Прошло минут десять, когда, устав, он остановился перед камином; жадно схватив рюмку, он несколькими быстрыми глотками опорожнил ее.
Рассеянно проведя рукой по волосам, Адам оглядел спальню. Он чувствует себя заточенным в четырех стенах! Да, да, именно так, подумал Адам осуждающе. Он действительно пленник, по своей же собственной воле! Он горько усмехнулся. Но разве не сам он построил этот саркофаг? Теперь, казалось, стены готовы в любую минуту обрушиться на него и погрести под собой. Адам почувствовал удушье. Во что бы то ни стало ему необходимо вырваться отсюда. Бросившись к двери, он распахнул ее настежь. Вышел в полутемный коридор и стал быстро спускаться по лестнице. Вот и библиотека. Адам рванул дверь на себя. Комната была вся залита ярким лунным светом, так что даже не потребовалось зажигать лампу. Адам поспешил к шкафчику орехового дерева и, достав бренди, налил себе большую рюмку. Руки его дрожали. Он выпил свой бренди неразбавленным, в спешке пролив несколько капель на гофрированную манжету. Налил еще. Руки по-прежнему продолжали трястись мелкой дрожью, унять которую он был не в состоянии.
Облокотившись о шкафчик, Адам безуспешно пытался успокоить свои нервы. Через некоторое время дыхание Адама стало приходить в норму, сердце забилось спокойнее, подавленное настроение мало-помалу начало отступать. „В чем дело, - спросил он сам себя. - Почему сегодня вечером я так взволнован? И что со мной происходит? Господи! Откуда взялось такое отчаяние, такое чувство одиночества?”
Адам почувствовал: ему сейчас же необходимо с кем-нибудь поговорить по душам. С другом, который бы мог все понять. Но какие у него были друзья в этом безрадостном, Богом забытом месте? Оливия! Как это он мог забыть о ней! Оливия, конечно же, Оливия. Мудрая, способная к состраданию. Он сейчас же пойдет и переговорит с нею. Она наверняка выслушает рассказ обо всех его бедах - с пониманием и терпением. Нужно увидеться с Оливией сию же минуту. Да, сию же минуту.
Он быстро покинул библиотеку и, шагая через две ступеньки, устремился к комнате Оливии - сейчас в нем появилась новая энергия, смешанная с безмерным облегчением, вызванным предстоящим свиданием с тем, кого он считал своим единственным другом в этом громадном доме. Ощущение было такое, словно с его плеч свалится теперь тяжелая ноша. Сама мысль о беседе с Оливией действовала успокаивающе.
Он уже подходил к центральной лестничной площадке, когда часы, принадлежавшие еще его деду, пробили в холле полночь. Он тут же резко остановился.
- Идиот! - пробормотал он. - Разве можно в столь поздний час являться к ней в комнату? Да это просто неприлично. Такому поступку нет прощения. Да она скорей всего уже в постели и, наверное, спит. - Адам замедлил шаг, походка сразу потеряла былую упругость, плечи обмякли.
У порога своей спальни он замешкался: опираясь на ручку двери, он собирался уже войти, когда, помимо собственной воли, вдруг решился и пошел по коридору по направлению к комнате Оливии. Сила, которая влекла его туда, была гораздо мощнее, чем его слабые усилия ей сопротивляться. Из-под двери комнаты пробивалась узкая полоска света - настроение его мигом улучшилось. Он получил столь необходимый ему заряд храбрости. И собирался постучать в дверь, когда она сама вдруг приоткрылась и темный коридор озарила широкая полоса света. От его неожиданности и яркости Адам на миг почти ослеп. Через мгновение его взору предстала прислонившаяся к дверному косяку Оливия, освещенная лившимся из ее комнаты светом настольных ламп. Ее изящный силуэт казался почти эфемерным, но лица разглядеть он не мог, поскольку она оставалась в своей собственной тени.
Адам смотрел на нее, не в силах проронить ни единого слова.
Между тем Оливия распахнула дверь еще шире и, отступив на шаг в сторону, позволила Адаму пройти в комнату. При этом она не произнесла, как и он, ни слова. Он сделал несколько шагов, все еще не в силах говорить. Воспитанный как истинный джентльмен, при своей врожденной деликатности он испытывал настоящие муки, понимая, насколько невежливым должно выглядеть его нынешнее поведение. К тому же он совершенно не представлял себе, о чем собственно можно было говорить в подобной деликатной ситуации. Все слова, что раньше вертелись в его голове, мигом испарились. В этот момент Оливия притворила за собою дверь, сама же, войдя в комнату, осталась стоять у порога. Выражение ее лица, которое сквайр смог наконец разглядеть, поражало своей нежностью. Адам, стоя рядом, в нерешительности переминался с ноги на ногу, все еще не в силах разжать пересохшие губы. Оливия выжидательно, как ему показалось, смотрела на его склонившееся над ней лицо.
