– Лучше свитер. В верхнем ящике.
– Пожалуйста! – напомнил ей о манерах Джон. На ее лице заиграла кошачья улыбка.
– Пожал... ста.
– Твоя мама, конечно, рассказывала тебе, откуда берутся дети, но не обучила, как нужно правильно себя вести. Не прошло и часа после того, как я заснул, а ты уже забралась под меня и вытолкала из постели на пол.
– Не может быть!
– Очень даже может.
– Что-то ты вдруг перешел на огайское наречие?
– Детка, вчера стукнуло десять лет, как я осел в этих местах. Это значит, что целых десять лет я был техасцем. А в Огайо, прямо скажем, многое совсем по-другому. Вот, к примеру, дома там называют именем первого владельца, сколько бы он, дом, этих владельцев ни сменил. Так, мой приемный отец, Сэлти, прикупил старую большую развалюху на десяти акрах земли, которая в незапамятные времена принадлежала индейцам, но ее купила семья Тилби. Давным-давно умер последний из этих Тилби, а дом все так же стоит, и уж много народу там пережило, но его все так же называют домом Тилби.
– Тут, в Техасе, просто говорят, сколько поколений здесь живет семья. Я – в шестом поколении.
Джон закивал, давая понять, что ему ясно, и сказал:
– Когда ты говорила, что хочешь отойти ко сну...
– Нет! – взвилась Марго. – Не говори этого! Не говори! Я слышу эту фразу с самого рождения, знаю наизусть, она меня доконала, и я больше не хочу ее слышать. Сколько ты сам ее употребляешь?
Джон сначала удивился, но потом невозмутимо углубился в рассуждения:
– Сколько? Сейчас посчитаем. Я заучил фразу «серединка на половинку», которую всегда произносят будто с набитым ртом. Потом узнал, что к леди здесь обращаются «мэм», а затем услыхал от кого-то «шелуха» в смысле «чепуха», причем так говорят исключительно фермеры и ни в коем случае не скотоводы. – Он достал свитер из шкафа, отметив про себя удачное расположение зеркала за спиной Марго, рядом с бюро. Он подошел к кровати и держал свитер над головой Марго, наблюдая, как она пытается надеть его, одновременно неуклюже прижимая к груди одеяло, которое при этом, конечно, все время сползало.
Он проворчал:
– Эгоистка! – и причмокнул. Затем продолжил: – Потом я научился называть ружье «пушкой» и где-то тогда-то, – он преднамеренно добавил это «-то», – я выучил, что говорят «отойти ко сну». Хотя нет. Сначала я узнал про «как оно?».
– Наверное, дико трудно научиться быть техасцем.
– Именно, что «дико» трудно. Как раз это было где-то там.
– ... – то.
– ... – то. Потом была фраза «щас я расскажу вам...» и, конечно же, «ихний», «милочка» и «клянусь Богом», и...
– Ну и ну!
– Точно. И «старичок», и...
Оправляя на себе свитер, Марго предупредила его:
– Ты так привык к здешнему говору, что никогда не сойдешь за своего в Огайо, когда вернешься.
– Ох уж мне этот говор.
– Молчал бы лучше.
– Конечно, так я к нему не привыкну.
Марго кивнула.
– Ты, кажется, не совсем выспалась. Сахару?
– Дай-ка кофе.
– Скажи «пожалуйста». Я нес его через все эти старые, скрипучие ступеньки с самого низа.
– На том свете тебе это зачтется.
– Детка, не чересчур ли ты стала болтливой?
Тут Марго не выдержала и расхохоталась.
Кофе был отличный. Джон помог ей устроиться поудобнее, подложив под спину подушки, а сам уселся рядышком. Марго знала, что сейчас он думает отнюдь не о святых угодниках: его зрачки сузились, отчего глаза казались бездонными, а губы напряженно боролись с прыгающей на них улыбкой.
Она перестала думать о нем, наслаждаясь горячим, ароматным кофе. Пусть без сахара и сливок, думала Марго, кофе все равно превосходный! Она не стала намекать Джону, чего в кофе ей не достает, ведь тогда он пойдет за этим, а ей не хотелось, чтобы он уходил.
Периодически она поднимала глаза от чашки и смотрела на Джона; тот по-прежнему, не отрываясь, наблюдал за ней.
Он сказал ей:
– Ты чудо. Знаешь это? Мне никогда не доводилось вот так спать с женщиной. Это изумительно.
– Почему же ты ушел?
Прежде чем ответить, он шумно вздохнул, задумавшись, и только потом стал объяснять:
– Если кто-то один попадает в переделку, гонг звучит один раз, и все, кто может, идут его спасать. После одного удара можешь еще раздумывать, идти или нет. Если же бьет больше, собираются все. Этой ночью был один удар гонга, нужно было идти спасать застрявшего в снегу быка. Иначе он отморозил бы свои... копыта.
– Спасение застрявших быков – часть твоей работы?
– Моя работа – следить за Лемоном, иначе мы все лишимся работы. Этот кретин не понимает, что смертен.
Конечно, догадалась Марго, причина не в этом. Просто Джон до безумия ответственный и, если взял обязательство беречь деньги Лемона, считает себя обязанным охранять самого Лемона.
– Буря кончилась, – показала она рукой на окно.
Ему не нужно было смотреть, он и так знал.
– На улице холодно. Идет снег. Хочешь пойти размяться?
– Да!
– Отлично. Я притащил для тебя сэндвич. – Он залез в карман и извлек оттуда огромный сверток.
Развернув сперва полотняную салфетку, а потом бумажную, Марго обнаружила внутри большой сэндвич из домашнего хлеба с ветчиной и яичницей.
Он был несколько неуклюже приготовлен, но все же ВЕЛИКОЛЕПЕН!
Джон сидел и смотрел, как Марго поедала сэндвич, облизываясь и мыча от удовольствия. Засмеявшись, он заметил:
– Ты, наверное, такая же, когда занимаешься любовью?
– Понятия не имею.
– Выясним.
Марго посмотрела на Джона теми самыми глазами-блюдцами.
– Что, не терпится? Терпи-терпи. Я соблазняю тебя по всем правилам.
– Ты что, собираешься стать одной из этих техасских профессионалок, глаза б мои их не видели?
– Очень может быть.
– Господи, спаси и помилуй.
– Аминь!
Но сразу же запротестовала:
– Не кажется ли тебе, что сейчас утро и еще рано для таких разговоров?
– Милочка, уже давно за полдень. И сдается мне, что в любое время – днем или ночью – такая словесная перепалка до добра не доведет.
– Это точно. Надеюсь, ты уже разобрался с собой?
– Не все сразу. Ну же, давай извлекай свое сладенькое тельце из-под покрывал и облеки его в красивые одежки, А если не поторопишься удрать из постели, туда непременно заберусь я, и тогда тебе уже не придется играть в снегу.
– Встретимся внизу.
Он оскорбился.
– Я пришел сюда, чтобы помочь. Как бы ты получила свою утреннюю дозу кофеина, если бы я не стал карабкаться по этой длинной скрипучей лестнице? В конце концов, я заслужил награду, а мне хочется посмотреть, как ты выбираешься из постели. Свитер у тебя все равно длинный, почти как вечернее платье. То, вчерашнее.
– Опять?! Ничего такого в моем платье нет!
– Когда подрастут наши сыновья, я настаиваю, чтобы ты не показывалась перед ними во вчерашнем наряде. Это плохо отразится на их детской психике и собьет с верной дороги.
Сидя на краешке кровати, выпрямившись и чуть наклонившись вперед, Марго процедила сквозь зубы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38