Счетчик показывает уже почти триста рентген, а ниже, думаю, будет больше. Радиация в этом каньоне повышается с каждым шагом.
– Триста семьдесят, - сказал Брегг, сверившись с дозиметром, когда они спустились на десяток метров. - И обрати внимание на лес.
Уступ здесь был шире, и лес сплошным массивом выстроился по краю. "Не пробиться, - подумал Женэ, - бульдозер нужен, а не наши ножи".
– Придется возвращаться наверх, - сказал он, - на следующем уступе уровень радиации уже почти смертельный. На троих таблеток не хватит - надо спускаться одному.
Санчес сделал несколько снимков опутанного лиловой паутиной леса и полез на верхний уступ.
– Взгляну на сороконожку, - пояснил он.
– Какую сороконожку? - спросил Брегг.
– Санчес подстрелил наверху еще одну здешнюю тварь, многолапую, величиной с хорька и в панцире, похожем на фольгу, - сказал Женэ.
Но сороконожки на месте не оказалось. Кто-то унес ее. Но кто? Мох вокруг не был примят, только возле скалистого выступа, где она лежала, остались глубокие треугольные следы неведомого хищника.
– Хорошо, что хоть снимки есть, - чуть не плакал Санчес, - какой экземпляр потерян.
– Арбуз и сороконожка - это мелочь, - закричал, перебивая зоолога, Брегг. - А если тварь - с бочку? Если на вас прыгнет "клумба", что тогда?
– Тихо, сеньор Брегг, - остановил его Санчес, - мы не глухие. То, что вы называете "клумбой", просто странствующая колония грибовидных организмов. По-моему, она не опасна.
– Здесь все опасно, - не унимался бельгиец, - а вы уверены, что синий мох, на котором мы спали, не ядовит?
– Не паникуй, - сказал Женэ, отшвырнув ногой консервную банку. Опаснее всего радиация. С каждым уступом уровень ее повышается почти на сто рентген, а таких уступов десяток, а то и больше.
– А действуют ли таблетки? - спросил Санчес. - Мне что-то стало не по себе.
– Тошнит?
– Нет.
– Лихорадит?
– Тоже нет. Просто сонливость.
– У меня, между прочим, тоже, - заметил Брегг.
– Первый признак лучевой болезни - тошнота и рвота через час-полтора после облучения, - сказал Женэ. - К вечеру лихорадка и боль в горле.
– Нет этих симптомов, - удовлетворенно повторил Санчес. Женэ не ответил, чувствуя, что и его неудержимо клонит ко сну, хотя день еще только начинался. "В схватке с каньоном, - подумал он, - мы, кажется, терпим поражение".
IV
Очнулись все почти одновременно и в темноте.
– Уже ночь? - растерялся Санчес.
Бельгиец осветил зажигалкой часы.
– Половина второго. Проспали двенадцать часов.
Разговор сразу принял резкий, обостренный характер. Двенадцатичасовой каменный сон не освежил и не успокоил. Наоборот, взвинтил. Испанский и французский языки смешались. Все кричали, перебивая друг друга.
– Опять страх! Почему? Так с ума сойдешь!
– Я же говорил: радиация.
– Какая еще радиация?! Сириус это, Дантов ад.
– Не глупи.
– А где ты видел на Земле эту дьявольщину?
– Спроси зоолога.
– Я подавлен, сеньоры.
– Попробуем зажечь костер.
Дымное пламя осветило шарообразные кусты и деревья-уродцы. Над каньоном по-прежнему висела тьма. И вдруг в этой непроглядной мгле вспыхнули огоньки. Их можно было легко сосчитать - не больше десятка. Неподвижные, иногда чуть-чуть смещавшиеся, они висели на высоте человеческого роста или выше, на уровне вцепившихся в камни деревьев, и горели, не мигая, тусклым зелено-оранжевым светом.
– Это глаза, - раздался свистящий шепот бельгийца.