Пристыженный, Адам наконец-то откашлялся и заговорил:
- Прошу простить меня за столь позднее вторжение, Оливия, - начал он, мучительно шевеля мозгами, чтобы придумать хоть какое-то сносное объяснение. Глубоко вдохнув, он продолжал: - Но я... я... не мог заснуть. И тогда решил спуститься вниз, чтобы пропустить глоток. - И горестно улыбнувшись, он указал на рюмку, все еще остававшуюся у него в руке. - Когда я возвращался к себе в спальню, то вспомнил, что до сих пор не имел возможности поблагодарить вас за поистине замечательную организацию нашего ужина. Я на самом деле весьма признателен вам за все, что вы сделали, чтобы он прошел именно так. Успех превзошел все мои ожидания.
- О, Адам, прошу вас, - взмолилась Оливия. - Это было для меня настоящим удовольствием. Вы же знаете, как мне нравится угощать и развлекать гостей.
- Знаю. Но все равно с моей стороны было бы верхом неблагодарности никак не выразить моих чувств, - возразил Адам.
Теперь ему дышалось значительно легче: ведь как-никак он сумел справиться с весьма трудной задачей и его объяснение звучало, похоже, весьма убедительно.
Оливия ничего не ответила. Она по-прежнему смотрела на него снизу вверх с вопросом, застывшим в уголках ее губ. Брови ее слегка нахмурились, в то время как голубые глаза продолжали пристально разглядывать лицо Адама. „Кажется, - думала она, - он немало выпил. Но не пьян. И полностью владеет собой. Джентльмен до кончиков пальцев. Такой, как всегда”.
Пристальный взгляд Оливии, однако, напомнил ему о том, в каком растрепанном виде он перед нею сейчас предстал. К своему немалому смущению, Адам понял, что явился к даме не только без пиджака, но в расстегнутой на груди рубашке, да еще с болтающимся на шее полуразвязанном галстуке. Боже, какой стыд! Он тут же попытался, впрочем без всякого успеха, застегнуть на груди рубашку, изобразив на лице слабое подобие улыбки:
- Прошу извинить меня, дорогая. Я, пожалуй, пойду. Не хочется вас более беспокоить. Если бы не свет из-под вашей двери, я ни за что не осмелился бы потревожить вас в столь неурочный час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Рассеянно проведя рукой по волосам, Адам оглядел спальню. Он чувствует себя заточенным в четырех стенах! Да, да, именно так, подумал Адам осуждающе. Он действительно пленник, по своей же собственной воле! Он горько усмехнулся. Но разве не сам он построил этот саркофаг? Теперь, казалось, стены готовы в любую минуту обрушиться на него и погрести под собой. Адам почувствовал удушье. Во что бы то ни стало ему необходимо вырваться отсюда. Бросившись к двери, он распахнул ее настежь. Вышел в полутемный коридор и стал быстро спускаться по лестнице. Вот и библиотека. Адам рванул дверь на себя. Комната была вся залита ярким лунным светом, так что даже не потребовалось зажигать лампу. Адам поспешил к шкафчику орехового дерева и, достав бренди, налил себе большую рюмку. Руки его дрожали. Он выпил свой бренди неразбавленным, в спешке пролив несколько капель на гофрированную манжету. Налил еще. Руки по-прежнему продолжали трястись мелкой дрожью, унять которую он был не в состоянии.
Облокотившись о шкафчик, Адам безуспешно пытался успокоить свои нервы. Через некоторое время дыхание Адама стало приходить в норму, сердце забилось спокойнее, подавленное настроение мало-помалу начало отступать. „В чем дело, - спросил он сам себя. - Почему сегодня вечером я так взволнован? И что со мной происходит? Господи! Откуда взялось такое отчаяние, такое чувство одиночества?”
Адам почувствовал: ему сейчас же необходимо с кем-нибудь поговорить по душам. С другом, который бы мог все понять. Но какие у него были друзья в этом безрадостном, Богом забытом месте? Оливия! Как это он мог забыть о ней! Оливия, конечно же, Оливия. Мудрая, способная к состраданию. Он сейчас же пойдет и переговорит с нею. Она наверняка выслушает рассказ обо всех его бедах - с пониманием и терпением. Нужно увидеться с Оливией сию же минуту. Да, сию же минуту.
Он быстро покинул библиотеку и, шагая через две ступеньки, устремился к комнате Оливии - сейчас в нем появилась новая энергия, смешанная с безмерным облегчением, вызванным предстоящим свиданием с тем, кого он считал своим единственным другом в этом громадном доме. Ощущение было такое, словно с его плеч свалится теперь тяжелая ноша. Сама мысль о беседе с Оливией действовала успокаивающе.
