ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Могущественная Аталия, Давид из «Зохара» с семью золотыми диадемами на золотой голове, Соломон, принимающий почести царицы Савской, наполняли ее восторгом.
Она вместе с Ахабом была против Ильи, вместе с Езехиасом против Исайи.
В глубине души она не жалела о вавилонской неволе, славой ассирийской покрывшей женщину одной с ней крови.
И сейчас, если бы не был разрушен храм, разве стал бы какой-нибудь Дизраели фактически главой надменной британской империи?
Генриетта Вейль знала об этих мятежных порывах, понимала всю их неправильность, с точки зрения чистого сионизма.
Ученая не раз спрашивала себя, какая могла быть польза для женщины, обреченной окончить дни свои в «Колодезе Иакова», в воспоминаниях о великих иудейских героинях?
Но как сделать замечание человеку, который никогда не предавался грезам? Ведь в поступках Агари царили спокойствие и рассудительность.
Она тысячу раз доказывала это, особенно когда дело касалось организации колонии.
При своем возникновении «Колодезь Иакова» получил хартию, составленную лично Генриеттой Вейль. Первоначально в ней воплощались самые сокровенные мечты духоборцев, братьев морав и сен-симонистов.
Пришлось поспешно разбавить водой эту мистическую эссенцию. Однако по существу дух колонии остался коммунистическим. Решения принимались большинством голосов, общим собранием населения колонии.
Это же собрание ежегодно назначало администрацию, необходимую для управления делами, и нужно признать, что избирались всегда самые достойные.
К началу года начальник каждого отдела представлял свой устав внутреннего управления, утверждаемый экстраординарным собранием. Так, ведающий финансовой частью составлял отчет о бюджете, состоявшем из прихода и расхода в колонии. В первые годы в графе «приход» фигурировали исключительно пожертвования Национального фонда, в зависимости от нужды распределяемые верховным комиссаром между колониями.
В «Колодезе Иакова» эти деньги все до последней копейки поглощались расходом. Жили надеждой, что в скором будущем приход его превысит. Был даже выработан план, как употребить этот излишек. Треть должна была поровну делиться между всеми членами колонии; остальные две трети шли на усовершенствование и развитие общего хозяйства.
Административные обязанности, как бы сложны они ни были, не освобождали от физического труда. Только одно исключение было единогласно сделано общим собранием – для Исаака Кохбаса. Он уже еле справлялся с взятой им на себя непосильной ношей, правда, заслужил доверие верховного комиссара.
Каждые два дня он уезжал из колонии. Остальное время поглощали совещания с начальниками различных административных отделов.
Не было ни одного финансового, земледельческого или иного вопроса, с которым бы к нему не обратились за разрешением. Фактически все проходило через его руки.
И если колония могла существовать в условиях, по мнению бедной Генриетты Вейль, придававших ей силу, а в действительности чисто теоретических, то только потому, что человек, убивавший себя работой, не задумываясь, отдал ей две вещи, не имеющие ничего трансцендентального: свою активность и свое сердце.
Среди всей этой анархо-административной путаницы во что могло обратиться существо, подобное Агари?
Тут, быть может, читателю придется удивиться тому, что произошло и с Кохбасом, и с Генриеттой Вейль. Бывшая танцовщица моментально приспособилась к дотоле чуждому, совершенно незнакомому ей миру. Не прошло еще и двух месяцев со дня ее приезда, как она уже замещала в вопросах экономики просившую об увольнении жену электротехника Михаила Абрамовича Дору Абрамович.
На посту, от которого в сущности зависело все существование колонии, Агарь выказала качества, почти невероятные для женщины, до сих пор жившей в мире беззаботности и мотовства.
Есть две категории людей: расточительных, когда дело касается их самих, но бережливых, когда речь идет об интересах других.
Агарь принадлежала к первой категории. Создав конкуренцию между купцами, поставлявшими съестные припасы в колонию вначале по очень высокой цене, она в скором времени сэкономила немалые средства.
О результатах своих действий она заявила на общем собрании. Колонисты были поражены. Цены понизились, а качество товаров значительно улучшилось.
Тысячи мелочей свидетельствовали о том, что уровень жизни вырос. Мужчины заметили, что порция табака и водки стала больше. Женщины благодарили Агарь за более мягкую материю и более тонкое белье.
Над колонией витал дух радости и надежды. Теперь можно было думать о вещах более возвышенных, чем пища и одежда.
В субботу, которой Агарь всеми способами, коими могла, вернула былую праздничность, на столах трапезной расставлялись цветы. Каждый колонист в этот день получал свежее белье. За два месяца были продезинфицированы и заново перекрашены все дома. Над каждой постелью появилась сетка против москитов, в каждой комнате – зеркало, и трогательными занавесками украсились окошки. Все эти усовершенствования Агарь ввела, точно играючи.
Никто не знал, когда работает эта серьезная нежная женщина, всегда тихая, всегда ровная, как поверхность спящего прекрасного озера.
Огромная комната, где она вела заседания, стала любимым местом колонистов, приходивших сюда поболтать и потолковать о своих делах.
Она всех слушала с непритворным интересом и с одинаковым вниманием относилась к самым разным, часто весьма нелепым проблемам. Евреи из двадцати стран мира, собравшиеся в колонии, как бы приносили ей частичку своей былой родины.
Михаил Абрамович вспоминал о вторжении казаков Ренненкампфа в Восточную Пруссию, уроженцем которой он был. Американец Виктор Когэн говорил о великолепии гетто Нью-Йорка.
Рафаил Ашкенази, сыгравший вместе с Бела Куном и Тибором Замуэли роль, о которой лучше умолчать, часто описывал мрачную красоту покрытых снегом хвойных лесов Венгрии.
Закинув свою прекрасную белокурую голову семитского Сен-Жюста, Игорь Вальштейн с небрежностью рассказывал о том, как целое утро заставил ждать себя генерала Брусилова.
А утром и вечером без устали вспоминала о былом Генриетта Вейль: «И я сказала тогда Матвею Морхардту: „Так не пойдет, уверяю тебя“. Мы тут же взяли фиакр и через десять минут были у Прессансэ, на бульваре Порт-Рояль». Или: «В этот день я вместе с Георгом Брандэсом и его другом завтракала у Дегува. Всем нам было очень весело».
Только оставаясь наедине с Гитель, Агарь немного отдыхала.
Девочка изменилась до неузнаваемости. На свежем воздухе она окрепла и превратилась в ладного загорелого подростка. В короткой юбке и белой блузке, со стриженными, как у Давида, волосами она была очаровательной герл-гайд – гордостью девочек-сионисток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41