Армия погибла бы во время марша, подобно солдатам Наполеона в период отступления от Москвы к реке Березине.
Боевыми действиями в районе Сталинграда теперь руководил лично Гитлер; этот район стал именоваться «театром военных действий верховного командования». Гитлер взял на себя ответственность за все, что касалось Сталинграда. Он отдавал самые подробные приказы сталинградской группировке, находясь за 2000 км от нее, в Восточной Пруссии.
В результате наступления русских на Дону ими были захвачены два наиболее близко расположенных к 6-й армии аэродрома – у Морозовска и Тацинской. С этих аэродромов можно было делать по три рейса в день, что обеспечивало почти регулярное снабжение окруженных войск. Теперь, когда линия фронта отодвинулась на сотни километров, до Сталинграда требовалось уже лететь два-три часа, иными словами, за день можно было сделать только один рейс. Кроме того, погода ухудшилась, что еще более осложнило проблему снабжения немецких войск по воздуху.
Трудноразрешимой была также и проблема оказания помощи раненым, потому что у войск не было для этого самых необходимых вещей. До тех пор пока войска располагали кое-какими транспортными средствами, раненых отвозили на аэродром Питомник, откуда они эвакуировались на самолетах. Но затем из-за недостатка горючего и автомашин от этого пришлось отказаться. Число раненых и обмороженных росло так быстро, что было совершенно невозможно обеспечить эвакуацию даже в самых серьезных случаях. Большинство самолетов, число которых с каждым днем становилось все меньше, предпочитало сбрасывать груз, так как посадка была сопряжена с большими [174 – схема 36; 175] трудностями. Иногда за всю ночь не совершал посадки ни один самолет.
Полковник Динглер говорит:
«Я должен подчеркнуть, что летный состав выполнял работу, которую можно смело назвать нечеловеческой. Уж кого-кого, а летчиков никак нельзя винить за недостаточное снабжение окруженных частей.
Хотя все мы понимали безвыходность нашего положения, нигде не было и признаков паники. Моральное состояние солдат было выше всяких похвал. Как правило, каждый был готов в любой момент помочь своему товарищу.
Примерно в это время мы начали обсуждать, что же делать, если произойдет самое худшее. Мы говорили о возможности сдаться в плен, о самоубийстве, о необходимости защищаться до конца, оставив себе последнюю пулю. Безусловно, сколько было людей, столько было и мнений, но надо подчеркнуть, что сверху в этом отношении никакого давления не оказывалось. Все эти вопросы должны были решаться каждым самостоятельно».
8 января русский парламентер вручил условия капитуляции, подписанные генерал-полковником Рокоссовским и маршалом артиллерии Вороновым. Эти условия предлагали «почетную сдачу, обеспечение нормального питания, оказание помощи раненым, сохранение оружия офицерскому составу, репатриацию после войны в Германию или любую другую страну»{191}. Основным условием ультиматума была передача в руки русских всего вооружения и техники в исправном состоянии. Немецкие войска узнавали об условиях капитуляции из листовок, которые в огромном количестве разбрасывали русские самолеты.
Динглер пишет:
«Предложение русских было отвергнуто. Оно было отвергнуто единодушно всем личным составом, потому что никто не верил обещаниям русских. Подсознательно наши солдаты, возможно, еще надеялись, что кто-то придет и вовремя выведет нас из плотного кольца окружения.
Но была еще одна причина, заставившая наше командование отвергнуть ультиматум. Оно располагало данными о том, что наши войска на Кавказе должны были начать отход. Под Сталинградом нас окружали три русские армии, и в случае нашей капитуляции они высвободились бы для действий на других фронтах. Если бы нам удалось продержаться, наша армия на Кавказе, возможно, сумела бы организованно осуществить намеченный отход».
10 января русские перешли в наступление под Сталинградом, бросив на город все имеющиеся в их распоряжении силы и средства. Главные удары наносились на южном и западном участках фронта. Если на южном участке противнику не удалось прорвать наши позиции, то «мариновский выступ», обороняемый 3-й моторизованной дивизией, пришлось оставить, и войска были вынуждены отступить на новую «линию обороны». В действительности же никаких оборудованных позиций там "не было, и войска, понесшие большие потери, изнуренные, истощенные и обмороженные, лежали прямо на снегу. Тяжелую боевую технику и танки из-за отсутствия горючего пришлось бросить. С самого начала было ясно, что на таких «позициях» долго не продержаться.
