На одном дыхании произнесла, как заклинание. Дан не смеялся, плохо ему было, плохо, как никогда. Будто вывернули его, а обратно не завернули или не развернули – черт его знает, какую здесь приставку употребить!
– Пока вы со мной…
– А я буду с вами, пока нужна вам.
И сам того не хотел, а сказал, вырвалось помимо воли, выскочило откуда-то из подсознания:
– Вы мне очень нужны, Оля.
– Я знаю, – просто ответила она. – Поэтому я – рядом…
Может, из-за того, что тошно было, он и не стал настаивать: мол, провожу до дому, как же так, ночь все-таки, хулиганья кругом… Вышел из троллейбуса и пошел домой.
А когда добрался до своей квартиры, налил по дороге полные башмаки воды, брюки до колен вымочил, когда влез под горячий душ, вспомнил: во-первых, не договорился о следующем звонке – ну да это ладно, теперь у него телефон есть, позвонит Оля, а вот во-вторых… «Во-вторых» казалось куда удивительней: от кого она про Колю узнала? Он ей ничего о нем не говорил, а тем более о его таланте, о славе, о том, что чувствует себя рядом с ним начинающим мальчиком и не тяготит его это чувство, ничуть не тяготит, но никогда, ни на секунду не забывает он о нем.
…А Коля все-таки позвонил ночью, ровно в два часа звонок раздался, Дан на часы посмотрел, но трубку не снял: спать хотелось, выспаться к завтрашней репетиции, да и разговаривать с другом никакого желания не было – настроение не то.
7
Прожектора погасли, киношники убрались проявлять пленку, репетиционный зальчик, непривычный к массированной интервенции «варягов», почти обезлюдел, снова стал уютно-домашним. Как там у классика: «Гул затих. Я вышел на подмостки».
Тиль сказал:
– Самое время потрудиться как следует.
– А как следует, Тиль? – настроение у Дана отличное, рабочее, но бес противоречия головы не опускает.
У Тиля в ручонках блокнот в роскошной кожаной обложке, с золотой монограммой и карандашик золотой, похоже, подаренные ему благодарными почитателями еще до отмены крепостного права: редкая работа, филигранная, теперь таких не делают, надобность перевелась, теперь пишут шариковыми тридцатикопеечными ручками в тощих блокнотах с серыми картонными корочками.
– Я стану фиксировать все твои завалы, Данчик. Я буду фиксировать их галочками. За каждые десять галочек ты мне даешь гривенник. Когда номер будет готов, на эти гривенники я куплю тебе автомобиль «Жигули» последней модели.
– Думаешь, хватит на автомобиль?
– Хватит, Данчик, вполне хватит, еще и на запчасти останется.
– А вот не хватит, язва ты старая, – обозлился Дан. – Купишь мне автомобиль из своих кровных.
– Я бы купил, дарлинг, но на тебе много не заработаешь. Мне же за номер однова платят: что я его месяц готовлю, что десять лет. Проживусь я с тобой, Данчик, последние штаны на хлеб сменяю… – Сама кротость, голосок елейный, глазки долу опущены.
– Не дрейфь, Тиль, калоши останутся…
Взял три булавы, сел на «железного коня», поехал раскидываться, мышцы греть.
Ах, темп, скорость, лихое дело, свистят булавы перед лицом, а ты их не видишь, ты только их следы реактивные углядеть успеваешь, и звук за ними тянется, как за самолетом, а они влипают тебе в ладони и снова взлетают – с двух рук, с правой – каскадом, а ну по кругу, вдоль барьера, по писте манежной проедем: берегись, Тиль, задавлю! – и на центр, а там – вприпрыжку на моноцикле – раз-два-три, раз-два-три! – пошли булавы из-за спины – раз-два-три! – а теперь из-под ноги – раз-два-три! – не свалиться бы, равновесие не потерять – раз-два-три! – веселей, веселей, публика ревет, аплодисменты – горным обвалом…
– Стоп! – это Тиль крикнул.
