Внутри сердце, вырезанное из бумаги абрикосового цвета. Без следов крови.
* * *
Чтобы попасть в Вифлеем, приходится выскакивать из самолета «Бритиш эруэйз», едва тот останавливается у телескопического трапа терминала Шереметьево, с невероятной быстротой просачиваться сквозь таможню и нестись к другому самолету, двухмоторному «Ильюшину» с эмблемой Аэрофлота, в салоне которого, однако, нет незнакомых пассажиров. Вылет в Тбилиси задерживают из-за Оливера. На борту вся большая семья Евгения, и Оливер приветствует всех en bloc, обнимая ближайшего и помахав рукой самому дальнему, в данном случае Зое, которая сидит в самой глубине фюзеляжа, с Павлом, тогда как ее муж расположился впереди с Шалвой. Взмах руки должен сказать Зое, что да, конечно, если уж на то пошло, он, разумеется, ее узнал, двух мнений тут просто быть не может.
Когда они приземляются в Тбилиси, за бортом ревет ураганный ветер. Крылья жалобно скрипят, воздух полон пыли и даже маленьких камушков, все спешат укрыться за стенами аэровокзала. Здесь никто не просит предъявить документы или показать багаж, их встречают первые лица города, одетые в лучшие костюмы. Организационные вопросы решает Тимур, альбинос, который, как все в Грузии, кум, племянник, крестный сын Тинатин или сын ее лучшей школьной подруги. Кофе, коньяк и гора фруктов ожидают их в VIP-зале, произносится не один тост, прежде чем они могут продолжить путь. Кавалькаду черных «ЗИЛов» сопровождают мотоциклисты и грузовик со спецназов-цами в черной форме. В машинах никто не пользуется ремнями безопасности. На жуткой скорости они мчатся на запад, к обетованной земле Мингрелии, жителям которой хватало ума брюхатить женщин до прихода захватчиков, а потому теперь они могут похвастаться самой чистой в Грузии кровью. Этот тезис Евгений с гордостью повторяет Оливеру, пока их «ЗИЛ» несется по горному серпантину, объезжая бродячих собак, овец, свиней в треугольных деревянных ошейниках, нагруженных мулов, уворачиваясь от встречных грузовиков, лавируя между огромными выбоинами, результатом то ли бомбардировки, то ли пренебрежения дорожной службой своими обязанностями. В салоне царит атмосфера детской эйфории, поддерживаемая частыми глотками вина и солодового виски, приобретенного Оливером в дьюти-фри. Специальные проекты будут подписаны, оплачены и переданы заинтересованным сторонам в ближайшие несколько дней. И разве они едут не в личный протекторат Евгения, место, где прошла его юность? Разве вид, открывающийся за каждым поворотом этой опасной дороги в Вифлеем, не подтверждает вновь и вновь божественную красоту этой земли, о чем не устают повторять жена Евгения Тинатин, сидящий за рулем Михаил и, естественно, Оливер, священный гость, для которого все внове?
В следующем за ними автомобиле едут две дочери Евгения, одна из них — Зоя. Павел сидит у нее на коленях, Зоя обхватила его руками и щекой прижимается к щечке мальчика, когда автомобиль подбрасывает на рытвинах или бросает в сторону. Даже затылком Оливер чувствует, что причина меланхолии Зои — он, по ее разумению, ему не следовало приезжать, лучше бы он оставил эту работу, он — сплошное притворство, а значит — ничто. Но даже ее всевидящий глаз не может умалить радость, которую он испытывает, глядя на безмерно счастливого Евгения. Россия никогда не заслуживала Грузии, настаивает Евгений, что-то сам говорит на английском, остальное переводит Хобэн. Всякий раз, когда христианская Грузия просила у России защиты от мусульманских орд, Россия похищала ее богатства и сажала Грузию под башмак…
Но экскурс в историю то и дело прерывается, потому что Евгений должен указать Оливеру то на горную крепость, то на дорогу, ведущую в Гори, городок, гордящийся тем, что именно там появился на свет Иосиф Сталин, то на церковь, если верить Евгению, ровесницу Христа, в которой помазывали на престол первых грузинских царей. Они проезжают дома, балконы которых висят над бездонной пропастью, железный памятник, похожий на колокольню, поставленный над могилой юноши из богатой семьи. С помощью Хобэна Евгений рассказывает Оливеру эту историю, упирая на моральный аспект. Юноша из богатой семьи был алкоголиком. Когда мать в очередной раз начала упрекать его, он у нее на глазах вышиб себе мозги выстрелом из револьвера. Евгений приставил палец к виску, чтобы показать, как это было. Отец, бизнесмен, потрясенный горем, распорядился положить тело юноши в чан с четырьмя тоннами меда, чтобы оно никогда не разложилось.
— Меда? — недоверчиво переспрашивает Оливер.
