ТВОРЧЕСТВО

ПОЗНАНИЕ

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Пожалуй, впервые похороны были тройными. Пришедшие проводить усопших перемещались от одной могилы к другой, от одного до другого, последнего, пристанищ Прю Китон, Аниты Грант и ее дочери Мэри Лу.
Тело Гвен Моррисей, так как она была приезжей, родители забрали из Галэна и похоронили где-то в другом месте. У Мэлани Сандерс не оставалось никого из родственников в Галэне, и ее двоюродный брат попросил отправить гроб в Неваду.
На эти похороны пришли почти все жители Галэна. Люди ежились от утренней сырости и прохлады, необычных для этого времени года. Все были или знакомыми, или родственниками умерших. У Грантов родственников не осталось, но весь город знал и любил их. Мать и дочь положили рядом с Джоном – мужем и отцом. Прю Китон оплакивали ее родители Бен и Элен, ее старший брат Поль, будущий врач, прилетевший на похороны из Нью-Йорка, ее дядя и тетя – его преподобие и мисс Китон.
Джулиан тоже пришел. Но он скромно стоял поодаль, так как не знал ни покойных, ни членов их семей. Рядом с ним была Лора.
Перед тем как перейти к отпеванию каждой из трех усопших, преподобный Китон произнес несколько общих слов.
– Мы собрались сегодня в печали и шоке, – сказал он, – чтобы оплакать потерю трех наших возлюбленных сестер. В печали и шоке, но не в злобе, потому что наша вера запрещает нам это. И тем не менее мы были бы бесчеловечны, если бы не чувствовали глубокой ярости по поводу того, как несвоевременно и жестоко они ушли из жизни. Кто здесь среди нас настолько образцовый христианин, чтобы не испытывать гнева и ненависти к человеку, который в угоду своей похоти так жестоко отнял их жизни? Но как велит вера, мы должны молиться и за его прощение. Это очень сложный комплекс чувств, друзья мои. Может быть, никто лучше меня не ощущает этого. Мы хотели бы проклясть его, отправить его душу в ад. Но мы не имеем права на месть. Мы обязаны простить его, как был бы он прощен нашим Спасителем.
В тумане черты угловатого лица преподобного Китона, похожего на маску черепа, сглаживались. Он обвел взглядом собравшихся и повторил:
– Мы должны простить его. – Потом открыл Библию и продолжил: – В книге Иова написаны слова, которые если и не утешат нас в этот час, то выражают то темное, противоречивое чувство, которое владеет нами, нашими сердцами: «Человек, рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями. Как цветок он выходит и опадает, убегает как тень…»
Голос святого отца стал громче и был похож на звук хлыста. Джулиана поразило странное значение библейских слов: «И сказал я тлену – ты мой отец, а червю – ты моя мать и сестра». На глазах преподобного опять заблестели слезы, он закрыл книгу и хрипло пробормотал:
– Помолимся! О, Господи! Отведи горечь и ненависть от наших сердец и помоги нам, чтобы могли мы отдаться во власть твою. Христа ради, дай нам понять пути твои. Аминь.
– Аминь, – эхом, приглушенным туманом, повторили собравшиеся.
Лора отошла от Джулиана поговорить с Тимом:
– Я сегодня закрыла редакцию. Так что можешь не приходить. А твоей тети здесь нет?
– Она плохо себя чувствует, – ответил Тим.
Лора вернулась к Джулиану. Преподобный Китон начал отходную молитву Аните Грант. Тим не слушал. В его голове сказанные священником слова превратились в странную фразу «тлен – ты моя мать».
«Мы хотели бы проклясть его, отправить его душу в ад», – звучали вновь и вновь в его ушах слова священника. Тим всей кожей чувствовал, что, говоря это, Китон глядел прямо на него, а разве не ему были адресованы слова о ненависти и гневе к «человеку, который в угоду своей похоти так жестоко отнял их жизни».
Сколько он помнил себя, столько же помнил и бесконечные рассуждения тетки о его, якобы испорченной крови. Она отравляла его жизнь рассуждениями о злой матери Тима. Впрочем, он никогда ей не верил. Он был еще совсем маленьким, когда мать умерла. И тем не менее он помнил ее нежной женщиной, с мягкими руками, спокойным голосом. Она ласково целовала его и утешала, если случались с ним обычные детские несчастья.
Но что, если рассказы тети были все же правдой? Если его мать была злым гением, произошла от женщины, которая связалась с нечеловеческим существом?
Женщина на дыбе: это лишь кошмар или все же генетическое воспоминание о его предках? Этот монстр с жуткими глазами и вызывающим членом? Может, и это существо было его предком?
От ненастья и волнения он продрог до костей и кутался в плащ. Голос священника все еще звучал. «Нет», – сказал себе Тим. Представления его тети о зле были смесью наивных суеверий, ревности и невежества. «Отвратительные обряды» и «бесовские» действия, которые она приписывала всегда его матери, наверняка на самом деле были чем-то другим. Он понял это только в последние месяцы. Разозлившись на то, что Агата постоянно поливает грязью его мать, Тим не так давно потребовал от нее конкретных примеров, свидетельствующих о деградации, как называла это тетя, покойной. Агата пыталась уйти от прямых ответов, но Тим настаивал. И, наконец, она сказала:
– Ну хорошо. Меня тошнит, когда я думаю об этом. Ни один порядочный человек не стал бы говорить об этом. И уж, конечно, не тетке описывать это своему племяннику. Но ты меня вынуждаешь, так слушай. Давно, когда ты еще не родился и когда твои родители жили здесь, однажды вечером я решила поговорить с твоим отцом наедине. Я выбрала время, когда твоя мать, как мне казалось, находилась в гостях – у нее было очень много друзей, у хорошеньких женщин всегда так. Я пошла в комнату Мэтью и открыла дверь… – Агата замолчала и отвернулась от Тима. – Как бы это сказать? Она не была в гостях. Она была с ним. Они были так заняты друг другом, что даже не заметили меня. Я тотчас же прикрыла дверь. В комнате было почти темно, горела лишь одна лампочка. Они никогда не узнали, что я видела их грязный ритуал. – Последние слова из своего разоблачения тетя выпалила на одном дыхании, – она была голая. И он тоже. Он сидел в кресле, и эта женщина… стояла перед ним на коленях… и делала это… такая гнусность… разврат… Я не могу говорить. И, Господи, прости его, он наслаждался этим. Она его развратила, затащила в свое болото…
Ее рассказ развеселил Тима. Он с облегчением рассмеялся, и Агата пришла в ужас от его хохота. Проявление нежности, подарок жены мужу, любовная награда, которую бы Дженни не задумываясь преподнесла Тиму, была извращена в воображении тети и преувеличена до титула «ритуалы», которые Агата так часто и мрачно вспоминала. Наконец все стало ясно. И это только сделало мать ближе и человечней для него.
Преподобный Китон продолжал отходную, но мысли Тима все еще были заняты другим.
«И все же, – повторял он себе в смущении, – кое-что в рассуждениях тети может быть и правдой. То, что мнимая постыдная тайна оказалась невинной любовной сценой, само по себе еще не доказывало, что его мать не совершала других грехов».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58