Вы не мстите за себя, а служите его ненависти! Вы, бедный юноша, всего лишь орудие в его руках.
— Но что же делать, ради всего святого?! Дон Санчо колебался с минуту.
— Дон Гусман, — сказал он наконец мрачным голосом, — я не могу ничего объяснить. Постарайтесь понять меня.
— Но как я могу? У меня голова не на месте! — прошептал молодой человек с судорожным трепетом.
— Я вам повторю слова святого Реми Кловиса: «Сожги то, что ты обожал; обожай то, что ты сжег».
— То есть? — с беспокойством спросил дон Гусман.
— То есть, — мрачно ответил маркиз, — герцог Пеньяфлор — мой отец, я обязан повиноваться ему и уважать его — словом, обязан молчать. Но, как ваш друг и родственник, я вас предупреждаю, — я не могу в данный момент объясниться подробнее, — остерегайтесь, дон Гусман, остерегайтесь!
Он сделал шаг, чтобы уйти.
— Прошу вас, одно слово, только одно, которое пролило бы свет на окружающий меня мрак!
— Больше я ничего не могу сказать.
— О, я проклят! — с горечью вскричал дон Гусман.
— Очень может быть, — ответил дон Санчо с состраданием, — однако надейтесь и старайтесь угадать ваших настоящих врагов. Прощайте!
— Увижусь я еще с вами?
— Да.
— Когда?
— Не знаю; вероятно, слишком поздно для того, чтобы предупредить ужасную катастрофу, если вы не поняли моих слов. Прощайте же еще раз и помните слова святого Реми.
Пожав молодому человеку руку, дон Санчо ушел.
— Ах, Боже мой! — с унынием произнес дон Гусман. — Кто поможет мне найти выход из этого непроходимого лабиринта?
Вдруг он услышал чьи-то шаги и живо поднял голову, надеясь, что, может быть, дон Санчо, тронутый его горестью, возвратился назад. Однако он тут же понял, что ошибся: к нему подходил Бирбомоно.
— Вернемся в Пор-де-Пе, сеньор, — сказал ему мажордом.
— Пойдемте! — ответил дон Гусман глухим голосом.
Не прибавив больше ни слова, он отправился в путь. Бирбомоно шел впереди, прокладывая дорогу.
ГЛАВА XI. Прибытие
Пока Марсиаль, Франкер или дон Гусман де Тудела, как читателю угодно его называть, спешил на свидание, назначенное ему доном Санчо Пеньяфлором, в Пор-де-Пе царило необыкновенное волнение. Среди местных жителей с быстротой молнии распространилось крайне важное известие, и все население, побросав свои дома, с радостными криками хлынуло к гавани, стараясь как можно быстрее добежать до берега.
Действительно, для Береговых братьев событие было чрезвычайно важным. Часовой, выставленный на мысе Мариго, дал знать о приближении шхуны, на которой находились знаменитые флибустьеры, — шхуны, отплывшей уже так давно, что ее считали погибшей или захваченной испанцами в плен и уже не надеялись на ее возвращение; поэтому, повторяем, радость была велика и восторг дошел до крайней степени.
Шхуна при свежем утреннем ветре вошла в гавань с распущенными парусами, и уже легко было узнать Береговых братьев, собравшихся на палубе и весело махавших шляпами в знак благополучного возвращения.
Наконец бросили якорь, подобрали паруса, и граф д'Ожерон, стоявший с своими офицерами на конце пристани и нетерпеливо ожидавший этой минуты, чувствуя, что не в силах сдержать нетерпение, сел в лодку и направился к шхуне.
Его встретил Монбар и протянул ему руку, чтобы помочь взойти на шхуну. Губернатор ухватился за фалрепы и, несмотря на свою тучность, проворно взобрался на палубу.
— Добро пожаловать, господин д'Ожерон, — сказал ему Монбар с дружелюбным поклоном.
— Вам добро пожаловать, — весело ответил губернатор. — Черт побери, если я и считал вас всех на дне моря, то только потому, что ни на минуту не мог предположить, будто вы находились в плену у испанцев; поэтому признаюсь вам, любезный Монбар, вы освобождаете меня от жестокого беспокойства.
— Искренне благодарю вас, милостивый государь. Я вдвойне счастлив видеть вас, так как мне крайне необходимо поговорить с вами, и если бы вы не пожаловали ко мне на шхуну, мой первый визит был бы к вам.
— Гм! гм! — весело заметил д'Ожерон. — Кажется, есть какие-то новости?
— Да.
— Стало быть, ваше путешествие прошло благополучно?
— Превосходно.
— Что же вы привезли?
— Ничего.
— И это вы называете благополучным путешествием?
— Да.
— Коли так, я ничего не понимаю. Надеюсь, вы мне все: объясните.
— И даже сейчас, если вы хотите.
— Еще бы не хотеть! Я приехал именно за тем, чтобы услышать от вас рассказ о вашей экспедиции.
— Стало быть, все к лучшему. Угодно вам спуститься в мою каюту?
