Он предлагал им сигареты, но они смотрели на него, как герцогини, широко раскрытыми холодными глазами и отвечали: «Спасибо, я не курю», — а он знал, что на расстоянии двадцати ярдов за ним тащится Кьюбит.
От этого Хейл держал себя как-то странно. Он не мог скрыть своего отчаяния. Он слышал, как девушки смеялись за его спиной над его одеждой и странной манерой говорить. Хейл вообще был о себе невысокого мнения: он гордился только своей профессией, но не нравился себе самому, когда смотрелся в зеркало, — худые ноги, впалая грудь, — и одевался он плохо и небрежно, потому что не верил, что какая-нибудь женщина заинтересуется им. Теперь он обходил хорошеньких и шикарных и безнадежно искал на шезлонгах девушку, достаточно некрасивую, чтобы ее могло обрадовать его внимание.
«Вот эта, конечно», — подумал он, с жадной надеждой улыбаясь толстому прыщавому существу в розовом, чьи ноги едва доставали до земли. Он сел на пустой шезлонг рядом с ней и уставился на отступившее далеко от берега и не привлекавшее ничьего внимания море, которое билось о сваи Западного мола.
— Хотите сигарету? — предложил он ей, немного помедлив.
— Пожалуй, хочу, — ответила девушка. Слова эти были сладостны, как весть об отмене приговора. — Хорошо здесь, — сказала толстуха.
— Приехали из города?
— Да.
— Ну что ж, — спросил Хейл, — вы так и будете сидеть весь день одна?
— Не знаю, право, — ответила девушка.
— Я подумал, что хорошо бы пойти куда-нибудь перекусить, а потом мы могли бы…
— «Мы»? — прервала его девушка. — Вы слишком самонадеянны.
— Так вы ведь не будете сидеть здесь весь день одна?
— Кто сказал, что я буду сидеть здесь одна? — ответила толстуха. — Но это не значит, что я пойду с вами.
— Пойдем, выпьем где-нибудь и поговорим.
— Ну что ж, можно, — сказала девушка, открывая пудреницу и накладывая еще один слой пудры на свои прыщи.
— Так пойдемте же, — настаивал Хейл.
— Есть у вас приятель? — спросила девушка.
— Нет, я совсем один, — ответил Хейл.
— Ну, тогда я не смогу. Невозможно. Я не могу оставить свою подругу одну.
И тут впервые Хейл заметил в шезлонге за ее спиной бледное, малокровное существо, жадно ожидающее его ответа.
— Но вы же хотели пойти? — взмолился Хейл.
— Хотела, но никак не могу.
— Ваша подруга не обидится. Она найдет себе кого-нибудь.
— Ну нет. Я не могу оставить ее одну.
Она вяло и тупо уставилась на море.
— Ведь вы не обидитесь? — Хейл наклонился вперед, умоляя малокровное создание, а оно ответило ему пронзительным восклицанием и смущенным смехом.
— Она никого тут не знает, — сказала толстуха.
— Найдет кого-нибудь.
— Ну как, Делия? — Девушка наклонилась к подруге, и они стали совещаться; время от времени Делия что-то пищала.
— Так все в порядке? Вы идете? — спросил Хейл.
— А не могли бы вы найти приятеля для нее?
— Я здесь никого не знаю, — ответил Хейл. — Пойдемте. Я поведу вас завтракать, куда вам угодно. Все, чего я хочу, — продолжал он с жалкой улыбкой, — это побыть с вами вместе.
— Нет, — сказала толстуха. — Это невозможно. Не могу без подруги.
— Ну что ж, тогда пойдемте все вместе, — предложил Хейл.
— Это будет не очень-то интересно для Делии, — ответила толстуха.
Их прервал юношеский голос:
— Так ты здесь, Фред, — произнес он, и глаза Хейла встретились с серыми, жестокими семнадцатилетними глазами.
— Ну вот, — завизжала толстуха, — а говорит, что у него нет приятеля.
— Фреду нельзя верить, — произнес тот же голос.
— Теперь у нас будет хорошая компания, — продолжала толстуха. — Это моя подруга Делия, а я Молли.
— Рад познакомиться с вами, — сказал юноша. — Куда мы пойдем, Фред?
Делия в ответ заерзала и что-то пропищала.
— Я знаю хорошее место, — сказал юноша.
— А там есть пломбир?
— Там самый лучший пломбир, — заверил он ее серьезным безжизненным голосом.
— Я обожаю пломбир. Делия больше любит лимонад.
— Так пойдем, Фред, — сказал юноша.
Хейл встал. Руки его дрожали. Вот она — реальность! Юноша, рана, нанесенная бритвой, жизнь, вытекающая вместе с кровью и болью, а вовсе не эти шезлонги, не завивка перманент, не миниатюрные автомобили, описывающие дугу на Дворцовом молу. Земля закачалась у него под ногами, и только мысль о том, куда его могут унести, если он потеряет сознание, спасла Хейла от обморока. Но даже и тут природная гордость, инстинктивное отвращение к скандалу победили в нем все остальные чувства; стыд пересилил ужас, не позволил Хейлу громко закричать от страха и даже принудил его внешне остаться спокойным. Если бы юноша не заговорил снова, Хейл, может быть, и пошел бы с ним.
