Мартин оглянулся. Его губы искривились в
презрительную улыбку. Изящным движением смахнув пылинку с лацкана пиджака,
Мартин взял трубку, но ничего не сказал. Наступило долгое молчание. Затем
хриплый голос взревел:
- Алло, алло, алло! Вы слушаете? Я с вами говорю, Мартин!
Мартин невозмутимо молчал.
- Вы заставляете меня ждать! - рычал голос. - Меня, Сен-Сира!
Немедленно быть в зале! Просмотр начинается... Мартин, вы меня слышите?
Мартин осторожно положил трубку на стол. Он повернулся к зеркалу,
окинул себя критическим взглядом и нахмурился.
- Бледно, - пробормотал он. - Без сомнения, бледно. Не понимаю, зачем
я купил этот галстук?
Его внимание отвлекла бормочущая трубка. Он поглядел на нее, а потом
громко хлопнул в ладоши у самого микрофона. Из трубки донесся
агонизирующий вопль.
- Прекрасно, - пробормотал Мартин, отворачиваясь. - Этот робот оказал
мне большую услугу. Мне следовало бы понять это раньше. В конце концов,
такая супермашина, как ЭНИАК, должна быть гораздо умнее человека, который
всего лишь простая машина. Да, - прибавил он, выходя в холл и сталкиваясь
с Тони Ла-Мотта, которая снималась в одном из фильмов "Вершины". - МУЖЧИНА
- ЭТО МАШИНА, А ЖЕНЩИНА... - Тут он бросил на мисс Ла-Мотта такой
многозначительный и высокомерный взгляд, что она даже вздрогнула, - А
ЖЕНЩИНА - ИГРУШКА, - докончил Мартин и направился к первому просмотровому
залу, где его ждали Сен-Сир и судьба.
Киностудия "Вершина" на каждый эпизод тратила в десять раз больше
пленки, чем он занимал в фильме, побив таким образом рекорд "Метро -
Голдвин - Мейер". Перед началом каждого съемочного дня эти груды
целлулоидных лент просматривались в личном просмотровом зале Сен-Сира -
небольшой роскошной комнате с откидными креслами и всевозможными другими
удобствами. На первый взгляд там вовсе не было экрана. Если второй взгляд
вы бросали на потолок, то обнаруживали экран именно там.
Когда Мартин вошел, ему стало ясно, что с экологией что-то не так.
Исходя из теории, будто в дверях появился прежний Никлас Мартин,
просмотровый зал, купавшийся в дорогостоящей атмосфере изысканной
самоуверенности, оказал ему ледяной прием. Ворс персидского ковра
брезгливо съеживался под его святотатственными подошвами. Кресло, на
которое он наткнулся в густом мраке, казалось, презрительно пожало
спинкой. А три человека, сидевшие в зале, бросили на него взгляд, каким
был бы испепелен орангутанг, если бы он по нелепой случайности удостоился
приглашения в Бэкингемский дворец.
Диди Флеминг (ее настоящую фамилию запомнить было невозможно, не
говоря уж о том, что в ней не было ни единой гласной) безмятежно возлежала
в своем кресле, уютно задрав ножки, сложив прелестные руки и устремив
взгляд больших томных глаз на потолок, где Диди Флеминг в серебряных
чешуйках цветной кинорусалки флегматично плавала в волнах жемчужного
тумана. Мартин в полутьме искал на ощупь свободное кресло. В его мозгу
происходили странные вещи: крохотные заслонки продолжали открываться и
закрываться, и он уже не чувствовал себя Никласом Мартином. Кем же он
чувствовал себя в таком случае?
Он на мгновение вспомнил нейроны, чьи глаза-бусинки, чудилось ему,
выглядывали из его собственных глаз и заглядывали в них. Но было ли это на
самом деле? Каким бы ярким ни казалось воспоминание, возможно, это была
только иллюзия. Напрашивающийся ответ был изумительно прост и ужасно
логичен. ЭНИАК Гамма Девяносто Третий объяснил ему - правда, несколько
смутно, - в чем заключался его экологический эксперимент. Мартин просто
получил оптимальную рефлекторную схему своего удачливого прототипа,
человека, который наиболее полно подчинил себе свою среду. И ЭНИАК назвал
ему имя этого человека, правда среди путаных ссылок на другие прототипы,
вроде Ивана (какого?) и безыменного уйгура.
Прототипом Мартина был Дизраэли, граф Биконсфилд. Мартин живо
вспомнил Джорджа Арлисса в этой роли. Умный, наглый, эксцентричный и в
манере одеваться, и в манере держаться, пылкий, вкрадчивый, волевой, с
плодовитым воображением...
- Нет, нет, нет, - сказала Диди с невозмутимым раздражением. -
Осторожнее, Ник. Сядьте, пожалуйста, в другое кресло. На это я положила
ноги.
- Т-т-т-т, - сказал Рауль Сен-Сир, выпячивая толстые губы и огромным
пальцем указывая на скромный стул у стены. - Садитесь позади меня, Мартин.
