«Такая объемистая книга, – писал он Гердеру в мае 1781 года, – не соразмерна ни росту автора, ни понятию чистого разума, противостоящему моему, ленивому». Канта он называл «прусским Юмом». Мнение Гердера: «Критика» Канта для меня – жесткий ломоть, она, по-видимому, останется непрочитанной… Не знаю, зачем вся эта тяжелая паутина».
Сразу же после появления книги Кант разослал дарственные экземпляры своим друзьям и знаменитостям. В первую очередь министру Цедлицу, Марку Герцу, Мендельсону. В августе 1781 года философ вспомнил о придворном проповеднике Иоганне Шульце, который в свое время опубликовал рецензию на последнюю диссертацию Канта и заслужил его похвалу («самая лучшая философская голова из тех, что есть в нашей округе»). Ему был послан экземпляр; ответ пришлось ждать два года.
В письмах, которые приходили, говорилось о чем угодно, только не о «Критике». Философ Штейнбарт, пересылая свою «последнюю вещицу», уверял в братских чувствах, но было неясно, видел ли он в глаза последнюю кантовскую работу. Издатель Харткнох напоминал, что ждет от Канта новых произведений; предлагая пользоваться книгами, имеющимися в его распоряжении, сообщал, что в знак дружбы пересылает философу фунт чая. Негоциант Беренс просил Канта вмешаться в судьбу отбившегося от рук сына и наставить его на путь истины. Математик Бернулли интересовался перепиской Канта с покойным Ламбертом; философ сообщил о выходе своей книги, о главных ее идеях, однако Бернулли интересовался только Ламбертом.
Из Петербурга писали о загадочной эпидемии, которая пришла в европейскую Россию из Сибири. Это был ответ на письмо Канта, стремившегося узнать происхождение болезни, охватившей к весне 1782 года и Восточную Пруссию. Смертельные случаи были не так уж часты, но в течение нескольких дней люди чувствовали сильное недомогание. Появлялся жар, головокружение, мучил кашель и насморк. Болели главным образом те. кто часто выходил на улицу, встречался с другими. Лечили потогонными средствами, иногда кровопусканиями; против кашля давали шпанские мушки. Называлась диковинная болезнь – инфлюэнца. Кант вспомнил, что семь лет назад эпидемия инфлюэнцы вспыхнула в Лондоне. В местной газете он опубликовал по этому поводу заметку «К сведению врачей», к которой приложил перевод статьи английского врача о лондонской эпидемии 1775 тогда. Сам Кант не заболел: его выручила выработанная им система гигиенических правил. Канта интересовали масштабы эпидемии; размышляя о всевозрастающем благодаря торговле общении народов, он предрекал появление в Европе новых эпидемических заболеваний…
Первый личный отклик на «Критику» (судя по сохранившейся корреспонденции) принадлежал брату Канта. Переписывались они редко. После окончания университета Иоганн Генрих обосновался в Курляндии. Женился по любви. «Я счастливее тебя, мой брат. Бери с меня пример», – писал он в 1775 году. Теперь (сентябрь 1782 года) Иоганн Генрих сообщал, что некоторое время назад занял пасторскую должность где-то между Митавой и Ригой, благодарил Иммануила за присылку ценной книги – пособия по домоводству. С хозяйством много возни, поэтому книга кстати. Земля здесь плодородная, есть великолепный сад, дети подрастают, жаловаться не на что. Только вот окружение серое, в приходе нет совсем дворян. Иоганн Генрих интересовался жизнью родственников – сестер, дяди и тети, спрашивал о делах брата. Письмо кончалось следующим пассажем: «О твоей „Критике очищенного разума“ говорят все здешние мыслители. Надо полагать, ты на этом не успокоишься. Не может ли твой брат претендовать на то, чтобы знакомиться с твоими работами прежде, чем остальная публика». Далее следовала приписка от невестки, которая была в восторге от книги по домоводству и от души благодарила «господина брата».
К тому времени, правда, уже появились в печати две анонимные рецензии. Первая была напечатана в январе в «Геттингенском научном вестнике». Рецензент приписывал Канту то, чего в книге не содержалось, и умалчивал о том, что следовало бы отметить в первую очередь. Своих мыслей Кант не узнавал. Основная идея «Критики чистого разума» будто бы сводится к следующему: «Все наши знания возникают из определенных модификаций нас самих, каковые мы называем ощущениями. Где они находятся, откуда взялись, это нам абсолютно неизвестно». Рецензия упрекала Канта в берклеанстве.
