Наконец я ее уговорил, и мы порешили на том, что она вернет нам плату за неделю и вступит во владение нашими комнатами в тот же день после полудня. Теперь, при более тесном знакомстве, оказалось, что, хотя наше новое жилье расположено в каких-нибудь двух-трех кварталах от прежнего, место это куда менее респектабельное; настроение у матушки, как я заметил, упало.
– Знаю! – выкрикнул я. – Давай устроим пир по случаю новоселья!
Она захлопала в ладоши:
– Да! И я приготовлю негус! Совсем как в старые дни. Ты прав, Джонни. С этого дня тут будет наш дом, поэтому я напишу Биссетт, пусть пришлет деньги сюда.
Заручившись помощью молоденькой служанки, мы послали ее за двумя отбивными, булочками на четыре пенса и капелькой бренди для негуса. Тем временем мы нагрели тарелки на каминной решетке и привели в порядок комнату. Когда девушка вернулась с покупками (а также с печеной картошкой из кулинарной лавки, кувшином молока, пригоршней пряностей и двумя яйцами, приобретенными у миссис Филлибер), матушка поджарила отбивные на решетке, подвешенной над огнем на паре подставок. Уплетая их, мы веселились, довольные собой; снаружи они немного подгорели, внутри были жестковаты, но в целом приготовлены превосходно.
Потом я насадил булочки на вилку для тостов и стал их поджаривать, а матушка взялась за приготовление негуса. Наблюдая за нею, я заметил внезапно, что вид у нее очень невинный и ранимый, лицо сияет радостью в предвкушении негуса и, как я догадался, при мысли о письме человеку, достойному любви и доверия. Мне было страшно, что она не подозревает, как плохо могут пойти наши дела; странным образом я чувствовал себя старшим из нас двоих. Мне помнилось, с каким холодным, расчетливым выражением смотрели на нее чужие люди; ни на что, думал я, нельзя полагаться – и уж конечно, не на верность Биссетт.
Когда негус был готов, матушка отлила мне треть стаканчика и мы выпили за здоровье друг друга горячий, ароматный напиток.
Я выдохнул:
– Он еще противней, чем раньше!
Матушка рассмеялась и села писать письмо.
– Ты дашь ей наш адрес? – спросил я.
– Конечно, сыночек. Иначе как же она пошлет нам деньги! Какой же ты смешной.
Я заколебался, но не решился заговорить.
Она взглянула на меня, задумчиво прижимая к щеке кончик пера:
– Я ей пишу, чтобы она вычла из вырученной суммы все свои затраты – на устройство продажи, на это письмо и прочее – ив добавление взяла, в качестве выходного пособия, жалованье за три месяца. – Кончик пера оставил у нее на лице чернильный след. – Как ты думаешь, это будет по-честному?
– А как же. Только нам, наверное, сейчас не по карману такая щедрость!
Она нахмурилась:
– Думаешь, я должна предложить ей меньше?
– Нет, я думаю, нам нужно хорошо обойтись с Биссетт.
– Да, Джонни, – обрадовалась она. – Точно так же и я подумала. Знаешь, по-настоящему она наш единственный верный друг.
На следующий день мы отнесли письмо на почту. Рассчитав, что у Биссетт было время продать мебель и расплатиться с кредиторами, мы ожидали получить от нее весточку в конце следующей недели.
Письмо, однако, не пришло, и матушка предположила, что устройство дел затянулось. Как бы то ни было, нас в это время занимали другие заботы, поскольку эта неделя принесла нам новые разочарования. Прежде всего нас огорчило наше новое жилье, так как в доме было грязно, а по вечерам шумно; слуги же, хотя и приветливые, не отличались ни добросовестностью, ни трудолюбием. От миссис Филлибер частенько попахивало спиртным, и в такие минуты она делалась бесцеремонной и фамильярной.
К тому же матушка, по-прежнему уверенная, что сможет зарабатывать нам на жизнь художественной вышивкой, упорно желала приступить к поискам для меня школы. Я протестовал, ссылался на газету, где была указана стоимость обучения, но ни на йоту ее не переубедил.
Первое учебное заведение, которое мы посетили, на Кудж-стрит, содержал джентльмен с очень красным носом, нетвердой походкой и столь же нетвердым владением английской грамматикой. Второе располагалось в грязном переулке у Фитцрой-Сквер; в ответ на наш стук, после долгого молчания, в окошке осторожно зашевелилась неопрятная занавеска. Потом дверь открыл худосочный субъект в заплатанной одежде, назвался «директором» и тут же заметил, как бы между прочим, что не имеет привычки сам впускать посетителей, но, как на грех, у служанки, кухарки и мальчика, который прислуживает на кухне, сейчас выходной, а горничную только-только услали с поручением. Мы вошли, и, заметив, как поразила нас пустота в холле, директор пояснил, что мебель как раз услали к полировщику. Он повел нас в классную комнату, где мы застали, по всей видимости, полный состав учеников, а именно двух маленьких испуганных мальчишек, разукрашенных чернилами и ознобышем и тонущих в больших, не по размеру, воротничках.
В тот же вечер я заявил матушке, что, поскольку заказы на вышивку дальше искать нет смысла, нам придется подумать о другой работе, а о школе пока забыть.
Она улыбнулась:
– А вот и ошибаешься, Джонни. У меня для тебя сюрприз. Я исполнила свой замысел.
Она протянула мне кусок broderie anglaise ; это была полоса шелка, шитая красивыми узорами в золоте и серебре, наподобие тех, над которыми она часто трудилась в Мелторпе.
– Я думал, весь хороший материал у нас украли. Где ты взяла ткань и нитки? – спросил я.
Она покраснела.
– Купила, Джонни.
– И сколько это стоило?
– Три фунта. – Она отвела взгляд.
– Сколько?
Матушка покраснела еще гуще.
– Еще два фунта стоили нитки. Но ты же понимаешь, когда я это покажу, мне тотчас дадут работу.
– Ты не имела права столько тратить, не спросив меня! – Я был взбешен ее наивностью и нечестностью.
– Я знала, что, если скажу тебе, ты не согласишься. – На глазах у нее выступили слезы.
Мы поссорились и, не помирившись, в слезах отправились спать. На следующее утро мир кое-как был восстановлен, мы по возможности привели в порядок свою внешность и отправились на Нью-Бонд-стрит. Там мы вошли в большую лавку (через заднюю дверь, разумеется) и отыскали главную мастерицу.
Не дослушав матушкины объяснения, она схватила материю, проворно развернула и, вытянув ее, скорчила гримасу.
– Недурной кусок шелка, мог бы пойти в дело, зачем вы только его испакостили.
Матушка вспыхнула, а я выкрикнул:
– Что вы такое говорите?
Не обращая на меня внимания, женщина сказала матушке:
– Это не мастерская работа. Посмотрите на размер стежков, на неровные линии. Да за такую работу я бы любую из своих девушек выгнала за порог. Да и стиль провинциальный. Забирайте это художество и прощайте.
Не возьмусь описывать, как мы поплелись прочь, и как потом, подыскав необидную причину неудачи (наша вчерашняя ссора была полностью забыта), пытали счастья в других лавках, но получали прежний ответ – хотя обычно в не столь оскорбительных выражениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172