Да садитесь же, чтобы не мешать нам. И смотрите внимательно. Смотрите, как
я творю великое из вашей дурацкой пьески. Особенно заметьте, как
замечательно я завершаю соло пятью нарастающими падениями в воду. Ритм -
это все, - закончил он. - А теперь - ни звука.
Для человека, родившегося в крохотной балканской стране Миксо-Лидии,
Рауль Сен-Сир сделал в Голливуде поистине блистательную карьеру. В тысяча
девятьсот тридцать девятом году Сен-Сир, напуганный приближением войны,
эмигрировал в Америку, забрав с собой катушки снятого им миксо-лидийского
фильма, название которого можно перевести примерно так: "Поры на
крестьянском носу".
Благодаря этому фильму, он заслужил репутацию великого кинорежиссера,
хотя на самом деле неподражаемые световые эффекты в "Порах" объяснялись
бедностью, а актеры показали игру, неведомую в анналах киноистории, лишь
потому, что были вдребезги пьяны. Однако критики сравнивали "Поры" с
балетом и рьяно восхваляли красоту героини, ныне известной миру как Диди
Флеминг.
Диди была столь невообразимо хороша, что по закону компенсации не
могла не оказаться невообразимо глупой. И человек, рассуждавший так, не
обманывался. Нейроны Диди не знали ничего. Ей доводилось слышать об
эмоциях, и свирепый Сен-Сир умел заставить ее изобразить кое-какие из них,
однако все другие режиссеры теряли рассудок, пытаясь преодолеть
семантическую стену, за которой покоился разум Диди - тихое зеркальное
озеро дюйма в три глубиной. Сен-Сир просто рычал на нее. Этот
бесхитростный первобытный подход был, по-видимому, единственным, который
понимала прославленная звезда "Вершины".
Сен-Сир, властелин прекрасной безмозглой Диди, быстро очутился в
высших сферах Голливуда. Он, без сомнения, был талантлив и одну картину
мог бы сделать превосходно. Но этот шедевр он отснял двадцать с лишним раз
- постоянно с Диди в главной роли и постоянно совершенствуя свой
феодальный метод режиссуры. А когда кто-нибудь пытался возражать, Сен-Сиру
достаточно было пригрозить, что он перейдет в "Метро - Голдвин - Мейер" и
заберет с собой покорную Диди (он не разрешал ей подписывать длительных
контрактов, и для каждой картины с ней заключался новый).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
презрительную улыбку. Изящным движением смахнув пылинку с лацкана пиджака,
Мартин взял трубку, но ничего не сказал. Наступило долгое молчание. Затем
хриплый голос взревел:
- Алло, алло, алло! Вы слушаете? Я с вами говорю, Мартин!
Мартин невозмутимо молчал.
- Вы заставляете меня ждать! - рычал голос. - Меня, Сен-Сира!
Немедленно быть в зале! Просмотр начинается... Мартин, вы меня слышите?
Мартин осторожно положил трубку на стол. Он повернулся к зеркалу,
окинул себя критическим взглядом и нахмурился.
- Бледно, - пробормотал он. - Без сомнения, бледно. Не понимаю, зачем
я купил этот галстук?
Его внимание отвлекла бормочущая трубка. Он поглядел на нее, а потом
громко хлопнул в ладоши у самого микрофона. Из трубки донесся
агонизирующий вопль.
- Прекрасно, - пробормотал Мартин, отворачиваясь. - Этот робот оказал
мне большую услугу. Мне следовало бы понять это раньше. В конце концов,
такая супермашина, как ЭНИАК, должна быть гораздо умнее человека, который
всего лишь простая машина. Да, - прибавил он, выходя в холл и сталкиваясь
с Тони Ла-Мотта, которая снималась в одном из фильмов "Вершины". - МУЖЧИНА
- ЭТО МАШИНА, А ЖЕНЩИНА... - Тут он бросил на мисс Ла-Мотта такой
многозначительный и высокомерный взгляд, что она даже вздрогнула, - А
ЖЕНЩИНА - ИГРУШКА, - докончил Мартин и направился к первому просмотровому
залу, где его ждали Сен-Сир и судьба.
Киностудия "Вершина" на каждый эпизод тратила в десять раз больше
пленки, чем он занимал в фильме, побив таким образом рекорд "Метро -
Голдвин - Мейер". Перед началом каждого съемочного дня эти груды
целлулоидных лент просматривались в личном просмотровом зале Сен-Сира -
небольшой роскошной комнате с откидными креслами и всевозможными другими
удобствами. На первый взгляд там вовсе не было экрана. Если второй взгляд
вы бросали на потолок, то обнаруживали экран именно там.
Когда Мартин вошел, ему стало ясно, что с экологией что-то не так.