Автором рецензии был Христиан Гарве, представитель «популярной философии», известный переводчик с английского и греческого, рано отказавшийся из-за плохого здоровья от университетской карьеры. К моменту выхода «Критики» он оказался проездом в Геттингене и связал себя обещанием дать разбор книги еще до того, как увидел се. А прочитав, понял, что она ему не по зубам. Но отступать было поздно. В муках родилась рецензия, попавшая затем в руки сотрудника редакции профессора Федера, который без ведома Гарве сократил ее и кое-что добавил от себя; ему, в частности, принадлежало сравнение Канта с Беркли. Гарве отрекся от опубликованного текста. В ответ на публичный призыв Канта, обращенный к геттингенскому рецензенту, раскрыть свое инкогнито Гарве отправил в Кенигсберг взволнованное письмо, в котором поведал об обстоятельствах дела, ругая себя за то, что взялся за непосильный труд, раскаивался в содеянном, но главную вину возлагал на сотрудника редакции, который будто бы оставил от написанного лишь десятую часть. (Это не соответствовало действительности: впоследствии рецензия Гарве в ее первозданном виде была напечатана во «Всеобщей немецкой библиотеке», и Кант мог убедиться в том, что она мало чем отличается от геттингенского варианта, Кант был ею также недоволен и говорил, что его принимают за слабоумного.) На покаянное письмо Кант ответил любезно и обстоятельно, предлагал поддерживать знакомство, успокаивал незадачливого рецензента, говорил, что единственная его забота – спокойное обсуждение проблемы. Озлобленный ученый спор для него непереносим, но, к сожалению, иного ждать не приходится. «Слабые люди, вы только прикидываетесь, что вас заботит истина и расширение знания, на самом деле вас занимает только тщеславие!»
Была еще одна рецензия, увидевшая свет в Готе в августе 1782 года. Ее автор, некто Эвальд, явная посредственность, вообще не смог дать какую-либо оценку про читанному. К счастью, он ограничился лишь пересказом введения и первых разделов книги.
Все это действовало удручающе. Тем более что Кант вовсе не считал великие умы обреченными на непонимание. Наоборот, он твердо верил в то, что самые сложные произведения можно и нужно сделать общедоступными, здесь, по его мнению, даже заключен своего рода критерий философской истины:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Сразу же после появления книги Кант разослал дарственные экземпляры своим друзьям и знаменитостям. В первую очередь министру Цедлицу, Марку Герцу, Мендельсону. В августе 1781 года философ вспомнил о придворном проповеднике Иоганне Шульце, который в свое время опубликовал рецензию на последнюю диссертацию Канта и заслужил его похвалу («самая лучшая философская голова из тех, что есть в нашей округе»). Ему был послан экземпляр; ответ пришлось ждать два года.
В письмах, которые приходили, говорилось о чем угодно, только не о «Критике». Философ Штейнбарт, пересылая свою «последнюю вещицу», уверял в братских чувствах, но было неясно, видел ли он в глаза последнюю кантовскую работу. Издатель Харткнох напоминал, что ждет от Канта новых произведений; предлагая пользоваться книгами, имеющимися в его распоряжении, сообщал, что в знак дружбы пересылает философу фунт чая. Негоциант Беренс просил Канта вмешаться в судьбу отбившегося от рук сына и наставить его на путь истины. Математик Бернулли интересовался перепиской Канта с покойным Ламбертом; философ сообщил о выходе своей книги, о главных ее идеях, однако Бернулли интересовался только Ламбертом.