— Ну что ж, пошли, Фред, — сказал юноша.
— Нет, — проговорил Хейл. — Я не пойду. Я не знаю его. Меня зовут не Фред. Я в первый раз его вижу. Это какой-то нахал. — И он быстро зашагал прочь, опустив голову и теперь уже совсем потеряв надежду. Время его истекало; он хотел только одного: двигаться, оставаться на ярком солнце; и вдруг он услышал, как далеко на набережной поет хмельной женский голос, поет о невестах и букетах, о лилиях и траурной вуали — какой-то романс времен королевы Виктории; и он пошел на этот голос, как человек, долго блуждавший в пустыне, идет на мерцающий вдали огонек.
— А! Да это «одинокая душа»! — воскликнула Лили, и, к своему удивлению, он увидел, что она совсем одна среди пустыни шезлонгов. — Они пошли в туалет, — добавила она.
— Можно мне присесть? — спросил Хейл.
Голос его дрогнул, такое он почувствовал облегчение.
— Если у вас есть два пенса, — ответила она. — У меня нет. — Она засмеялась, и платье ее натянулось на пышной груди. — Кто-то стащил мою сумочку, — добавила она, — все мои деньги, до последнего пенни. — Он с удивлением взглянул на нее. — Да бог с ними, с деньгами, — продолжала она. — Но там были письма. Вор теперь прочтет все письма Тома. А эти письма такие страстные! Том с ума сойдет, когда узнает.
— Может, вам нужно немного денег? — предложил Хейл.
— Да нет, я устроюсь, — ответила она. — Кто-нибудь из этих славных парней одолжит мне десять шиллингов — сейчас они вернутся из туалета.
— Это ваши приятели? — спросил Хейл.
— Я встретила их в баре, — ответила она.
— Вы надеетесь, что они вернутся из туалета?
— Боже мой! Неужели вы думаете? — Она посмотрела на набережную, затем взглянула на Хейла и опять рассмеялась. — А ведь вы правы! Ловко они меня облапошили. Но там было только десять шиллингов… и письма Тома.
— Теперь вы позавтракаете со мной? — спросил Хейл.
— Я уже перекусила в баре, — ответила она. — Они меня угостили, значит, я все-таки выручила кое-что из своих десяти шиллингов.
— Ну, закусите еще.
— Нет, больше не хочется, — сказала она, раскинувшись в шезлонге так, что юбка ее поднялась до колен, открыв красивые ноги, и с каким-то плотским наслаждением добавила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
От этого Хейл держал себя как-то странно. Он не мог скрыть своего отчаяния. Он слышал, как девушки смеялись за его спиной над его одеждой и странной манерой говорить. Хейл вообще был о себе невысокого мнения: он гордился только своей профессией, но не нравился себе самому, когда смотрелся в зеркало, — худые ноги, впалая грудь, — и одевался он плохо и небрежно, потому что не верил, что какая-нибудь женщина заинтересуется им. Теперь он обходил хорошеньких и шикарных и безнадежно искал на шезлонгах девушку, достаточно некрасивую, чтобы ее могло обрадовать его внимание.
«Вот эта, конечно», — подумал он, с жадной надеждой улыбаясь толстому прыщавому существу в розовом, чьи ноги едва доставали до земли. Он сел на пустой шезлонг рядом с ней и уставился на отступившее далеко от берега и не привлекавшее ничьего внимания море, которое билось о сваи Западного мола.
— Хотите сигарету? — предложил он ей, немного помедлив.
— Пожалуй, хочу, — ответила девушка. Слова эти были сладостны, как весть об отмене приговора. — Хорошо здесь, — сказала толстуха.
— Приехали из города?
— Да.
— Ну что ж, — спросил Хейл, — вы так и будете сидеть весь день одна?
— Не знаю, право, — ответила девушка.
— Я подумал, что хорошо бы пойти куда-нибудь перекусить, а потом мы могли бы…
— «Мы»? — прервала его девушка. — Вы слишком самонадеянны.
— Так вы ведь не будете сидеть здесь весь день одна?
— Кто сказал, что я буду сидеть здесь одна? — ответила толстуха. — Но это не значит, что я пойду с вами.
— Пойдем, выпьем где-нибудь и поговорим.
— Ну что ж, можно, — сказала девушка, открывая пудреницу и накладывая еще один слой пудры на свои прыщи.
— Так пойдемте же, — настаивал Хейл.
— Есть у вас приятель? — спросила девушка.
— Нет, я совсем один, — ответил Хейл.
— Ну, тогда я не смогу. Невозможно. Я не могу оставить свою подругу одну.
И тут впервые Хейл заметил в шезлонге за ее спиной бледное, малокровное существо, жадно ожидающее его ответа.
— Но вы же хотели пойти? — взмолился Хейл.
— Хотела, но никак не могу.
— Ваша подруга не обидится. Она найдет себе кого-нибудь.