— Зачем? Мне кажется, что нам и здесь очень хорошо.
— Да, для того чтобы разговаривать о посторонних предметах, но для того, что я хочу вам сказать, лучше нам быть одним.
— Черт побери! — воскликнул д'Ожерон, потирая руки. — Вы выражаетесь слишком таинственно; стоит ли дело того, по крайней мере?
— Можете судить сами, если согласитесь сойти в каюту.
— Ничего другого я не желаю, но скажите, пожалуйста, каким образом, отправившись на бриге, вы возвращаетесь на шхуне?
— А! Вы заметили, — засмеялся Монбар.
— Кажется, это не трудно.
— Мой бриг был стар, открылась течь, он пошел ко дну, и я был вынужден с некоторыми товарищами искать убежища на Материковой земле.
— Как! На Материковой земле, среди испанцев? Да вы просто бросились в волчью пасть!
— Это правда, но, как вы можете заметить, я оттуда выбрался.
— Трудно было бы представить себе иначе.
— Хорошо, — ответил Монбар с оттенком меланхолии, — но когда-нибудь я останусь там.
— Полноте, вы этого не думаете.
— Кто знает… Но пока что я вернулся цел и невредим. Теперь, если вы изволите, я отведу вас в мою каюту.
— Сделайте одолжение, если вы находите это необходимым.
Губернатор пошел за Монбаром, который отвел его в свою каюту, где посадил за стол, на котором находились ром, лимоны, вода, сахар и мускатные орехи.
Привыкнув к гостеприимству флибустьеров, д'Ожерон без всяких церемоний приготовил себе грог по-буканьерски, между тем как Монбар отвел Филиппа в сторону и коротко приказал ему никого не подпускать к каюте. Молодой человек поклонился дяде, обменялся с ним приветствиями и поспешил на палубу, где первой его заботой было выставить часового у спуска в каюту со строгим приказанием никого не пропускать.
Д'Ожерон и Монбар были уверены, что им никто не помешает и что их никто не подслушает, поэтому они могли говорить о своих делах без опаски.
Монбар первым начал разговор, слегка пригубив из стакана.
— Любезный граф, — сказал он, — вы по-прежнему питаете ко мне доверие?
— Самое неограниченное доверие, друг мой, — не колеблясь ответил губернатор. — Но для чего, позвольте спросить, вы задаете мне этот странный вопрос?
— Потому что, хотя я и был уверен в вашем ответе, но все же чувствовал необходимость услышать его лично от вас.
— Раз так, вы, должно быть, остались довольны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
— Но что же делать, ради всего святого?! Дон Санчо колебался с минуту.
— Дон Гусман, — сказал он наконец мрачным голосом, — я не могу ничего объяснить. Постарайтесь понять меня.
— Но как я могу? У меня голова не на месте! — прошептал молодой человек с судорожным трепетом.
— Я вам повторю слова святого Реми Кловиса: «Сожги то, что ты обожал; обожай то, что ты сжег».
— То есть? — с беспокойством спросил дон Гусман.
— То есть, — мрачно ответил маркиз, — герцог Пеньяфлор — мой отец, я обязан повиноваться ему и уважать его — словом, обязан молчать. Но, как ваш друг и родственник, я вас предупреждаю, — я не могу в данный момент объясниться подробнее, — остерегайтесь, дон Гусман, остерегайтесь!
Он сделал шаг, чтобы уйти.
— Прошу вас, одно слово, только одно, которое пролило бы свет на окружающий меня мрак!
— Больше я ничего не могу сказать.
— О, я проклят! — с горечью вскричал дон Гусман.
— Очень может быть, — ответил дон Санчо с состраданием, — однако надейтесь и старайтесь угадать ваших настоящих врагов. Прощайте!
— Увижусь я еще с вами?
— Да.
— Когда?
— Не знаю; вероятно, слишком поздно для того, чтобы предупредить ужасную катастрофу, если вы не поняли моих слов. Прощайте же еще раз и помните слова святого Реми.
Пожав молодому человеку руку, дон Санчо ушел.
— Ах, Боже мой! — с унынием произнес дон Гусман. — Кто поможет мне найти выход из этого непроходимого лабиринта?
Вдруг он услышал чьи-то шаги и живо поднял голову, надеясь, что, может быть, дон Санчо, тронутый его горестью, возвратился назад. Однако он тут же понял, что ошибся: к нему подходил Бирбомоно.
— Вернемся в Пор-де-Пе, сеньор, — сказал ему мажордом.
— Пойдемте! — ответил дон Гусман глухим голосом.
Не прибавив больше ни слова, он отправился в путь. Бирбомоно шел впереди, прокладывая дорогу.
ГЛАВА XI. Прибытие
Пока Марсиаль, Франкер или дон Гусман де Тудела, как читателю угодно его называть, спешил на свидание, назначенное ему доном Санчо Пеньяфлором, в Пор-де-Пе царило необыкновенное волнение. Среди местных жителей с быстротой молнии распространилось крайне важное известие, и все население, побросав свои дома, с радостными криками хлынуло к гавани, стараясь как можно быстрее добежать до берега.