Он уже подходил к центральной лестничной площадке, когда часы, принадлежавшие еще его деду, пробили в холле полночь. Он тут же резко остановился.
- Идиот! - пробормотал он. - Разве можно в столь поздний час являться к ней в комнату? Да это просто неприлично. Такому поступку нет прощения. Да она скорей всего уже в постели и, наверное, спит. - Адам замедлил шаг, походка сразу потеряла былую упругость, плечи обмякли.
У порога своей спальни он замешкался: опираясь на ручку двери, он собирался уже войти, когда, помимо собственной воли, вдруг решился и пошел по коридору по направлению к комнате Оливии. Сила, которая влекла его туда, была гораздо мощнее, чем его слабые усилия ей сопротивляться. Из-под двери комнаты пробивалась узкая полоска света - настроение его мигом улучшилось. Он получил столь необходимый ему заряд храбрости. И собирался постучать в дверь, когда она сама вдруг приоткрылась и темный коридор озарила широкая полоса света. От его неожиданности и яркости Адам на миг почти ослеп. Через мгновение его взору предстала прислонившаяся к дверному косяку Оливия, освещенная лившимся из ее комнаты светом настольных ламп. Ее изящный силуэт казался почти эфемерным, но лица разглядеть он не мог, поскольку она оставалась в своей собственной тени.
Адам смотрел на нее, не в силах проронить ни единого слова.
Между тем Оливия распахнула дверь еще шире и, отступив на шаг в сторону, позволила Адаму пройти в комнату. При этом она не произнесла, как и он, ни слова. Он сделал несколько шагов, все еще не в силах говорить. Воспитанный как истинный джентльмен, при своей врожденной деликатности он испытывал настоящие муки, понимая, насколько невежливым должно выглядеть его нынешнее поведение. К тому же он совершенно не представлял себе, о чем собственно можно было говорить в подобной деликатной ситуации. Все слова, что раньше вертелись в его голове, мигом испарились. В этот момент Оливия притворила за собою дверь, сама же, войдя в комнату, осталась стоять у порога. Выражение ее лица, которое сквайр смог наконец разглядеть, поражало своей нежностью. Адам, стоя рядом, в нерешительности переминался с ноги на ногу, все еще не в силах разжать пересохшие губы. Оливия выжидательно, как ему показалось, смотрела на его склонившееся над ней лицо.
Пристыженный, Адам наконец-то откашлялся и заговорил:
- Прошу простить меня за столь позднее вторжение, Оливия, - начал он, мучительно шевеля мозгами, чтобы придумать хоть какое-то сносное объяснение. Глубоко вдохнув, он продолжал: - Но я... я... не мог заснуть. И тогда решил спуститься вниз, чтобы пропустить глоток. - И горестно улыбнувшись, он указал на рюмку, все еще остававшуюся у него в руке. - Когда я возвращался к себе в спальню, то вспомнил, что до сих пор не имел возможности поблагодарить вас за поистине замечательную организацию нашего ужина. Я на самом деле весьма признателен вам за все, что вы сделали, чтобы он прошел именно так. Успех превзошел все мои ожидания.
- О, Адам, прошу вас, - взмолилась Оливия. - Это было для меня настоящим удовольствием. Вы же знаете, как мне нравится угощать и развлекать гостей.
- Знаю. Но все равно с моей стороны было бы верхом неблагодарности никак не выразить моих чувств, - возразил Адам.
Теперь ему дышалось значительно легче: ведь как-никак он сумел справиться с весьма трудной задачей и его объяснение звучало, похоже, весьма убедительно.
Оливия ничего не ответила. Она по-прежнему смотрела на него снизу вверх с вопросом, застывшим в уголках ее губ. Брови ее слегка нахмурились, в то время как голубые глаза продолжали пристально разглядывать лицо Адама. „Кажется, - думала она, - он немало выпил. Но не пьян. И полностью владеет собой. Джентльмен до кончиков пальцев. Такой, как всегда”.
Пристальный взгляд Оливии, однако, напомнил ему о том, в каком растрепанном виде он перед нею сейчас предстал. К своему немалому смущению, Адам понял, что явился к даме не только без пиджака, но в расстегнутой на груди рубашке, да еще с болтающимся на шее полуразвязанном галстуке. Боже, какой стыд! Он тут же попытался, впрочем без всякого успеха, застегнуть на груди рубашку, изобразив на лице слабое подобие улыбки:
- Прошу извинить меня, дорогая. Я, пожалуй, пойду. Не хочется вас более беспокоить. Если бы не свет из-под вашей двери, я ни за что не осмелился бы потревожить вас в столь неурочный час.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138