эонве громогласный - "уста Манве", Эонве великий, глашатай Короля
Мира.
- Зачем пришел ты, раб Моргота? - с презрительной надменностью
победителя бросил он.
Тяжелая золотая гривна, осыпанная бриллиантами и сапфирами,
охватывала шею Эонве, как ошейник.
Ошейник.
Саурон стиснул зубы.
Глашатай Манве казался сгустком слепящего света рядом с Черным Майя.
Алмазная пыль Валинора покрывала его золотые волосы; это казалось слишком
неуместным в окровавленном сумраке Средиземья.
Эонве счел молчание Саурона растерянностью и покорностью; и возвысил
голос.
- Твой хозяин уже получил свое за все зло, причиненное Средиземью.
Твоя участь не будет столь тяжела - ты всего лишь исполнял приказ...
Конечно, я ничего не могу решать; но принеси покаяние, склонись перед
величием Валар - и они простят тебя, как был прощен бунтовщик Оссе:
Великие милостивы. Ты верно понял: сила и правда - на нашей стороне. Воля
Единого...
Он говорил и говорил - громко, высокомерно, кажется, наслаждаясь
звучанием собственного голоса.
А Саурон не слушал его.
Не слышал.
- ...Говоришь, против чести? - издевался Тулкас. - Ну, что ж, я могу
предложить тебе честный бой... Одолеешь - свободен и прощен. Ну, как?
- ...А теперь беги, - сказал Ороме, возвышаясь в седле. - Беги,
может, спасешься. Если мои собачки позволят, - усмехнулся он.
- ...Увидишь, человек ты или нет, - прошипел Манве. - Ты подохнешь и
вернешься, и опять будешь умирать и возвращаться - до Конца Времен! Тогда
ты запросишь смерти, но я не дам ее тебе!
...Йаванна не хотела крови, она просто прогнала и прокляла ученицу,
не желавшую покаяться.
- ...Учитель, я не могу так... Ведь я - виновен, как и они... За что
ты караешь меня жизнью? Почему ты не отдал меня Манве?..
"За _ч_т_о_ ты караешь меня жизнью?!.."
Он стискивал руки, вгонял ногти в ладони, но лицо его было неподвижно
- застывшая маска.
"Что с ними сделали, будьте прокляты, будьте прокляты... Они даже не
были твоими учениками, но они сражались за тебя, а я... А я?!.. За что, за
что, зачем... Я должен был идти с тобой до конца... Учитель, Учитель... Я
виноват во всем, и ты принял кару - за меня... не могу... зачем... ты -
всесилен, а я... ничего не знаю, ничего не умею... Учитель..."
Он словно погружался в омут глухой тоски, и тяжелая, как ртуть,
серо-зеленая вода смыкалась над ним - медленно и равнодушно. Казалось, он
утратил способность видеть и слышать: только густой слоистый туман перед
глазами да пронизывающая, высокая, на пределе слышимости нота, впивающаяся
в измученный мозг; и равнодушная жестокая рука сжимает саднящий комок
сердца, пульсирующий бесконечной болью.
НАМО
Он шел, и все бежали перед ликом его, и воплощение Гнева Единого
Тулкас упал ниц, закрывая голову руками, перед гневом Намо-Мандоса. Он шел
стремительно, прижимая к груди Книгу и смеялся во гневе, ибо знал, что
свободен. И радовался своей наконец-то осознанной им самим силе. Он шел к
Вратам, и от быстрой его походки темные его волосы отлетали назад, словно
черный ветер. Он не остановился, чтобы оглянуться. Он не остановился,
чтобы вдохнуть в последний раз воздух Арды. Так же стремительно, как шел,
он шагнул во Тьму. Он не боялся. Он знал и был готов.
И притаившаяся за Стеной Ночи мучительная боль прыгнула на него,
словно дикий зверь, словно собаки Ороме. Эру не сулил легкой смерти своим
непокорным детям...
"Вернись. Вернись в Арду. Покайся", - вкрадчиво шептал чей-то мягкий
голос, когда боль на миг покидала его, словно сговорившись с голосом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42