– Вздор, - отозвался Женэ.
– Похоже на глаза, - тоже шепотом произнес зоолог. - Только это не ягуар.
– А вдруг здешние твари? Покрупнее?
Бельгиец вскочил, выхватил тлеющую головешку из костра и бросился навстречу немигающим огонькам.
– Жрите, гады! - крикнул он, швырнув головешку в темноту. Глаза погасли.
– Испугались, - сказал зоолог.
– Неужели вы верите в тварей-гигантов? - спросил француз.
– Не знаю, сеньор Женэ, я ничего не понимаю.
– А я знаю, кто это, - заскрипел зубами Брегг. Даже в свете угасающего костра было видно, что он дрожит, точно в ознобе. - Это они.
Он схватил двустволку, проверил, заряжена ли, но Женэ тут же отнял у него оружие.
– Не дури. Их уже нет. Видишь - темно? Ни одного огонька. Ты лучше ляг и прими снотворное. В таком состоянии можешь сорваться с кручи. А мы с профессором подежурим.
– Прости, я опять взорвался. Дай таблетки, - Брегг вдруг обмяк и сел, едва не свалившись в костер. Минут через десять снотворное подействовало он уже снова спал, вздрагивая даже во сне.
– Надо уходить отсюда, - сказал Санчес.
– Утром уйдем, - согласился Женэ, - я только еще раз проверю уровень радиации.
В чаще кривобоких деревьев снова зажглись огоньки. Столько же, а может и больше. Глаза? Вероятно. Неподвижные, пристально наблюдающие за ними.
– Опять, - сказал Санчес.
– Вижу.
– С ружьем в руках легче дышится.
В сельве тоже было страшновато. Но там им угрожали змеи, ядовитые улитки, кровожадные пираньи - не дай бог, свалишься в воду с плота или перевернется лодка! Здешний страх был особым, гипнотическим, внушенным. Женэ стыдно было признаться самому себе, что он, победитель соревнований в скоростной стрельбе по движущимся мишеням и призер велогонок на треке, сейчас трясется от страха, сжимая скользкими от пота руками ружье. Диковинные растения? Да бог с ними, с растениями, мало ли незнакомцев в сельве - все равно в ботанике он профан. Зверье? Против него есть оружие. Глаза? Тускло-зеленые с оранжевым ободком - они висели в воздухе, как фонарики. Живые фонарики. Не светят, а всматриваются, не вспыхивают, а приближаются, не блестят, а приказывают. А ему не хочется подчиняться, не такой он человек, чтобы смириться со всей этой мистикой. Пусть кто угодно думает, что глаза таинственных лесных существ, о которых говорят предания индейцев, наблюдают за ними. Мифологическое выдает за действительное, сказку - за реальность. Ну а ему, геологу, исходившему тысячи километров в дебрях трех континентов, это все ни к чему. Сейчас он подойдет поближе к этим пугающим глазам и выпалит по ним из обоих стволов. А там посмотрит, уберутся ли они подобру-поздорову.
Женэ встал, перепрыгнул через тлеющие угли костра и шагнул навстречу глазам-фонарикам. Теперь он знал точно - волны страха идут от них. Телепатия? Но кто кого боится; он - их или они - его?
Геолог шагнул еще ближе - и произошло неожиданное. Огни отодвинулись, меняя места, уменьшаясь в объеме, превращаясь из фонариков в светлячки и совсем уже угасли, отступив в темноту. Женэ вздохнул облегченно, дрожащие руки опустили двустволку. И тут случилось то, что можно наблюдать только в тропиках.
Над каньоном включили свет.
Еще невидимое солнце осветило половину порозовевшего неба. Утро наступило, и в каньоне проявилась детская пестрота красок, положенных невпопад, - синева мха, ржавчина леса, оранжевые тона камня, фиолетовые плетения лиан.
1 2 3 4 5 6