Она всматривалась в него со смущенной и сияющей улыбкой.
— Бедняжечка ты мой! — пролепетала она, застыдившись. — Какой ты некрасивый, ой, какой некрасивый! И как же я тебя люблю!
Жан-Мишель вернулся к очагу и с недовольным видом стал ворошить угли, но улыбка морщила его губы, противореча напускной суровости.
— Ладно уж, — проговорил он. — Не горюй, он еще похорошеет. А если нет, так что за беда! От него только одно требуется — чтобы он вырос честным человеком.
Ребенок утих, прильнув к теплой материнской груди. Слышно было, как он сосет, захлебываясь от жадности. Жан-Мишель откинулся на стуле и повторил торжественно:
— Честность — вот истинная красота!
Он помедлил, соображая, не следует ли развить эту мысль. Но слова не приходили, и после минутного молчания он сказал уже с сердитой ноткой в голосе:
— А муж твой где? Как это вышло, что его в такой день нет дома?
— Он, кажется, в театре, — робко ответила Луиза. — У них репетиция.
— Театр закрыт. Я только что проходил мимо. Опять он тебе наврал.
— Ах нет, не нападайте на него! Наверно, я сама спутала. Он, должно быть, на уроке.
— Пора бы уже вернуться, — проворчал старик. И потом, понизив голос, словно стыдясь чего-то, спросил: — А он что… опять?
— Нет, нет! Вовсе нет, отец, — торопливо проговорила Луиза.
Старик пристально посмотрел на нее, она отвела глаза.
— Неправда, — сказал он. — Нечего меня обманывать.
Луиза тихо заплакала.
— Господи боже мой! — воскликнул старик, ударяя ногой в подпечек.
Кочерга с шумом упала на пол. Мать и ребенок вздрогнули.
— Не надо, — сказала Луиза. — Я вас прошу! А то он опять заплачет.
Ребенок, казалось, несколько секунд колебался, заплакать ему или продолжать свою трапезу. Но так как нельзя было делать то и другое сразу, он в конце концов снова принялся за еду.
Жан-Мишель продолжал уже тише, но еще с гневными раскатами в голосе:
— Чем я согрешил, за что мне такая кара, что сын у меня пьяница! Стоило жить, как я жил всю жизнь, — всегда во всем себе отказывать!.. Ну, а ты-то, ты почему его не можешь удержать? Ведь это же, черт возьми, твоя обязанность! Что это за жена, у которой муж Никогда не сидит дома!
Луиза расплакалась еще сильнее.
— Не браните меня, мало у меня и так горя! Я уже все делала, что только можно. Вы думаете, мне самой не страшно, когда я тут одна его дожидаюсь?.. Мне все мерещится — вот его шаги на лестнице. Потом ждешь — вот сейчас откроется дверь, а какой он войдет? Какой будет? Мне прямо нехорошо, когда я об этом подумаю.
Она задыхалась от рыданий. Старик встревожился. Он подошел к ней, укрыл одеялом ее вздрагивающие плечи, погладил по Волосам загрубелой рукой.
— Ну, ну, перестань, не бойся, я же тут, с тобой.
Она заставила себя успокоиться — ради ребенка; даже попыталась улыбнуться.
— Напрасно я вам сказала.
Старик глядел на нее, покачивая головой.
— Бедняжка, — проговорил он. — Неважный я тебе сделал подарок.
— Я сама виновата, — откликнулась она. — Не надо было ему на мне жениться. Теперь вот жалеет.
— О чем это ему жалеть, скажи, пожалуйста!
— Вы сами знаете. Ведь и вы тоже не хотели, чтобы он на мне женился.
— Ну, что об этом вспоминать. Мне, правда, было немножко досадно. Такой молодец, как он, — я не в обиду тебе говорю, но ведь верно, — и образованный — я для него ничего не жалел — и музыкант какой, настоящий виртуоз — он мог бы и получше тебя найти. А то что это — из простых совсем, и денег-то ни гроша, даже не музыкантша! Чтобы у кого-нибудь из Крафтов жена была не из семьи музыкантов — этого уже сто лет не бывало! Но ведь я же на тебя зла не держал, а потом, когда лучше узнал тебя, то даже и полюбил. Да и вообще раз выбор сделан, так назад не пятятся! Выполняй честно свой долг — и все!
Он вернулся к очагу, снова сел и, помолчав, изрек с той торжественностью, с какою произносил все свои афоризмы:
— Главное в жизни — это выполнять свой долг!
Он помедлил, как бы ожидая возражений, сплюнул в огонь. Но так как ни мать, ни дитя не обнаружили желания ему противоречить, он не сказал больше ни слова.
Долгое время оба молчали. Оба предавались невеселым мыслям — старый Крафт, сидя у очага, Луиза, откинувшись на подушки. Старик думал о женитьбе сына, и, вопреки своим недавним уверениям, не без горечи. Луиза думала о том же и винила во всем себя, хоть ей и не в чем было себя упрекнуть.
