Мисс Патерсон перевела на меня взгляд, и я увидел, как она постепенно возвращается из своего далека.
— Он вошел, — продолжала она, — прошептал «Долли! Куколка моя!» и упал. Я опустилась рядом на пол, положила его бедную-бедную голову к себе на колени, и больше он уже не сказал ни слова. Так я и не узнала, зачем он пришел и что хотел сказать мне.
— Можно догадаться зачем, — вставила тетушка.
И снова мисс Патерсон слегка отпрянула назад, как змея, а затем нанесла ответный удар. Грустное это было зрелище: две старые женщины препирались из-за того, что случилось давным-давно.
— Надеюсь, что вы правы, — проговорила мисс Патерсон. — Я отлично понимаю, на что вы намекаете, и надеюсь, что вы правы. Я согласилась бы на все, о чем бы он меня ни попросил, без всяких колебаний и сожалений. Я больше никогда никого не любила.
— Да и его-то вы едва ли успели полюбить, — заметила тетушка, — у вас не было такой возможности.
— А вот тут вы очень-очень ошибаетесь. Вероятно, вы просто не знаете, что значит любить. Я полюбила его с той минуты, как он сошел у ратуши в Челси, и люблю до сих пор. Когда он умер, я сделала для него все, что требовалось, все — больше некому было позаботиться о бедняжке: жена не захотела приехать. Пришлось производить вскрытие, и она написала в муниципалитет, прося похоронить его в Булони — она не пожелала забрать его бедное-бедное изуродованное тело. Только мы с консьержем…
— Вы удивительно постоянны, — проговорила тетушка, и замечание ее отнюдь не прозвучало как похвала.
— Никто меня больше так не называл — Долли, — добавила мисс Патерсон, — но во время войны, когда мне пришлось скрывать свое настоящее имя, я позволила называть меня Poupee [кукла (франц.)].
— Боже праведный, зачем вам понадобился псевдоним?
— Времена были тревожные, — ответила мисс Патерсон и принялась искать перчатки.
Меня возмутило поведение тетушки по отношению к мисс Патерсон, и в моей душе все еще горел медленный огонь глухого гнева, когда мы во второй, и последний, раз отправились обедать на безлюдный вокзал. Веселые, истрепанные морем рыбачьи суденышки лежали на пирсе, и у каждого на борту были краской выведены благочестивые изречения вроде «Dieu benit la Famille» [Бог благословил семью (франц.)] и «Dieu a Bien Fait» [Бог сотворил благо (франц.)]; я задавал себе вопрос — большая ли помощь от этих девизов, когда на Канале бушует шторм. В воздухе стоял все тот же запах мазута и рыбы, и так же подходил никому не нужный поезд из Лиона, а в ресторане у стойки торчал тот же ворчливый англичанин с тем же спутником и тем же псом, и из-за них ресторан казался еще более пустым, как будто других посетителей тут не бывало.
— Ты очень молчалив, Генри, — произнесла тетушка.
— Мне есть над чем подумать.
— Тебя совершенно очаровала эта несчастная замухрышка, — упрекнула меня тетя.
— Меня растрогала встреча с той, которая любила моего отца.
— Его любили многие женщины.
— Я имею в виду — любила его по-настоящему.
— Это сентиментальное существо? Да она не знает, что такое любить.
— А вы знаете? — Я дал волю своему гневу.
— Думаю, у меня больше опыта в этом отношении, чем у тебя, — невозмутимо, с рассчитанной жестокостью отпарировала тетя Августа.
Мне нечего было возразить: я даже не ответил на последнее письмо мисс Кин. Тетушка сидела напротив меня за своей тарелкой с удовлетворенным видом. Прежде чем приняться за камбалу, она съела полагавшиеся к ней креветки — одну за другой, ей нравилось каждое блюдо в отдельности, и она никуда не спешила.
Возможно, она и в самом деле имела право презирать мисс Патерсон. Я подумал о Карране, мсье Дамбрезе, мистере Висконти — они жили в моем воображении, будучи сотворены и поселены там ею; даже бедный дядя Джо, ползущий к уборной. Она была животворной личностью. К жизни пробудилась даже мисс Патерсон под действием жестоких тетушкиных вопросов. Заговори вдруг тетушка с кем-нибудь обо мне, и легко вообразить, какой вышел бы рассказ из моих георгинов, из моих нелепых нежных чувств к Тули и моего беспорочного прошлого, — даже я ожил бы до какой-то степени, и нарисованный ею образ, несомненно, был бы куда ярче меня подлинного. Бессмысленно было сетовать на тетушкину жестокость. В одной книге про Чарлза Диккенса я прочитал, что автор не должен испытывать привязанности к своим персонажам, он должен обращаться с ними без всякой жалости. В основе акта созидания, оказывается, всегда лежит крайний эгоизм. Поэтому-то жена и любовница Диккенса должны были страдать для того, чтобы он мог создавать свои романы и наживать состояние. Состояние банковского служащего хотя бы не в такой мере запятнано себялюбием. Моя профессия не принадлежит к числу разрушительных. Банковский управляющий не оставляет позади себя шлейфа из страдальцев. Где-то теперь Карран? И цел ли Вордсворт?
— Рассказывала я тебе, — вдруг спросила тетушка, — про человека по имени Чарлз Поттифер? Он на свой лад цеплялся за мертвеца с той же страстью, что и твоя мисс Патерсон. Только в его случае мертвецом был он сам.
— Только не сегодня, — взмолился я. — На сегодня хватит истории смерти моего отца.
— И она неплохо ее рассказала, — снисходительно одобрила тетушка. — Хотя на ее месте я бы рассказала ее во сто крат лучше. Но я тебя предупреждаю: когда-нибудь ты пожалеешь, что отказался выслушать мою историю.
— Какую? — спросил я, думая по-прежнему об отце.
— Историю Чарлза Поттифера, разумеется.
— В другой раз, тетушка Августа.
— Напрасно ты так самонадеянно веришь в наличие другого раза, — возразила тетушка и так громко потребовала счет, что собака у стойки залаяла.

19
Тетушка не вернулась вместе со мной в Англию паромом, как я ожидал. За завтраком она объявила, что едет поездом в Париж.
— Я должна уладить кое-какие дела, — объяснила она; я вспомнил ее зловещее предупреждение накануне вечером и заключил — ошибочно, как выяснилось потом, — что ее посетило предчувствие смерти.
— А меня вы не приглашаете с собой?
— Нет, — отрезала она. — Судя по тому, как ты вчера со мной разговаривал, тебе на какое-то время надо от меня отдохнуть.
Ее явно оскорбил мой отказ выслушать историю про Чарлза Поттифера.
Я посадил ее в поезд, и на прощание она запечатлела на моей щеке наипрохладнейший из поцелуев.
— Я не хотел вас обидеть, тетя Августа, — сказал я.
— Ты больше похож на отца, чем на мать. Он считал, что, помимо написанного на страницах Вальтера Скотта, ничто больше не представляет интереса.
— А моя мать? — быстро спросил я в надежде, что наконец получу ключ к загадке.
— Она тщетно пыталась прочесть «Роб Роя». Она нежно любила твоего отца и хотела угодить ему, но «Роб Рой» был свыше ее сил.
— Почему она не вышла-за него замуж?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77