Несколько солдат, попавших в плен, были отпущены русскими обратно после того, как им дали хлеба и сала. Противник, вероятно, думал, что они будут уговаривать и других сдаваться, но он просчитался: вернувшиеся солдаты заняли место рядом со своими товарищами без единого слова недовольства.
11 января русские вновь начали наступление на западный выступ. Им повезло: в этот момент наши части как раз совершали перегруппировку. 29-я моторизованная дивизия и 376-я дивизия были фактически уничтожены, остальные войска отошли и заняли оборону вдоль реки Россошка (см. схему 36). Новый рубеж проходил в глубоком снегу, окопов и блиндажей не было. Штаб 6-й армии определил этот рубеж как «передовую позицию».
16 января русские возобновили свои атаки с запада и с юга и стали неудержимо продвигаться в направлении Гумрака, последнего аэродрома, остававшегося у окруженных войск. Как только русские встречали упорное сопротивление, они останавливались и переходили в атаку на другом участке. К 19 января кольцо вокруг 6-й армии сильно сжалось. Паулюс созвал совещание командиров корпусов, на котором было выдвинуто предложение, чтобы все окруженные войска выступили одновременно 22 января и попытались мелкими группами пробиться к немецким позициям на Дону. Как замечает Динглер, «такой план можно было выдвинуть только в состоянии полного отчаяния», и он был отвергнут.
В этот период многие старшие командиры и офицеры штабов получили приказ вылететь на самолете из сталинградского кольца. Среди них был и полковник Динглер. В то время разбитые части 3-й моторизованной дивизии, в которой служил полковник, оборонялись около водокачки в Воропоново. Вместе с генералом Хубе, командиром 14-го танкового корпуса, полковник Динглер должен был вылететь из Сталинграда и попытаться улучшить снабжение окруженных частей. С тяжелым сердцем оставлял он своих солдат. Предварительно он посоветовался относительно своего отъезда с командиром дивизии и другими офицерами – они надеялись, что ему, возможно, удастся как-то облегчить их положение. На мотоцикле с коляской – единственном средстве транспорта, оставшемся в дивизии, – он поехал на аэродром в Гумрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
Боевыми действиями в районе Сталинграда теперь руководил лично Гитлер; этот район стал именоваться «театром военных действий верховного командования». Гитлер взял на себя ответственность за все, что касалось Сталинграда. Он отдавал самые подробные приказы сталинградской группировке, находясь за 2000 км от нее, в Восточной Пруссии.
В результате наступления русских на Дону ими были захвачены два наиболее близко расположенных к 6-й армии аэродрома – у Морозовска и Тацинской. С этих аэродромов можно было делать по три рейса в день, что обеспечивало почти регулярное снабжение окруженных войск. Теперь, когда линия фронта отодвинулась на сотни километров, до Сталинграда требовалось уже лететь два-три часа, иными словами, за день можно было сделать только один рейс. Кроме того, погода ухудшилась, что еще более осложнило проблему снабжения немецких войск по воздуху.
Трудноразрешимой была также и проблема оказания помощи раненым, потому что у войск не было для этого самых необходимых вещей. До тех пор пока войска располагали кое-какими транспортными средствами, раненых отвозили на аэродром Питомник, откуда они эвакуировались на самолетах. Но затем из-за недостатка горючего и автомашин от этого пришлось отказаться. Число раненых и обмороженных росло так быстро, что было совершенно невозможно обеспечить эвакуацию даже в самых серьезных случаях. Большинство самолетов, число которых с каждым днем становилось все меньше, предпочитало сбрасывать груз, так как посадка была сопряжена с большими [174 – схема 36; 175] трудностями. Иногда за всю ночь не совершал посадки ни один самолет.
Полковник Динглер говорит:
«Я должен подчеркнуть, что летный состав выполнял работу, которую можно смело назвать нечеловеческой. Уж кого-кого, а летчиков никак нельзя винить за недостаточное снабжение окруженных частей.
Хотя все мы понимали безвыходность нашего положения, нигде не было и признаков паники. Моральное состояние солдат было выше всяких похвал. Как правило, каждый был готов в любой момент помочь своему товарищу.