Что такое? Что случилось?
– В чем дело, маэстро? – Поймал булавы, только теперь почувствовал тяжесть в груди, задышал часто-часто.
– Продышись, Дан.
Ты смотри: Дан, а не Данчик, высшая степень уважения.
– Я не устал, Тиль.
– Вижу. А все ж продышись секундочку… Готово? Бери четвертую.
Четыре штуки – это нам чепуха, семечки, пустим их с двух рук, а теперь поедем, поедем, быстрее, быстрее, покрутим булавы, одну – под купол, внизу – тремя, тремя, тремя – бах! – четвертая прилетела, па-ашли четырьмя. Каково?
– Кураж у тебя откуда-то появился. Дан.
– Он у меня всегда был.
Кидать не перестаем, темп-темп, посторонние разговоры нам не мешают, наоборот – поддержку оказывают.
– Где ж ты его прятал?
– В камере хранения, Тиль, на Казанском вокзале.
– Чего ж не пользовался?
– Берег, Тиль, на черный день копил.
Моноцикл между ногами зажать, попрыгаем чуток – раз-два-три-четыре! – невысоко кидать, невысоко, темп не терять, пусть публика считает – раз-два-три-четыре!
– Сегодня – черный?
– Светлый, Тиль, светлее некуда. Просто я шифр от сейфа забыл, достать кураж не мог, а вчера вспомнил…
– Ага, у нас, оказывается, память плохая, бедные мы, бедные.
– Богатые, Тиль, хочешь, поделюсь?
– Чем, Дан?
– Радостью. Хорошим настроением.
– Влюбился, что ли?
– Кто знает, Тиль, поживем – увидим?
– Не та ли шантретка из телефона?
– Много будешь знать – скоро состаришься.
– Я и так уже старый. Дан.
– Неужто помирать собрался? Не верю…
– Еще чего!
– То-то…
В сторону четвертую, сейчас мы тремя фокус покажем, закрутим каждую в горизонтальной плоскости, как винт у вертолета, как бумеранг, который друг Коля в Австралии швырял… Пойдут в ладони? Пошли, пошли, внимание-внимание… И опять вверх, повыше, все три – повыше, к колосникам, ловим их – раз-два-три! – ка-амплимент публике.
– Где ты этому научился?
– Чему, Тиль?
– Крутить их по горизонтали.
– Коля так делает.
– Ко-оля…
– А что Коля, что Коля? Пуп земли? Расстараемся – не хуже будем.
– Нахал ты, геноссе. Хорошо бы расстарался…
– Не волнуйся, Тиль, все лавры наши будут.
Дан сел на манеж, рядом со стульчиком Тиля, глубоко дышал, восстанавливал «дыхалку». Тиль спросил:
– Не пересидишь? Кураж пропадет…
– Он у меня теперь никогда не пропадет.
– Слушай, Данчик, скажи честно старому Тилю: что произошло?
Что ему сказать? Честно? Честно – он не поверит… Честно – сам Дан не знал, что с ним случилось, отчего он сегодня кидает не хуже Коли. В конце концов так не бывает: вчера – посредственность, сегодня – талант.
– Я с волшебницей познакомился, Тиль. Она меня в мастера превратила.
– Душу ей продал, охальник?
Душу Продал? Нет, Тиль, пока не продал, лишь приоткрыл чуток, да только попросит – так отдать можно, задаром. Задаром? Да она тебе за твою душу столько авансов выдала – не расплатишься! Стоит ли твоя душа ее подарков? А почему ее? Опять в мистику бросило? При чем здесь Оля? Ну сказала она, что пойдет у Дана номер, легко пойдет, как хочется, а он и поверил ей, крепко поверил, и все получилось – как же иначе? Иначе так: не ей он поверил, а себе, вернее – в себя, и в том, конечно, есть немалая заслуга Оли, кто спорит, спасибо ей великое…
– Так как же насчет души, Данчик?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17