— Мед — идеальная гребаная среда для сохранения трупов, — весело отвечает Хобэн. — Спроси Зою, она химик. Может, она сохранит твое тело. — Они молчат, пока памятник не скрывается из виду. Хобэн вновь звонит по сотовому телефону. Нажимает три кнопки и уже разговаривает. Колонна останавливается на затерянной в горах бензоколонке, чтобы залить опустевшие топливные баки. В металлической клетке рядом с вонючим туалетом сидит бурый медведь. По его взгляду чувствуется, что людей он не любит. «Михаил Иванович говорит, что очень важно знать, на каком боку спит медведь, — терпеливо переводит Хобэн, оторвавшись от сотового телефона, но не выключая его. — Если медведь спит на левом боку, есть можно только правый бок. Левый очень жесткий. Если медведь машет левой лапой, есть надо правую. Ты хочешь отведать медвежатины?»
— Нет, благодарю.
— Тебе следовало ей написать. Она сходила с ума, дожидаясь, когда ты вернешься.
Хобэн возобновляет прерванный телефонный разговор. Жаркие солнечные лучи раскаляют дорогу, плавят асфальт. Салон наполнен ароматом соснового леса. Они проезжают старый дом, стоящий в каштановой рощице.
Дверь дома открыта. «Дверь закрыта, муж дома, — переводит Хобэн слова Евгения. — Дверь открыта — он на работе, так что можно войти и трахнуть жену».
Они поднимаются все выше, равнины остались далеко внизу. Под бесконечным небом сверкают белоснежные вершины гор. Далеко впереди, прячась в мареве, лежит Черное море. Придорожная часовенка предупреждает об опасном повороте. Сбросив скорость практически до нуля, Михаил швыряет пригоршню монет старику, сидящему на ступеньках.
— Этот парень — гребаный миллионер, — мечтательно-цедит Хобэн.
Евгений приказывает остановиться у большущей ивы, к ветвям которой привязаны цветные ленточки.
— Это дерево желаний, объясняет Хобэн, опять переводя слова Евгения. — Рядом с ним можно загадывать только добрые желания. Злые желания ударят по тому, кто их загадал. У тебя есть злые желания?
— Нет, — отвечает Оливер.
— Лично у меня постоянно злые желания, особенно вечером и утром, когда просыпаюсь. Евгений Иванович родился в Сенаки, — переключается Хобэн на перевод под крики Евгения, указывающего на долину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
* * *
Чтобы попасть в Вифлеем, приходится выскакивать из самолета «Бритиш эруэйз», едва тот останавливается у телескопического трапа терминала Шереметьево, с невероятной быстротой просачиваться сквозь таможню и нестись к другому самолету, двухмоторному «Ильюшину» с эмблемой Аэрофлота, в салоне которого, однако, нет незнакомых пассажиров. Вылет в Тбилиси задерживают из-за Оливера. На борту вся большая семья Евгения, и Оливер приветствует всех en bloc, обнимая ближайшего и помахав рукой самому дальнему, в данном случае Зое, которая сидит в самой глубине фюзеляжа, с Павлом, тогда как ее муж расположился впереди с Шалвой. Взмах руки должен сказать Зое, что да, конечно, если уж на то пошло, он, разумеется, ее узнал, двух мнений тут просто быть не может.
Когда они приземляются в Тбилиси, за бортом ревет ураганный ветер. Крылья жалобно скрипят, воздух полон пыли и даже маленьких камушков, все спешат укрыться за стенами аэровокзала. Здесь никто не просит предъявить документы или показать багаж, их встречают первые лица города, одетые в лучшие костюмы. Организационные вопросы решает Тимур, альбинос, который, как все в Грузии, кум, племянник, крестный сын Тинатин или сын ее лучшей школьной подруги. Кофе, коньяк и гора фруктов ожидают их в VIP-зале, произносится не один тост, прежде чем они могут продолжить путь. Кавалькаду черных «ЗИЛов» сопровождают мотоциклисты и грузовик со спецназов-цами в черной форме. В машинах никто не пользуется ремнями безопасности. На жуткой скорости они мчатся на запад, к обетованной земле Мингрелии, жителям которой хватало ума брюхатить женщин до прихода захватчиков, а потому теперь они могут похвастаться самой чистой в Грузии кровью. Этот тезис Евгений с гордостью повторяет Оливеру, пока их «ЗИЛ» несется по горному серпантину, объезжая бродячих собак, овец, свиней в треугольных деревянных ошейниках, нагруженных мулов, уворачиваясь от встречных грузовиков, лавируя между огромными выбоинами, результатом то ли бомбардировки, то ли пренебрежения дорожной службой своими обязанностями. В салоне царит атмосфера детской эйфории, поддерживаемая частыми глотками вина и солодового виски, приобретенного Оливером в дьюти-фри. Специальные проекты будут подписаны, оплачены и переданы заинтересованным сторонам в ближайшие несколько дней. И разве они едут не в личный протекторат Евгения, место, где прошла его юность? Разве вид, открывающийся за каждым поворотом этой опасной дороги в Вифлеем, не подтверждает вновь и вновь божественную красоту этой земли, о чем не устают повторять жена Евгения Тинатин, сидящий за рулем Михаил и, естественно, Оливер, священный гость, для которого все внове?