— Ну нет. Я не могу оставить ее одну.
Она вяло и тупо уставилась на море.
— Ведь вы не обидитесь? — Хейл наклонился вперед, умоляя малокровное создание, а оно ответило ему пронзительным восклицанием и смущенным смехом.
— Она никого тут не знает, — сказала толстуха.
— Найдет кого-нибудь.
— Ну как, Делия? — Девушка наклонилась к подруге, и они стали совещаться; время от времени Делия что-то пищала.
— Так все в порядке? Вы идете? — спросил Хейл.
— А не могли бы вы найти приятеля для нее?
— Я здесь никого не знаю, — ответил Хейл. — Пойдемте. Я поведу вас завтракать, куда вам угодно. Все, чего я хочу, — продолжал он с жалкой улыбкой, — это побыть с вами вместе.
— Нет, — сказала толстуха. — Это невозможно. Не могу без подруги.
— Ну что ж, тогда пойдемте все вместе, — предложил Хейл.
— Это будет не очень-то интересно для Делии, — ответила толстуха.
Их прервал юношеский голос:
— Так ты здесь, Фред, — произнес он, и глаза Хейла встретились с серыми, жестокими семнадцатилетними глазами.
— Ну вот, — завизжала толстуха, — а говорит, что у него нет приятеля.
— Фреду нельзя верить, — произнес тот же голос.
— Теперь у нас будет хорошая компания, — продолжала толстуха. — Это моя подруга Делия, а я Молли.
— Рад познакомиться с вами, — сказал юноша. — Куда мы пойдем, Фред?
Делия в ответ заерзала и что-то пропищала.
— Я знаю хорошее место, — сказал юноша.
— А там есть пломбир?
— Там самый лучший пломбир, — заверил он ее серьезным безжизненным голосом.
— Я обожаю пломбир. Делия больше любит лимонад.
— Так пойдем, Фред, — сказал юноша.
Хейл встал. Руки его дрожали. Вот она — реальность! Юноша, рана, нанесенная бритвой, жизнь, вытекающая вместе с кровью и болью, а вовсе не эти шезлонги, не завивка перманент, не миниатюрные автомобили, описывающие дугу на Дворцовом молу. Земля закачалась у него под ногами, и только мысль о том, куда его могут унести, если он потеряет сознание, спасла Хейла от обморока. Но даже и тут природная гордость, инстинктивное отвращение к скандалу победили в нем все остальные чувства; стыд пересилил ужас, не позволил Хейлу громко закричать от страха и даже принудил его внешне остаться спокойным. Если бы юноша не заговорил снова, Хейл, может быть, и пошел бы с ним.
— Ну что ж, пошли, Фред, — сказал юноша.
— Нет, — проговорил Хейл. — Я не пойду. Я не знаю его. Меня зовут не Фред. Я в первый раз его вижу. Это какой-то нахал. — И он быстро зашагал прочь, опустив голову и теперь уже совсем потеряв надежду. Время его истекало; он хотел только одного: двигаться, оставаться на ярком солнце; и вдруг он услышал, как далеко на набережной поет хмельной женский голос, поет о невестах и букетах, о лилиях и траурной вуали — какой-то романс времен королевы Виктории; и он пошел на этот голос, как человек, долго блуждавший в пустыне, идет на мерцающий вдали огонек.
— А! Да это «одинокая душа»! — воскликнула Лили, и, к своему удивлению, он увидел, что она совсем одна среди пустыни шезлонгов. — Они пошли в туалет, — добавила она.
— Можно мне присесть? — спросил Хейл.
Голос его дрогнул, такое он почувствовал облегчение.
— Если у вас есть два пенса, — ответила она. — У меня нет. — Она засмеялась, и платье ее натянулось на пышной груди. — Кто-то стащил мою сумочку, — добавила она, — все мои деньги, до последнего пенни. — Он с удивлением взглянул на нее. — Да бог с ними, с деньгами, — продолжала она. — Но там были письма. Вор теперь прочтет все письма Тома. А эти письма такие страстные! Том с ума сойдет, когда узнает.
— Может, вам нужно немного денег? — предложил Хейл.
— Да нет, я устроюсь, — ответила она. — Кто-нибудь из этих славных парней одолжит мне десять шиллингов — сейчас они вернутся из туалета.
— Это ваши приятели? — спросил Хейл.
— Я встретила их в баре, — ответила она.
— Вы надеетесь, что они вернутся из туалета?
— Боже мой! Неужели вы думаете? — Она посмотрела на набережную, затем взглянула на Хейла и опять рассмеялась. — А ведь вы правы! Ловко они меня облапошили. Но там было только десять шиллингов… и письма Тома.
— Теперь вы позавтракаете со мной? — спросил Хейл.
— Я уже перекусила в баре, — ответила она. — Они меня угостили, значит, я все-таки выручила кое-что из своих десяти шиллингов.
— Ну, закусите еще.
— Нет, больше не хочется, — сказала она, раскинувшись в шезлонге так, что юбка ее поднялась до колен, открыв красивые ноги, и с каким-то плотским наслаждением добавила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79