Она была прислугой. И вдруг Мельхиор Крафт, сын Жан-Мишеля, женился на ней, очень удивив этим всех и в первую очередь самого себя. Крафты были люди небогатые, но пользовались большим уважением в прирейнском городке, где Жан-Мишель поселился около полувека назад. Все Крафты были музыканты из поколения в поколение, и в среде музыкантов по всему Рейну от Кельна до Маннгейма они были хорошо известны. Мельхиор играл первую скрипку в придворном театре, Жан-Мишель в свое время дирижировал на концертах, которые устраивал великий герцог. Старый Крафт был в отчаянии от женитьбы сына; он возлагал большие надежды на Мельхиора и мечтал для него о славе, в которой ему самому отказала судьба. Неосторожный поступок сына положил конец этим честолюбивым замыслам. Неудивительно, что вначале старик неистовствовал и осыпал проклятиями и Мельхиора и Луизу. Но он был добрый человек, и когда ближе познакомился со своей невесткой, то простил ее и даже стал питать к ней отеческие чувства, которые, впрочем, выражались главным образом в том, что он бранил ее без милосердия.
Никто не мог понять — и меньше всех сам Мельхиор, — что толкнуло его на этот брак. Уж конечно, не красота Луизы. В ее наружности не было ничего такого, что могло бы покорить мужчину. Маленькая, бледная, хрупкая, она представляла разительный контраст с Мельхиором и Жан-Мишелем, краснолицыми гигантами с широкой грудью и увесистыми кулаками, любившими если поесть, так уж вволю, если выпить, так на славу, и всюду приносившими с собой шумный говор и оглушительный смех. Рядом с ними она казалась совсем серой и незаметной; никто не обращал на нее внимания, и сама она старалась стушеваться. Будь у Мельхиора доброе сердце, можно было бы подумать, что он внешнему блеску предпочел тихую доброту Луизы; но Мельхиор был воплощенное тщеславие. И, уж конечно, никто не ожидал, что молодой человек такого пошиба, недурной собою, — причем он сам это отлично знал, — не лишенный таланта и отчаянный фат, имея возможность взять невесту с приданым и, может быть, даже — кто знает — вскружить голову какой-нибудь из своих богатых учениц, — он не раз хвалился такими победами! — изберет себе в подруги жизни совсем простую девушку, бедную, необразованную, некрасивую и даже никогда не старавшуюся ему понравиться, — то есть вдруг сделает все наоборот, как будто его кто подзуживал.
Но Мельхиор был из тех людей, которые всегда делают не то, чего от них ожидают, и даже не то, чего они сами хотят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
— Бедняжечка ты мой! — пролепетала она, застыдившись. — Какой ты некрасивый, ой, какой некрасивый! И как же я тебя люблю!
Жан-Мишель вернулся к очагу и с недовольным видом стал ворошить угли, но улыбка морщила его губы, противореча напускной суровости.
— Ладно уж, — проговорил он. — Не горюй, он еще похорошеет. А если нет, так что за беда! От него только одно требуется — чтобы он вырос честным человеком.
Ребенок утих, прильнув к теплой материнской груди. Слышно было, как он сосет, захлебываясь от жадности. Жан-Мишель откинулся на стуле и повторил торжественно:
— Честность — вот истинная красота!
Он помедлил, соображая, не следует ли развить эту мысль. Но слова не приходили, и после минутного молчания он сказал уже с сердитой ноткой в голосе:
— А муж твой где? Как это вышло, что его в такой день нет дома?
— Он, кажется, в театре, — робко ответила Луиза. — У них репетиция.
— Театр закрыт. Я только что проходил мимо. Опять он тебе наврал.
— Ах нет, не нападайте на него! Наверно, я сама спутала. Он, должно быть, на уроке.
— Пора бы уже вернуться, — проворчал старик. И потом, понизив голос, словно стыдясь чего-то, спросил: — А он что… опять?
— Нет, нет! Вовсе нет, отец, — торопливо проговорила Луиза.
Старик пристально посмотрел на нее, она отвела глаза.
— Неправда, — сказал он. — Нечего меня обманывать.
Луиза тихо заплакала.
— Господи боже мой! — воскликнул старик, ударяя ногой в подпечек.
Кочерга с шумом упала на пол. Мать и ребенок вздрогнули.
— Не надо, — сказала Луиза. — Я вас прошу! А то он опять заплачет.
Ребенок, казалось, несколько секунд колебался, заплакать ему или продолжать свою трапезу. Но так как нельзя было делать то и другое сразу, он в конце концов снова принялся за еду.
Жан-Мишель продолжал уже тише, но еще с гневными раскатами в голосе:
— Чем я согрешил, за что мне такая кара, что сын у меня пьяница! Стоило жить, как я жил всю жизнь, — всегда во всем себе отказывать!.. Ну, а ты-то, ты почему его не можешь удержать? Ведь это же, черт возьми, твоя обязанность! Что это за жена, у которой муж Никогда не сидит дома!
Луиза расплакалась еще сильнее.