Из Петербурга писали о загадочной эпидемии, которая пришла в европейскую Россию из Сибири. Это был ответ на письмо Канта, стремившегося узнать происхождение болезни, охватившей к весне 1782 года и Восточную Пруссию. Смертельные случаи были не так уж часты, но в течение нескольких дней люди чувствовали сильное недомогание. Появлялся жар, головокружение, мучил кашель и насморк. Болели главным образом те. кто часто выходил на улицу, встречался с другими. Лечили потогонными средствами, иногда кровопусканиями; против кашля давали шпанские мушки. Называлась диковинная болезнь – инфлюэнца. Кант вспомнил, что семь лет назад эпидемия инфлюэнцы вспыхнула в Лондоне. В местной газете он опубликовал по этому поводу заметку «К сведению врачей», к которой приложил перевод статьи английского врача о лондонской эпидемии 1775 тогда. Сам Кант не заболел: его выручила выработанная им система гигиенических правил. Канта интересовали масштабы эпидемии; размышляя о всевозрастающем благодаря торговле общении народов, он предрекал появление в Европе новых эпидемических заболеваний…
Первый личный отклик на «Критику» (судя по сохранившейся корреспонденции) принадлежал брату Канта. Переписывались они редко. После окончания университета Иоганн Генрих обосновался в Курляндии. Женился по любви. «Я счастливее тебя, мой брат. Бери с меня пример», – писал он в 1775 году. Теперь (сентябрь 1782 года) Иоганн Генрих сообщал, что некоторое время назад занял пасторскую должность где-то между Митавой и Ригой, благодарил Иммануила за присылку ценной книги – пособия по домоводству. С хозяйством много возни, поэтому книга кстати. Земля здесь плодородная, есть великолепный сад, дети подрастают, жаловаться не на что. Только вот окружение серое, в приходе нет совсем дворян. Иоганн Генрих интересовался жизнью родственников – сестер, дяди и тети, спрашивал о делах брата. Письмо кончалось следующим пассажем: «О твоей „Критике очищенного разума“ говорят все здешние мыслители. Надо полагать, ты на этом не успокоишься. Не может ли твой брат претендовать на то, чтобы знакомиться с твоими работами прежде, чем остальная публика». Далее следовала приписка от невестки, которая была в восторге от книги по домоводству и от души благодарила «господина брата».
К тому времени, правда, уже появились в печати две анонимные рецензии. Первая была напечатана в январе в «Геттингенском научном вестнике». Рецензент приписывал Канту то, чего в книге не содержалось, и умалчивал о том, что следовало бы отметить в первую очередь. Своих мыслей Кант не узнавал. Основная идея «Критики чистого разума» будто бы сводится к следующему: «Все наши знания возникают из определенных модификаций нас самих, каковые мы называем ощущениями. Где они находятся, откуда взялись, это нам абсолютно неизвестно». Рецензия упрекала Канта в берклеанстве.
Автором рецензии был Христиан Гарве, представитель «популярной философии», известный переводчик с английского и греческого, рано отказавшийся из-за плохого здоровья от университетской карьеры. К моменту выхода «Критики» он оказался проездом в Геттингене и связал себя обещанием дать разбор книги еще до того, как увидел се. А прочитав, понял, что она ему не по зубам. Но отступать было поздно. В муках родилась рецензия, попавшая затем в руки сотрудника редакции профессора Федера, который без ведома Гарве сократил ее и кое-что добавил от себя; ему, в частности, принадлежало сравнение Канта с Беркли. Гарве отрекся от опубликованного текста. В ответ на публичный призыв Канта, обращенный к геттингенскому рецензенту, раскрыть свое инкогнито Гарве отправил в Кенигсберг взволнованное письмо, в котором поведал об обстоятельствах дела, ругая себя за то, что взялся за непосильный труд, раскаивался в содеянном, но главную вину возлагал на сотрудника редакции, который будто бы оставил от написанного лишь десятую часть. (Это не соответствовало действительности: впоследствии рецензия Гарве в ее первозданном виде была напечатана во «Всеобщей немецкой библиотеке», и Кант мог убедиться в том, что она мало чем отличается от геттингенского варианта, Кант был ею также недоволен и говорил, что его принимают за слабоумного.) На покаянное письмо Кант ответил любезно и обстоятельно, предлагал поддерживать знакомство, успокаивал незадачливого рецензента, говорил, что единственная его забота – спокойное обсуждение проблемы. Озлобленный ученый спор для него непереносим, но, к сожалению, иного ждать не приходится. «Слабые люди, вы только прикидываетесь, что вас заботит истина и расширение знания, на самом деле вас занимает только тщеславие!»
Была еще одна рецензия, увидевшая свет в Готе в августе 1782 года. Ее автор, некто Эвальд, явная посредственность, вообще не смог дать какую-либо оценку про читанному. К счастью, он ограничился лишь пересказом введения и первых разделов книги.
Все это действовало удручающе. Тем более что Кант вовсе не считал великие умы обреченными на непонимание. Наоборот, он твердо верил в то, что самые сложные произведения можно и нужно сделать общедоступными, здесь, по его мнению, даже заключен своего рода критерий философской истины:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96