его облик воссоздается и по эпистолярному наследию, дневниковым записям.
Читатель вправе, конечно, задать вопрос: а зачем, собственно, понадобился еще один исторический экскурс, который вновь возвращает нас к старым, давно описанным сюжетам, зачем нам сегодня заниматься этой коронованной личностью, которой история, кажется, уже вынесла свой окончательный приговор, многократно прозвучавший в отечественных учебниках истории, в многочисленных монографиях и статьях. И зачем ворошить какую-то древнюю легенду о том, что русский царь ушел в отшельники и умер в далекой Сибири под именем Федора Кузьмича, и начинать историческую биографию царя именно с этой легенды?
Ответим на этот вопрос сразу.
Слухи и легенды, возникшие вокруг жизни и смерти Александра I, представляют непреходящий интерес потому, что за ними стоит живая историческая личность, притом личность не рядовая, а один из крупнейших государственных деятелей Европы первой четверти XIX в. — эпохи наполеоновских войн, европейских реставраций, революций, эпохи назревания в России масштабного антиправительственного заговора, вылившегося в конце концов в восстание 14 декабря 1825 г., эпохи нарастания кризиса крепостного хозяйства и консолидации дворянства, со страхом и ненавистью воспринимавшего всякие разговоры о реформировании государственного устройства России, ограничении самодержавной власти, ликвидации крепостного права в стране.
Для нас важно вовсе не то, действительно ли ушел от власти Александр I и действительно ли он обретался до конца своих дней под именем старца Федора Кузьмича. Если такой факт и состоялся, если и в самом деле в Таганроге произошла подмена царя и выздоровевший государь исчез, с тем чтобы более не возвращаться в свой старый мир, то опровергнуть этот факт, несмотря на кажущуюся простоту, весьма трудно; если он действительно стал династической тайной, то все аргументы «против», все эти свидетельства, сопоставления, протоколы, признания и прочее не стоят и ломаного гроша. Романовы умели хранить свои тайны. Но повторяю, этот вопрос нас занимает лишь во вторую очередь. Важно другое: как могло случиться, что в России — стране с одним из самых устоявшихся абсолютистских режимов, одним из самых мощных репрессивных аппаратов, едва ли не последнем мощном оплоте европейской реакции, могли возникнуть подобные слухи и подобная легенда? И в отношении кого? Могучего властелина, государя, сломавшего хребет наполеоновской военной машине, императора, находившегося на пике своей власти, в ореоле громкой всероссийской и европейской славы.
Особенно удивительно, что с Александром были связаны народные слухи о преследовании его «верноподданными извергами», а это непременно предполагает, что в народной среде циркулировали какие-то сведения о нем как о защитнике «униженных и оскорбленных». На пустом месте подобного рода легенды, как бы фантастичны они ни были, не возникают. И закономерно, что в каком-то, пусть и очень преломленном, виде в них отражаются элементы, осколки вполне реальных исторических ситуаций.
И вправду, так ли уж часто в русской истории имя царя народная молва связывала с некими деяниями в пользу народа? При всем напряжении памяти на ум могут прийти едва ли два-три таких случая, и все они связаны не только с определенными, порой коренными поворотами в истории именно народных масс, но и с весьма характерными личностными параметрами государей, ставших в центре народных легенд.
Прежде всего здесь следует сказать, видимо, о времени конца XVI — начала XVII в., когда крепостническое законодательство времен Ивана Грозного — Федора Ивановича пробудило в народной среде столь яростное сопротивление, что достаточно было возникнуть самой, казалось бы, странной фантазии о спасении царевича Дмитрия, избежавшего гибели от рук тех же «верноподданных извергов», и низы пришли в грозное движение. И любопытно, что свои надежды они связывали не с неплохим и в общем-то незлобивым человеком — царем Федором Ивановичем, не с Борисом Годуновым, который, остерегаясь народного взрыва, пошел в начале XVII века на некоторые послабления в отношении суровых закрепостительных актов. Нет, все свои надежды народ связал с мальчиком, потом с юношей, который не имел никакого отношения ни к правительству Грозного, ни к правительству Федора — Годунова.