Примерно в это время мы начали обсуждать, что же делать, если произойдет самое худшее. Мы говорили о возможности сдаться в плен, о самоубийстве, о необходимости защищаться до конца, оставив себе последнюю пулю. Безусловно, сколько было людей, столько было и мнений, но надо подчеркнуть, что сверху в этом отношении никакого давления не оказывалось. Все эти вопросы должны были решаться каждым самостоятельно».
8 января русский парламентер вручил условия капитуляции, подписанные генерал-полковником Рокоссовским и маршалом артиллерии Вороновым. Эти условия предлагали «почетную сдачу, обеспечение нормального питания, оказание помощи раненым, сохранение оружия офицерскому составу, репатриацию после войны в Германию или любую другую страну»{191}. Основным условием ультиматума была передача в руки русских всего вооружения и техники в исправном состоянии. Немецкие войска узнавали об условиях капитуляции из листовок, которые в огромном количестве разбрасывали русские самолеты.
Динглер пишет:
«Предложение русских было отвергнуто. Оно было отвергнуто единодушно всем личным составом, потому что никто не верил обещаниям русских. Подсознательно наши солдаты, возможно, еще надеялись, что кто-то придет и вовремя выведет нас из плотного кольца окружения.
Но была еще одна причина, заставившая наше командование отвергнуть ультиматум. Оно располагало данными о том, что наши войска на Кавказе должны были начать отход. Под Сталинградом нас окружали три русские армии, и в случае нашей капитуляции они высвободились бы для действий на других фронтах. Если бы нам удалось продержаться, наша армия на Кавказе, возможно, сумела бы организованно осуществить намеченный отход».
10 января русские перешли в наступление под Сталинградом, бросив на город все имеющиеся в их распоряжении силы и средства. Главные удары наносились на южном и западном участках фронта. Если на южном участке противнику не удалось прорвать наши позиции, то «мариновский выступ», обороняемый 3-й моторизованной дивизией, пришлось оставить, и войска были вынуждены отступить на новую «линию обороны». В действительности же никаких оборудованных позиций там "не было, и войска, понесшие большие потери, изнуренные, истощенные и обмороженные, лежали прямо на снегу. Тяжелую боевую технику и танки из-за отсутствия горючего пришлось бросить. С самого начала было ясно, что на таких «позициях» долго не продержаться.
Несколько солдат, попавших в плен, были отпущены русскими обратно после того, как им дали хлеба и сала. Противник, вероятно, думал, что они будут уговаривать и других сдаваться, но он просчитался: вернувшиеся солдаты заняли место рядом со своими товарищами без единого слова недовольства.
11 января русские вновь начали наступление на западный выступ. Им повезло: в этот момент наши части как раз совершали перегруппировку. 29-я моторизованная дивизия и 376-я дивизия были фактически уничтожены, остальные войска отошли и заняли оборону вдоль реки Россошка (см. схему 36). Новый рубеж проходил в глубоком снегу, окопов и блиндажей не было. Штаб 6-й армии определил этот рубеж как «передовую позицию».
16 января русские возобновили свои атаки с запада и с юга и стали неудержимо продвигаться в направлении Гумрака, последнего аэродрома, остававшегося у окруженных войск. Как только русские встречали упорное сопротивление, они останавливались и переходили в атаку на другом участке. К 19 января кольцо вокруг 6-й армии сильно сжалось. Паулюс созвал совещание командиров корпусов, на котором было выдвинуто предложение, чтобы все окруженные войска выступили одновременно 22 января и попытались мелкими группами пробиться к немецким позициям на Дону. Как замечает Динглер, «такой план можно было выдвинуть только в состоянии полного отчаяния», и он был отвергнут.
В этот период многие старшие командиры и офицеры штабов получили приказ вылететь на самолете из сталинградского кольца. Среди них был и полковник Динглер. В то время разбитые части 3-й моторизованной дивизии, в которой служил полковник, оборонялись около водокачки в Воропоново. Вместе с генералом Хубе, командиром 14-го танкового корпуса, полковник Динглер должен был вылететь из Сталинграда и попытаться улучшить снабжение окруженных частей. С тяжелым сердцем оставлял он своих солдат. Предварительно он посоветовался относительно своего отъезда с командиром дивизии и другими офицерами – они надеялись, что ему, возможно, удастся как-то облегчить их положение. На мотоцикле с коляской – единственном средстве транспорта, оставшемся в дивизии, – он поехал на аэродром в Гумрак.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123