Исходя из теории, будто в дверях появился прежний Никлас Мартин,
просмотровый зал, купавшийся в дорогостоящей атмосфере изысканной
самоуверенности, оказал ему ледяной прием. Ворс персидского ковра
брезгливо съеживался под его святотатственными подошвами. Кресло, на
которое он наткнулся в густом мраке, казалось, презрительно пожало
спинкой. А три человека, сидевшие в зале, бросили на него взгляд, каким
был бы испепелен орангутанг, если бы он по нелепой случайности удостоился
приглашения в Бэкингемский дворец.
Диди Флеминг (ее настоящую фамилию запомнить было невозможно, не
говоря уж о том, что в ней не было ни единой гласной) безмятежно возлежала
в своем кресле, уютно задрав ножки, сложив прелестные руки и устремив
взгляд больших томных глаз на потолок, где Диди Флеминг в серебряных
чешуйках цветной кинорусалки флегматично плавала в волнах жемчужного
тумана. Мартин в полутьме искал на ощупь свободное кресло. В его мозгу
происходили странные вещи: крохотные заслонки продолжали открываться и
закрываться, и он уже не чувствовал себя Никласом Мартином. Кем же он
чувствовал себя в таком случае?
Он на мгновение вспомнил нейроны, чьи глаза-бусинки, чудилось ему,
выглядывали из его собственных глаз и заглядывали в них. Но было ли это на
самом деле? Каким бы ярким ни казалось воспоминание, возможно, это была
только иллюзия. Напрашивающийся ответ был изумительно прост и ужасно
логичен. ЭНИАК Гамма Девяносто Третий объяснил ему - правда, несколько
смутно, - в чем заключался его экологический эксперимент. Мартин просто
получил оптимальную рефлекторную схему своего удачливого прототипа,
человека, который наиболее полно подчинил себе свою среду. И ЭНИАК назвал
ему имя этого человека, правда среди путаных ссылок на другие прототипы,
вроде Ивана (какого?) и безыменного уйгура.
Прототипом Мартина был Дизраэли, граф Биконсфилд. Мартин живо
вспомнил Джорджа Арлисса в этой роли. Умный, наглый, эксцентричный и в
манере одеваться, и в манере держаться, пылкий, вкрадчивый, волевой, с
плодовитым воображением...
- Нет, нет, нет, - сказала Диди с невозмутимым раздражением. -
Осторожнее, Ник. Сядьте, пожалуйста, в другое кресло. На это я положила
ноги.
- Т-т-т-т, - сказал Рауль Сен-Сир, выпячивая толстые губы и огромным
пальцем указывая на скромный стул у стены. - Садитесь позади меня, Мартин.
Да садитесь же, чтобы не мешать нам. И смотрите внимательно. Смотрите, как
я творю великое из вашей дурацкой пьески. Особенно заметьте, как
замечательно я завершаю соло пятью нарастающими падениями в воду. Ритм -
это все, - закончил он. - А теперь - ни звука.
Для человека, родившегося в крохотной балканской стране Миксо-Лидии,
Рауль Сен-Сир сделал в Голливуде поистине блистательную карьеру. В тысяча
девятьсот тридцать девятом году Сен-Сир, напуганный приближением войны,
эмигрировал в Америку, забрав с собой катушки снятого им миксо-лидийского
фильма, название которого можно перевести примерно так: "Поры на
крестьянском носу".
Благодаря этому фильму, он заслужил репутацию великого кинорежиссера,
хотя на самом деле неподражаемые световые эффекты в "Порах" объяснялись
бедностью, а актеры показали игру, неведомую в анналах киноистории, лишь
потому, что были вдребезги пьяны. Однако критики сравнивали "Поры" с
балетом и рьяно восхваляли красоту героини, ныне известной миру как Диди
Флеминг.
Диди была столь невообразимо хороша, что по закону компенсации не
могла не оказаться невообразимо глупой. И человек, рассуждавший так, не
обманывался. Нейроны Диди не знали ничего. Ей доводилось слышать об
эмоциях, и свирепый Сен-Сир умел заставить ее изобразить кое-какие из них,
однако все другие режиссеры теряли рассудок, пытаясь преодолеть
семантическую стену, за которой покоился разум Диди - тихое зеркальное
озеро дюйма в три глубиной. Сен-Сир просто рычал на нее. Этот
бесхитростный первобытный подход был, по-видимому, единственным, который
понимала прославленная звезда "Вершины".
Сен-Сир, властелин прекрасной безмозглой Диди, быстро очутился в
высших сферах Голливуда. Он, без сомнения, был талантлив и одну картину
мог бы сделать превосходно. Но этот шедевр он отснял двадцать с лишним раз
- постоянно с Диди в главной роли и постоянно совершенствуя свой
феодальный метод режиссуры. А когда кто-нибудь пытался возражать, Сен-Сиру
достаточно было пригрозить, что он перейдет в "Метро - Голдвин - Мейер" и
заберет с собой покорную Диди (он не разрешал ей подписывать длительных
контрактов, и для каждой картины с ней заключался новый).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16