Как известно, Иван Грозный умер при весьма загадочных обстоятельствах, вслед за ним тихо угас царь Федор, и совсем уж откровенным убийством веет от кончины Бориса Годунова, ушедшего из жизни в тот момент, когда мятеж Лжедмитрия I набрал полную силу и его войско двигалось на Москву.
Но народная молва осталась безразличной к каждому из этих правителей, как промолчала она и по поводу весьма просвещенного царственного юноши, сына Бориса Годунова — Федора, убитого сторонниками Лжедмитрия вскоре после смерти отца. И дело здесь объясняется весьма просто — ей нечего было сказать; ни один из них ни в малейшей степени не дал повода для каких бы то ни было народных надежд, народных фантазий, как не дали для этого повода и десятки других российских правителей в течение долгой и многострадальной российской истории.
Молва выбрала мальчика, на чью жизнь покушались как раз те, кто принес народу величайшие бедствия, голод и разруху, а его чудесное спасение, казалось, само по себе уже было достаточной гарантией для того, чтобы опрокинуть существующий порядок вещей.
Ради этого казаки, крестьяне, холопы, беглые люди, ярыжки шли под знамена Лжедмитрия, а потом его «воеводы» — Ивана Болотникова; начиналась великая русская «смута», в которой грозный голос народа звучал с огромной силой.
Другая аналогичная ситуация сложилась во второй половине XVIII в., когда облик убитого высокопоставленными заговорщиками Петра III принял на себя беглый казак, каторжник Емельян Пугачев. Снова самозванщина, снова народный бунт, в основе которого лежал народный протест против крепостнических законов второй половины века, решительного наступления дворянства на права и личность крестьянина, работного человека.
И снова народная молва в свои герои выбрала не свергнутого и заточенного чуть не с колыбели в Шлиссельбургскую крепость, а позднее убитого Ивана Антоновича, не разного рода случайных отпрысков высоких династий, а, кажется, наименее подходящего человека — Петра III, у которого по сравнению со всеми другими «конкурентами» в народной представлении было лишь два преимущества, но таких, которые имели в этом смысле решающий перевес. В личном плане, как бы его ни чернила екатерининская пропаганда, это был незлобивый человек, государственный деятель, вовсе не обладавший теми качествами, которые делают человека власти человеком власти:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249
Читатель вправе, конечно, задать вопрос: а зачем, собственно, понадобился еще один исторический экскурс, который вновь возвращает нас к старым, давно описанным сюжетам, зачем нам сегодня заниматься этой коронованной личностью, которой история, кажется, уже вынесла свой окончательный приговор, многократно прозвучавший в отечественных учебниках истории, в многочисленных монографиях и статьях. И зачем ворошить какую-то древнюю легенду о том, что русский царь ушел в отшельники и умер в далекой Сибири под именем Федора Кузьмича, и начинать историческую биографию царя именно с этой легенды?
Ответим на этот вопрос сразу.
Слухи и легенды, возникшие вокруг жизни и смерти Александра I, представляют непреходящий интерес потому, что за ними стоит живая историческая личность, притом личность не рядовая, а один из крупнейших государственных деятелей Европы первой четверти XIX в. — эпохи наполеоновских войн, европейских реставраций, революций, эпохи назревания в России масштабного антиправительственного заговора, вылившегося в конце концов в восстание 14 декабря 1825 г., эпохи нарастания кризиса крепостного хозяйства и консолидации дворянства, со страхом и ненавистью воспринимавшего всякие разговоры о реформировании государственного устройства России, ограничении самодержавной власти, ликвидации крепостного права в стране.
Для нас важно вовсе не то, действительно ли ушел от власти Александр I и действительно ли он обретался до конца своих дней под именем старца Федора Кузьмича. Если такой факт и состоялся, если и в самом деле в Таганроге произошла подмена царя и выздоровевший государь исчез, с тем чтобы более не возвращаться в свой старый мир, то опровергнуть этот факт, несмотря на кажущуюся простоту, весьма трудно; если он действительно стал династической тайной, то все аргументы «против», все эти свидетельства, сопоставления, протоколы, признания и прочее не стоят и ломаного гроша. Романовы умели хранить свои тайны. Но повторяю, этот вопрос нас занимает лишь во вторую очередь. Важно другое: как могло случиться, что в России — стране с одним из самых устоявшихся абсолютистских режимов, одним из самых мощных репрессивных аппаратов, едва ли не последнем мощном оплоте европейской реакции, могли возникнуть подобные слухи и подобная легенда? И в отношении кого? Могучего властелина, государя, сломавшего хребет наполеоновской военной машине, императора, находившегося на пике своей власти, в ореоле громкой всероссийской и европейской славы.