— Не браните меня, мало у меня и так горя! Я уже все делала, что только можно. Вы думаете, мне самой не страшно, когда я тут одна его дожидаюсь?.. Мне все мерещится — вот его шаги на лестнице. Потом ждешь — вот сейчас откроется дверь, а какой он войдет? Какой будет? Мне прямо нехорошо, когда я об этом подумаю.
Она задыхалась от рыданий. Старик встревожился. Он подошел к ней, укрыл одеялом ее вздрагивающие плечи, погладил по Волосам загрубелой рукой.
— Ну, ну, перестань, не бойся, я же тут, с тобой.
Она заставила себя успокоиться — ради ребенка; даже попыталась улыбнуться.
— Напрасно я вам сказала.
Старик глядел на нее, покачивая головой.
— Бедняжка, — проговорил он. — Неважный я тебе сделал подарок.
— Я сама виновата, — откликнулась она. — Не надо было ему на мне жениться. Теперь вот жалеет.
— О чем это ему жалеть, скажи, пожалуйста!
— Вы сами знаете. Ведь и вы тоже не хотели, чтобы он на мне женился.
— Ну, что об этом вспоминать. Мне, правда, было немножко досадно. Такой молодец, как он, — я не в обиду тебе говорю, но ведь верно, — и образованный — я для него ничего не жалел — и музыкант какой, настоящий виртуоз — он мог бы и получше тебя найти. А то что это — из простых совсем, и денег-то ни гроша, даже не музыкантша! Чтобы у кого-нибудь из Крафтов жена была не из семьи музыкантов — этого уже сто лет не бывало! Но ведь я же на тебя зла не держал, а потом, когда лучше узнал тебя, то даже и полюбил. Да и вообще раз выбор сделан, так назад не пятятся! Выполняй честно свой долг — и все!
Он вернулся к очагу, снова сел и, помолчав, изрек с той торжественностью, с какою произносил все свои афоризмы:
— Главное в жизни — это выполнять свой долг!
Он помедлил, как бы ожидая возражений, сплюнул в огонь. Но так как ни мать, ни дитя не обнаружили желания ему противоречить, он не сказал больше ни слова.
Долгое время оба молчали. Оба предавались невеселым мыслям — старый Крафт, сидя у очага, Луиза, откинувшись на подушки. Старик думал о женитьбе сына, и, вопреки своим недавним уверениям, не без горечи. Луиза думала о том же и винила во всем себя, хоть ей и не в чем было себя упрекнуть.
Она была прислугой. И вдруг Мельхиор Крафт, сын Жан-Мишеля, женился на ней, очень удивив этим всех и в первую очередь самого себя. Крафты были люди небогатые, но пользовались большим уважением в прирейнском городке, где Жан-Мишель поселился около полувека назад. Все Крафты были музыканты из поколения в поколение, и в среде музыкантов по всему Рейну от Кельна до Маннгейма они были хорошо известны. Мельхиор играл первую скрипку в придворном театре, Жан-Мишель в свое время дирижировал на концертах, которые устраивал великий герцог. Старый Крафт был в отчаянии от женитьбы сына; он возлагал большие надежды на Мельхиора и мечтал для него о славе, в которой ему самому отказала судьба. Неосторожный поступок сына положил конец этим честолюбивым замыслам. Неудивительно, что вначале старик неистовствовал и осыпал проклятиями и Мельхиора и Луизу. Но он был добрый человек, и когда ближе познакомился со своей невесткой, то простил ее и даже стал питать к ней отеческие чувства, которые, впрочем, выражались главным образом в том, что он бранил ее без милосердия.
Никто не мог понять — и меньше всех сам Мельхиор, — что толкнуло его на этот брак. Уж конечно, не красота Луизы. В ее наружности не было ничего такого, что могло бы покорить мужчину. Маленькая, бледная, хрупкая, она представляла разительный контраст с Мельхиором и Жан-Мишелем, краснолицыми гигантами с широкой грудью и увесистыми кулаками, любившими если поесть, так уж вволю, если выпить, так на славу, и всюду приносившими с собой шумный говор и оглушительный смех. Рядом с ними она казалась совсем серой и незаметной; никто не обращал на нее внимания, и сама она старалась стушеваться. Будь у Мельхиора доброе сердце, можно было бы подумать, что он внешнему блеску предпочел тихую доброту Луизы; но Мельхиор был воплощенное тщеславие. И, уж конечно, никто не ожидал, что молодой человек такого пошиба, недурной собою, — причем он сам это отлично знал, — не лишенный таланта и отчаянный фат, имея возможность взять невесту с приданым и, может быть, даже — кто знает — вскружить голову какой-нибудь из своих богатых учениц, — он не раз хвалился такими победами! — изберет себе в подруги жизни совсем простую девушку, бедную, необразованную, некрасивую и даже никогда не старавшуюся ему понравиться, — то есть вдруг сделает все наоборот, как будто его кто подзуживал.
Но Мельхиор был из тех людей, которые всегда делают не то, чего от них ожидают, и даже не то, чего они сами хотят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113