Действительно, для Береговых братьев событие было чрезвычайно важным. Часовой, выставленный на мысе Мариго, дал знать о приближении шхуны, на которой находились знаменитые флибустьеры, — шхуны, отплывшей уже так давно, что ее считали погибшей или захваченной испанцами в плен и уже не надеялись на ее возвращение; поэтому, повторяем, радость была велика и восторг дошел до крайней степени.
Шхуна при свежем утреннем ветре вошла в гавань с распущенными парусами, и уже легко было узнать Береговых братьев, собравшихся на палубе и весело махавших шляпами в знак благополучного возвращения.
Наконец бросили якорь, подобрали паруса, и граф д'Ожерон, стоявший с своими офицерами на конце пристани и нетерпеливо ожидавший этой минуты, чувствуя, что не в силах сдержать нетерпение, сел в лодку и направился к шхуне.
Его встретил Монбар и протянул ему руку, чтобы помочь взойти на шхуну. Губернатор ухватился за фалрепы и, несмотря на свою тучность, проворно взобрался на палубу.
— Добро пожаловать, господин д'Ожерон, — сказал ему Монбар с дружелюбным поклоном.
— Вам добро пожаловать, — весело ответил губернатор. — Черт побери, если я и считал вас всех на дне моря, то только потому, что ни на минуту не мог предположить, будто вы находились в плену у испанцев; поэтому признаюсь вам, любезный Монбар, вы освобождаете меня от жестокого беспокойства.
— Искренне благодарю вас, милостивый государь. Я вдвойне счастлив видеть вас, так как мне крайне необходимо поговорить с вами, и если бы вы не пожаловали ко мне на шхуну, мой первый визит был бы к вам.
— Гм! гм! — весело заметил д'Ожерон. — Кажется, есть какие-то новости?
— Да.
— Стало быть, ваше путешествие прошло благополучно?
— Превосходно.
— Что же вы привезли?
— Ничего.
— И это вы называете благополучным путешествием?
— Да.
— Коли так, я ничего не понимаю. Надеюсь, вы мне все: объясните.
— И даже сейчас, если вы хотите.
— Еще бы не хотеть! Я приехал именно за тем, чтобы услышать от вас рассказ о вашей экспедиции.
— Стало быть, все к лучшему. Угодно вам спуститься в мою каюту?
— Зачем? Мне кажется, что нам и здесь очень хорошо.
— Да, для того чтобы разговаривать о посторонних предметах, но для того, что я хочу вам сказать, лучше нам быть одним.
— Черт побери! — воскликнул д'Ожерон, потирая руки. — Вы выражаетесь слишком таинственно; стоит ли дело того, по крайней мере?
— Можете судить сами, если согласитесь сойти в каюту.
— Ничего другого я не желаю, но скажите, пожалуйста, каким образом, отправившись на бриге, вы возвращаетесь на шхуне?
— А! Вы заметили, — засмеялся Монбар.
— Кажется, это не трудно.
— Мой бриг был стар, открылась течь, он пошел ко дну, и я был вынужден с некоторыми товарищами искать убежища на Материковой земле.
— Как! На Материковой земле, среди испанцев? Да вы просто бросились в волчью пасть!
— Это правда, но, как вы можете заметить, я оттуда выбрался.
— Трудно было бы представить себе иначе.
— Хорошо, — ответил Монбар с оттенком меланхолии, — но когда-нибудь я останусь там.
— Полноте, вы этого не думаете.
— Кто знает… Но пока что я вернулся цел и невредим. Теперь, если вы изволите, я отведу вас в мою каюту.
— Сделайте одолжение, если вы находите это необходимым.
Губернатор пошел за Монбаром, который отвел его в свою каюту, где посадил за стол, на котором находились ром, лимоны, вода, сахар и мускатные орехи.
Привыкнув к гостеприимству флибустьеров, д'Ожерон без всяких церемоний приготовил себе грог по-буканьерски, между тем как Монбар отвел Филиппа в сторону и коротко приказал ему никого не подпускать к каюте. Молодой человек поклонился дяде, обменялся с ним приветствиями и поспешил на палубу, где первой его заботой было выставить часового у спуска в каюту со строгим приказанием никого не пропускать.
Д'Ожерон и Монбар были уверены, что им никто не помешает и что их никто не подслушает, поэтому они могли говорить о своих делах без опаски.
Монбар первым начал разговор, слегка пригубив из стакана.
— Любезный граф, — сказал он, — вы по-прежнему питаете ко мне доверие?
— Самое неограниченное доверие, друг мой, — не колеблясь ответил губернатор. — Но для чего, позвольте спросить, вы задаете мне этот странный вопрос?
— Потому что, хотя я и был уверен в вашем ответе, но все же чувствовал необходимость услышать его лично от вас.
— Раз так, вы, должно быть, остались довольны?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60