Особенно удивительно, что с Александром были связаны народные слухи о преследовании его «верноподданными извергами», а это непременно предполагает, что в народной среде циркулировали какие-то сведения о нем как о защитнике «униженных и оскорбленных». На пустом месте подобного рода легенды, как бы фантастичны они ни были, не возникают. И закономерно, что в каком-то, пусть и очень преломленном, виде в них отражаются элементы, осколки вполне реальных исторических ситуаций.
И вправду, так ли уж часто в русской истории имя царя народная молва связывала с некими деяниями в пользу народа? При всем напряжении памяти на ум могут прийти едва ли два-три таких случая, и все они связаны не только с определенными, порой коренными поворотами в истории именно народных масс, но и с весьма характерными личностными параметрами государей, ставших в центре народных легенд.
Прежде всего здесь следует сказать, видимо, о времени конца XVI — начала XVII в., когда крепостническое законодательство времен Ивана Грозного — Федора Ивановича пробудило в народной среде столь яростное сопротивление, что достаточно было возникнуть самой, казалось бы, странной фантазии о спасении царевича Дмитрия, избежавшего гибели от рук тех же «верноподданных извергов», и низы пришли в грозное движение. И любопытно, что свои надежды они связывали не с неплохим и в общем-то незлобивым человеком — царем Федором Ивановичем, не с Борисом Годуновым, который, остерегаясь народного взрыва, пошел в начале XVII века на некоторые послабления в отношении суровых закрепостительных актов. Нет, все свои надежды народ связал с мальчиком, потом с юношей, который не имел никакого отношения ни к правительству Грозного, ни к правительству Федора — Годунова.
Как известно, Иван Грозный умер при весьма загадочных обстоятельствах, вслед за ним тихо угас царь Федор, и совсем уж откровенным убийством веет от кончины Бориса Годунова, ушедшего из жизни в тот момент, когда мятеж Лжедмитрия I набрал полную силу и его войско двигалось на Москву.
Но народная молва осталась безразличной к каждому из этих правителей, как промолчала она и по поводу весьма просвещенного царственного юноши, сына Бориса Годунова — Федора, убитого сторонниками Лжедмитрия вскоре после смерти отца. И дело здесь объясняется весьма просто — ей нечего было сказать; ни один из них ни в малейшей степени не дал повода для каких бы то ни было народных надежд, народных фантазий, как не дали для этого повода и десятки других российских правителей в течение долгой и многострадальной российской истории.
Молва выбрала мальчика, на чью жизнь покушались как раз те, кто принес народу величайшие бедствия, голод и разруху, а его чудесное спасение, казалось, само по себе уже было достаточной гарантией для того, чтобы опрокинуть существующий порядок вещей.
Ради этого казаки, крестьяне, холопы, беглые люди, ярыжки шли под знамена Лжедмитрия, а потом его «воеводы» — Ивана Болотникова; начиналась великая русская «смута», в которой грозный голос народа звучал с огромной силой.
Другая аналогичная ситуация сложилась во второй половине XVIII в., когда облик убитого высокопоставленными заговорщиками Петра III принял на себя беглый казак, каторжник Емельян Пугачев. Снова самозванщина, снова народный бунт, в основе которого лежал народный протест против крепостнических законов второй половины века, решительного наступления дворянства на права и личность крестьянина, работного человека.
И снова народная молва в свои герои выбрала не свергнутого и заточенного чуть не с колыбели в Шлиссельбургскую крепость, а позднее убитого Ивана Антоновича, не разного рода случайных отпрысков высоких династий, а, кажется, наименее подходящего человека — Петра III, у которого по сравнению со всеми другими «конкурентами» в народной представлении было лишь два преимущества, но таких, которые имели в этом смысле решающий перевес. В личном плане, как бы его ни чернила екатерининская пропаганда, это был незлобивый человек, государственный деятель, вовсе не обладавший теми качествами, которые делают человека власти человеком власти:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249