Помню, что существовала еще какая-то страшная женщина, перед которой дрожали все жившие в нашем доме и которую все звали «мадам». Однако, она не была ни моей матерью, ни Дэвида, и не женой отца. Такая жизнь, а вместе с ней и мое детство, закончилась в один прекрасный вечер, когда мы с братом лежали в постелях, обессиленные игрой и спором.
Кто-то потряс меня за плечо. Это был не мистер Миллион, а один из слуг в красном мундире.
— Он вызывает тебя, — сказал он. — Вставай!
Когда я поднялся, он заметил, что я в пижаме. Я стоял и зевал.
— Одевайся и пойдем, — добавил он.
Я послушался и натянул черные вельветовые брюки, которые носил в течение дня, и свежую рубашку. Комната, в которую меня провели закрытыми коридорами, пустыми от обычных здесь домочадцев, и разными закоулками, куда никогда не впускали гостей, затхлыми и пропахшими крысами, была библиотекой отца. Это здесь женщина в розовом рассказывала мне как-то об отце. Я никогда не был здесь раньше.
Однако, сейчас, когда мой провожатый постучал, дверь открылась и мы вошли.
Это произошло так быстро, что я едва успел опомниться. Дверь открыл мой отец и быстро закрыл за мной.
Оставив меня там, где я стоял, он прошел через всю длинную комнату и тяжело опустился в огромное кресло. На нем был красный пиджак с завязанным на шее черным платком. Так он одевался почти всегда. Длинные редкие волосы были зачесаны назад. Он внимательно смотрел на меня.
Помню, что губы мои дрожали от едва сдерживаемого страха.
— Ну, что ж, — сказал он спустя долгое время, — вот и ты. Как мне называть тебя?
Я назвал свое имя, но он покачал головой.
— Не то. Для меня у тебя должно быть другое, интимное. Если хочешь, выбери сам.
Я молчал. Мне показалось это невозможным — иметь другое имя, а не те два, что уже были у меня.
— Хорошо, — нарушил, наконец, отец тишину, — я выберу сам. Ты будешь Номер Пять. Подойди ко мне, Номер Пять.
Я подошел. Когда я остановился перед ним, он сказал:
— Хорошо. Я знаю, что ты шустрый мальчик. Мистер Миллион присылает мне ваши контрольные работы и все ленты, на которых записаны ваши споры. Ты знаешь об этом? Знаешь, что я делаю с ними?
— Думаю, что выбрасываете, — ответил я.
У меня все похолодело внутри, когда отец наклонился ко мне.
— Нет, они все здесь. — Он холодно усмехнулся и нажал какую-то кнопку на подлокотнике кресла. — Запомни, ты не должен останавливаться.
На протяжении первых двух минут мне было интересно говорить.
В комнате, как по волшебству, появился мальчик немного моложе меня, а также разукрашенный солдатик из дерева с меня ростом. Когда я хотел дотронуться до него, моя рука прошла насквозь.
— Говори, — приказал отец. — О чем ты думаешь, Номер Пять?
Видимо, этот мальчик так же, как и я, думал о солдатике. Как туман, прошел он сквозь мои руки и попытался перевернуть солдатика.
Это были голограммы, трехмерные изображения, созданные интерференцией двух фронтов световых волн. Когда я рассматривал это в книжке по физике на плоских иллюстрациях, изображавших шахматные фигуры, они не казались такими зрелищными.
Прошло, однако, немного времени и шахматные фигурки в моей голове связались с привидениями, которые ночью бродили по библиотеке моего отца. Отец тем временем не переставал повторять:
— Говори, рассказывай что-нибудь! О чем, по-твоему, думает этот мальчик?
— Ему нравится большой солдатик, но он хочет опрокинуть его, потому что солдатик — только игрушка, хотя и больше его ростом…
Говорил я долго. Прошли часы.
Изображения менялись. Большого солдатика сменили котенок, кролик, тарелка с супом, крекеры, нож с вилкой…
Но трехлетний мальчик все время оставался на месте.
Когда старый слуга в потертом мундире пришел забрать меня, язык уже меня не слушался, горло страшно болело и слова выходили тихим шепотом. В ту ночь мне приснился маленький мальчик, гонявшийся то за одним из предметов, появлявшихся в комнате, то за другим. Его личность странным образом смешалась с моей и личностью моего отца таким образом, что я был одновременно наблюдателем, наблюдаемым и кем-то третьим, чуть ли не наблюдателем за первыми двумя.
На следующую ночь я заснул сразу же, как только мистер Миллион отправил нас в постели.
Я только удивился, что мне так страшно захотелось спать. Но сон мой был чуток, я сразу же проснулся, когда в нашу спальню вошел старый слуга. Но не я должен был вставать с постели, а Дэвид, я же сделал вид, что сплю, поскольку очень боялся, что, заметив, что я не сплю, слуга поднимет и меня. Украдкой я наблюдал, как брат одевается и пробует привести в порядок шевелюру. Не знаю, когда он вернулся, ибо спал мертвым сном. Мы не могли поговорить друг с другом до тех пор, пока не остались одни за завтраком. Он рассказал мне, что провел полночи так же, как и я, и видел те же самые голограммы — деревянного солдатика, котенка, миску супа, — и так же, как и я, должен был говорить без перерыва.
Единственной разницей было то, что отец спросил меня об имени.
Дэвид посмотрел на меня ничего не понимающими глазами, кусок рта застыл на полдороге к его рту.
— Как он тебя называл? — спросил я еще раз.
— Дэвид. А что?
Я ничего не мог понять.
Свидания с отцом изменили ритм моей жизни. Распорядок, который я считал незыблемым, нарушился. Наша жизнь изменилась, хотя мы с Дэвидом, кажется, в то время почти не сознавали этого. Закончились игры и разговоры, которыми мы занимались раньше. Брат все реже вырезал флейты, а мистер Миллион позволял нам спать подольше. Кроме того, мистер Миллион начал выводить нас в парк, где был тир и спортивные площадки.
Этот небольшой парк находился рядом с домом.
С одной стороны его ограничивал канал. Пока Дэвид стрелял из лука в мишени или играл в теннис, я часто сидел на краю канала и смотрел на спокойную воду.
Временами я ждал, когда появятся большие белые корабли с острыми, как клюв зимородка, носами и с четырьмя или даже пятью мачтами. Время от времени их притаскивали из порта в город на разгрузку, используя для этого упряжки из множества волов.
Летом, когда мне исполнилось одиннадцать или двенадцать лет, нам впервые позволили остаться в парке во время заката солнца.
Мы сидели на высоком, покрытом травой берегу канала в ожидании иллюминации. Едва закончился первый, вступительный полет ракет в полумиле над городом, как Дэвиду сделалось плохо. Он наклонился к воде, его начало рвать. Тем временем красные и белые звезды пламенели над нами, заполняя все небо. Когда бедный брат закончил, мистер Миллион взял его под руку и мы двинулись к выходу из парка.
Оказалось, что болезнь брата была вызвана испорченным бутербродом, который он съел в парке.
Пока учитель укладывал Дэвида в постель, я решил позволить себе досмотреть салют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19