— Драгоценные камни?
— Там нет ничего для немцев. Ничего, что могло бы повредить вашей стране.
— Вы же сами не верите, Юсеф, что я на это пойду.
Тесные тиковые брюки съехали на самый краешек стула; на мгновение Скоби подумал, что Юсеф сейчас встанет перед ним на колени.
— Майор Скоби, — сказал он, — умоляю вас… Для вас это так же важно, как для меня. — Голос его задрожал от неподдельного волнения. — Я хочу быть вашим другом. Я хочу быть вашим другом.
— Должен предупредить вас заранее, — сказал Скоби, — окружной комиссар знает о том, что я у вас занял деньги.
— Понятно. Понятно. Но дело обстоит куда хуже. Честное слово, майор Скоби, от того, о чем я вас прошу, никому не будет вреда. Сделайте это по дружбе, и я никогда больше у вас ничего не попрошу. Сделайте по доброй воле, майор Скоби. Это не взятка. Я не предлагаю никакой взятки.
Глаза его вернулись к письму: «Родной мой, все это очень сложно». Буквы плясали у него перед глазами. Сложно… Он прочел «служба». Служба, слуга, раб… Раб рабов божиих… Это было как опрометчивый приказ, которого все же нельзя ослушаться. Ну вот, теперь он навеки отрекается от душевного покоя. Он знал, что ему грозит, и с открытыми глазами вступал в страну лжи, сам себе отрезав дорогу назад.
— Что вы сказали, Юсеф? Я не расслышал…
— Я еще раз прошу вас…
— Нет, Юсеф.
— Майор Скоби, — Юсеф вдруг выпрямился в кресле и заговорил официальным тоном, словно к ним присоединился кто-то посторонний и они уже не были одни. — Вы помните Пембертона?
— Конечно.
— Его слуга перешел на службу ко мне.
— Слуга Пембертона… — («Что бы ты мне ни говорил, это не обещание».)
— Слуга Пембертона теперь слуга миссис Ролт. — Глаза Скоби были по-прежнему прикованы к письму, но он уже его не видел. — Слуга миссис Ролт принес мне письмо. Понимаете, я приказал ему… глядеть в оба… Я правильно говорю?
— Вы на редкость точно выражаетесь по-английски, Юсеф. Кто вам его прочел?
— Неважно. — Официальный голос вдруг замер, и прежний Юсеф взмолился снова: — Ах, майор Скоби, что заставило вас написать такое письмо? Вы сами напросились на неприятности.
— Нельзя же всегда поступать разумно, Юсеф. Можно умереть с тоски.
— Вы же понимаете, это письмо отдает вас в мои руки.
— Это бы еще ничего. Но отдать в ваши руки троих…
— Если бы только вы по дружбе пошли мне навстречу…
— Продолжайте, Юсеф. Шантаж надо доводить до конца. Ведь вы не можете остановиться на полдороге.
— Охотнее всего я зарыл бы этот пакет в землю. Но война идет не так, как хочется, майор Скоби. Я делаю это не ради себя, а ради отца и матери, единокровного брата, трех родных сестер… а у меня есть еще и двоюродные.
— Да, семья большая.
— Понимаете, если англичан разобьют — все мои лавки не стоят и ломаного гроша.
— Что вы собираетесь делать с моим письмом?
— Я узнал от одного телеграфиста, что ваша жена выехала домой. Ей передадут письмо, как только она сойдет на берег.
Он вспомнил телеграмму, подписанную «Луиза Скоби»: «…была дурой… точка целую». Ее ждет холодная встреча, подумал он.
— А если я отдам ваш пакет капитану «Эсперансы»?
— Мой слуга будет ждать вас на пристани. Как только вы ему отдадите расписку капитана, он передаст вам конверт с вашим письмом.
— Вы вашему слуге доверяете?
— Так же, как вы Али.
— А что, если я потребую сперва письмо и дам вам честное слово…
— Шантажист наказан тем, что он не верит и в чужую честь. И вы были бы вправе меня обмануть.
— Но что, если обманете вы?
— А я обмануть не вправе. К тому же я был вашим другом.
— Вы чуть было им не стали, — нехотя согласился Скоби.
— Я совсем как тот подлый индиец.
— Какой индиец?
— Который выбросил жемчужину, — грустно сказал Юсеф. — Это было в пьесе Шекспира, ее играли артиллеристы в концертном зале. Я это навсегда запомнил.

***
— Что ж, — сказал Дрюс, — к сожалению, пора приниматься за дело.
— Еще бокал, — сказал капитан «Эсперансы».
— Нельзя, если вы хотите, чтобы мы отпустили вас до того, как поставят боны. Пока, Скоби.
Когда дверь каюты закрылась, капитан сказал сдавленным голосом:
— Видите, я еще здесь.
— Вижу. Я же говорил вам, случаются ошибки; документы теряют, протоколы засылают не туда, куда надо.
— Я в это не верю, — сказал капитан. — Я верю, что вы меня выручили. — В душной каюте он потихоньку исходил потом. — Я молюсь за вас во время обедни, — добавил он, — и привез вам вот это. В Лобито мне не удалось найти ничего лучшего. Эту святую мало кто знает. — Он пододвинул Скоби через стол образок размером в пятицентовую монету. — Святая… не запомнил ее имени. Кажется, она имела какое-то отношение к Анголе, — пояснил он.
— Спасибо, — сказал Скоби. Пакет в кармане казался тяжелым, как револьвер. Скоби дал последним каплям портвейна стечь на дно, а потом выпил и их. — На этот раз я принес кое-что вам. — Несказанное отвращение свело его руку.
— Мне?
— Да.
Каким невесомым был на самом деле этот пакетик, лежавший сейчас между ними на столе. То, что оттягивало карман как револьвер, весило теперь чуть больше пачки сигарет.
— В Лиссабоне вместе с лоцманом к вам поднимется на борт один человек и спросит, нет ли у вас американских сигарет. Вы отдадите ему этот пакетик.
— Это правительственное поручение?
— Нет. Государство никогда так щедро не платит. — Он положил пачку денег на стол.
— Странно… — сказал капитан с каким-то огорчением. — Вы же теперь у меня в руках.
— Раньше вы были в руках у меня, — напомнил Скоби.
— Этого я не забуду. И моя дочь тоже. Она хоть и замужем за безбожником, но сама женщина верующая. Она тоже за вас молится.
— Чего стоят наши молитвы?
— Будь на то воля божия, и они вознесутся к небу, как стая голубей, — сказал капитан, смешно и трогательно воздевая толстые руки.
— Ну что ж, я буду рад, если вы за меня помолитесь.
— Вы, конечно, можете на меня положиться.
— Не сомневаюсь. А сейчас я должен обыскать вашу каюту.
— Видно, вы-то на меня и не очень полагаетесь.
— Этот пакет не имеет отношения к войне, — сказал Скоби.
— Вы в этом уверены?
— Да, почти.
Он приступил к обыску. Проходя мимо зеркала, он заметил, что у него за плечами появилось чье-то чужое лицо: толстое, потное, не заслуживающее доверия. Он удивился — кто бы это мог быть? Но сразу же понял, что не узнал этого лица потому, что на нем появилось непривычное выражение жалости. И подумал: неужели я стал одним из тех, кого жалеют?

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
1
Дожди кончились, и от земли шел пар. Мухи тучами висели в воздухе, больница была полна людьми, страдающими малярией. Дальше, на побережье, люди мерли от черной лихорадки, и все же на некоторое время наступило облегчение. Казалось, что теперь, когда дождь перестал барабанить по железным крышам, в мире опять воцарилась тишина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71