В следующем за ними автомобиле едут две дочери Евгения, одна из них — Зоя. Павел сидит у нее на коленях, Зоя обхватила его руками и щекой прижимается к щечке мальчика, когда автомобиль подбрасывает на рытвинах или бросает в сторону. Даже затылком Оливер чувствует, что причина меланхолии Зои — он, по ее разумению, ему не следовало приезжать, лучше бы он оставил эту работу, он — сплошное притворство, а значит — ничто. Но даже ее всевидящий глаз не может умалить радость, которую он испытывает, глядя на безмерно счастливого Евгения. Россия никогда не заслуживала Грузии, настаивает Евгений, что-то сам говорит на английском, остальное переводит Хобэн. Всякий раз, когда христианская Грузия просила у России защиты от мусульманских орд, Россия похищала ее богатства и сажала Грузию под башмак…
Но экскурс в историю то и дело прерывается, потому что Евгений должен указать Оливеру то на горную крепость, то на дорогу, ведущую в Гори, городок, гордящийся тем, что именно там появился на свет Иосиф Сталин, то на церковь, если верить Евгению, ровесницу Христа, в которой помазывали на престол первых грузинских царей. Они проезжают дома, балконы которых висят над бездонной пропастью, железный памятник, похожий на колокольню, поставленный над могилой юноши из богатой семьи. С помощью Хобэна Евгений рассказывает Оливеру эту историю, упирая на моральный аспект. Юноша из богатой семьи был алкоголиком. Когда мать в очередной раз начала упрекать его, он у нее на глазах вышиб себе мозги выстрелом из револьвера. Евгений приставил палец к виску, чтобы показать, как это было. Отец, бизнесмен, потрясенный горем, распорядился положить тело юноши в чан с четырьмя тоннами меда, чтобы оно никогда не разложилось.
— Меда? — недоверчиво переспрашивает Оливер.
— Мед — идеальная гребаная среда для сохранения трупов, — весело отвечает Хобэн. — Спроси Зою, она химик. Может, она сохранит твое тело. — Они молчат, пока памятник не скрывается из виду. Хобэн вновь звонит по сотовому телефону. Нажимает три кнопки и уже разговаривает. Колонна останавливается на затерянной в горах бензоколонке, чтобы залить опустевшие топливные баки. В металлической клетке рядом с вонючим туалетом сидит бурый медведь. По его взгляду чувствуется, что людей он не любит. «Михаил Иванович говорит, что очень важно знать, на каком боку спит медведь, — терпеливо переводит Хобэн, оторвавшись от сотового телефона, но не выключая его. — Если медведь спит на левом боку, есть можно только правый бок. Левый очень жесткий. Если медведь машет левой лапой, есть надо правую. Ты хочешь отведать медвежатины?»
— Нет, благодарю.
— Тебе следовало ей написать. Она сходила с ума, дожидаясь, когда ты вернешься.
Хобэн возобновляет прерванный телефонный разговор. Жаркие солнечные лучи раскаляют дорогу, плавят асфальт. Салон наполнен ароматом соснового леса. Они проезжают старый дом, стоящий в каштановой рощице.
Дверь дома открыта. «Дверь закрыта, муж дома, — переводит Хобэн слова Евгения. — Дверь открыта — он на работе, так что можно войти и трахнуть жену».
Они поднимаются все выше, равнины остались далеко внизу. Под бесконечным небом сверкают белоснежные вершины гор. Далеко впереди, прячась в мареве, лежит Черное море. Придорожная часовенка предупреждает об опасном повороте. Сбросив скорость практически до нуля, Михаил швыряет пригоршню монет старику, сидящему на ступеньках.
— Этот парень — гребаный миллионер, — мечтательно-цедит Хобэн.
Евгений приказывает остановиться у большущей ивы, к ветвям которой привязаны цветные ленточки.
— Это дерево желаний, объясняет Хобэн, опять переводя слова Евгения. — Рядом с ним можно загадывать только добрые желания. Злые желания ударят по тому, кто их загадал. У тебя есть злые желания?
— Нет, — отвечает Оливер.
— Лично у меня постоянно злые желания, особенно вечером и утром, когда просыпаюсь. Евгений Иванович родился в Сенаки, — переключается Хобэн на перевод под крики Евгения, указывающего на долину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96